170 лет назад, 25 октября 1854 года, состоялась битва под Балаклавой, завершившаяся вничью. В российской памяти она осталась лишь одним эпизодом героической обороны Севастополя, а вот в британской – событием в литературе и искусстве. Почему так случилось?
Национальная память выборочна. Одни события в ней застревают накрепко, а другие оказываются где-то на ее периферии. И вовсе не потому, что их настойчиво хотят забыть. Просто там почти не было тех, кто подробно описал бы происходящее с позиций «наших».
На момент битвы под Балаклавой Лев Толстой еще не прибыл по месту службы в Севастополь – и поэтому ей не нашлось места в «Севастопольских рассказах». В записках участника сражения Николая Герсеванова «Несколько слов о действиях русских войск в Крыму в 1854 и 1855 годах» она упомянута вскользь. Единственные мемуары – «Воспоминания о Балаклавском деле 13-го октября 1854 года. Рассказ очевидца» Павла Корибут-Кубитовича – не переиздавались с 1874 года, как и подробный отчет поручика Н. Ушакова о подвигах на этом поле боя. Там же, в сборнике «Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя» мы можем найти донесения князя Меншикова и генерала Липранди, а также записку генерал-лейтенанта Рыжова. Лишь в книге академика Евгения Тарле «Крымская война» Балаклавская битва удостоилась целой главы.
Почему так случилось? Ответ дает участник сражения поручик Корибут-Кубитович. Действия разных частей под командованием генерал-лейтенанта Липранди не были слаженными, и наши воины там не раз попадали под «дружественный огонь», то есть несли потери от своих.
Нужно сказать, что не только русские не уделяли большого внимания этой битве. У французов она померкла перед случившейся ранее битвой на Альме и куда более поздним штурмом Малахова кургана генералом Мак-Магоном (будущим третьим президентом Франции).
У британцев же от нее остались образы зримые, причем в разных местах. И головной убор балаклава, и мужская кофта без воротника, но с глубоким вырезом – кардиган (в честь генерала лорда Кардигана) родом оттуда.
Там же, в Крыму, появился термин «тонкая красная линия». Командир 93-го шотландского пехотного полка баронет Колин Кэмпбелл приказал своим солдатам построиться в шеренгу по два, вместо предусмотренной уставами шеренги по четыре. Корреспондент «Таймс» описал потом шотландский полк в этот момент как «тонкую красную полоску, ощетинившуюся сталью». Тогда казаки остановились в полукилометре от шотландцев, а затем отступили на исходные позиции вслед за остальной кавалерией. Генерал И.И. Рыжов успел вовремя оценить обстановку и остановить наступление.
А вот британский генерал-майор лорд Кардиган не остановил атаку легкой кавалерийской бригады, чем привел к катастрофе, которой Туманный Альбион не переживал несколько веков. Он получил от начальства приказ захватить обратно турецкие орудия, которые оказались русскими трофеями. «Наши кавалеристы гордо промчались мимо; их амуниция и оружие сверкали под утренним солнцем во всем великолепии. Мы не верили своим глазам! Неужели эта горстка людей собралась атаковать целую армию, выстроенную в боевой порядок? Увы, так оно и было: их отчаянная храбрость не знала границ, настолько, что позабыто было то, что называют ее самым верным спутником – благоразумие», – писал британский журналист Уильям Рассел.
Финал операции был, по словам того же Рассела, печален для британцев: «Раненые и потерявшие коней кавалеристы, бегущие к нашим позициям, красноречивее любых слов свидетельствовали об их печальной судьбе – да, они потерпели неудачу, но даже полубоги не смогли бы сделать большего».
- В Британии испугались мести России за Крым
- Британцы опять выбрали русофобию
- Почему англосаксы создали культуру лжи
«Это великолепно, но это не война. Это безумие», – заметил участник сражения, французский генерал Боске. А наш поручик Корибут-Кубитович увидел «недоразумение, ставшее гибельным для британской кавалерии», и назвал русских героев – генерала Рыжова, полковника Войниловича, майоров Лаврениуса и Тинькова, корнета Астафьева и унтер-офицера Муху.
Лорд Кардиган на следующий день после битвы в личном дневнике записал свои потери в этой атаке в 300 человек убитыми, ранеными и взятыми в плен, а также 396 лошадей.
Почему же британцы вспоминают этот эпизод и ставят его в один ряд с битвами при Гастингсе (1066) и Босуорте (1485)? Почему о нем снято два художественных фильма (1936, 1968)? Почему англоязычные школьники уже полтора столетия заучивают наизусть поэму Альфреда Теннисона «Атака легкой бригады», где есть такие строки:
«Долина в две мили – редут недалече...
Услышав: «По коням, вперед!»,
Долиною смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот»?
Среди этих шестисот было много отпрысков британской аристократии, и два-три десятилетия спустя в Палате лордов заняли места не они, а их младшие братья или кузены. Это был третий случай таких одномоментных потерь в британской элите.
Написал стихотворение на эту тему и будущий нобелевский лауреат Редьярд Киплинг. Он в 1891 году стенал о незавидной судьбе доживших до этого времени ветеранов атаки неаристократического происхождения так:
«Тридцать миллионов британцев твердят о величье страны,
А двадцать кавалеристов опять побираться должны.
У них нет ни денег, ни пищи; ни работы, ни помощи нет;
Последние из Летучей Бригады, беспомощность – ваш обет».
«Самое важное заключалось в том, что в моральном отношении у русских от этого балаклавского боя было ощущение победы, а у англичан – ощущение (и при этом очень болезненное) поражения, сознание совершенно бессмысленно загубленных жизней, потерь, вызванных бездарностью и военным невежеством главного командования», – так оценивал результаты Балаклавской битвы советский академик Евгений Тарле.
Главный же итог этого сражения должны усвоить те, кто сейчас в Лондоне работают разжигателями войны: русские умеют бить британцев даже тогда, когда находятся не в лучшей форме. Причем наше воинство способно нанести такой урон, о котором враги помнят веками.
