С Любовью Михайловной мы познакомились в декабре 2014-го. Летом того года Луганск был окружен ВСУ, которые долбили по городу из всех видов орудий, а ополчение почти ничего не могло сделать. В городе не было ни света, ни воды, люди не могли даже уехать – все выезды были перекрыты. Люди выживали как могли.
У нас немало подопечных, кому мы помогали, кто был ранен и кто лишился всего в то время. У мальчика Саши, про которого писала много раз, маму ранило в живот осколком, после чего она промучилась несколько лет и умерла. У другой девочки мать ранило в голову, она умерла на глазах у девочки. У Иры Хижняк, когда она с детьми и белым флагом бежала из города на машине, сына ранили в бедро на блокпосту. Просто какой-то нацик прошелся очередью по машине с детьми, забавы ради. Тогда сын был подростком, сейчас ушел служить почти сразу с началом СВО.
Так вот, есть в Луганске птицефабрика. Местные называют этот район Пташня. В то лето стояла аномальная жара и несколько цехов были разбиты артиллерией ВСУ. Трупы кур начали гнить, зараза стала распространятся на другие цеха. И тогда часть жителей Пташни и работников пошли выгребать эти тушки. Стоял смрад, люди теряли сознание. И делали это обычные женщины. Среди них была Любовь Михайловна. И все это время в Луганск прилетали снаряды. Люди развозили хлеб под бой орудий, а родственники передавали с маршрутками друг другу записки, что живы.
По Пташне били не один раз. Хотя никаких частей рядом с Фабричным – так называется этот поселок официально – не было в принципе. Я раньше не понимала, зачем туда били ВСУ. Думала, это хаотичные прилеты по городу – так бывает. Но теперь уже, после девяти лет наблюдения, точно знаю – они кошмарили все эти годы население специально. Изнуряя и издеваясь над ним. И никто на это, кроме местных, не обращал внимания. Я видела десятки таких мест – домов престарелых в Луганске, больницы в Первомайске, школы, интернаты – где не было военных частей и было по несколько точечных прилетов. Потому что они звери. И все те, кто не замечал этого, говоря «сами виноваты», вырастили гидру, которая творила и творит что хочет. Но не об этом сейчас. О Пташне.
В один из тех жарких дней, когда люди убирали трупы кур с фабрики, прилетело опять. Любовь Михайловна была рядом с цехом. Плохо помнит, что произошло. Взрыв, очнулась – кровь хлещет. Правой руки нет по локоть, левой ноги – по колено. Мы с ней познакомились в декабре того же года – спустя несколько месяцев. Ее семья нас попросила достать инвалидное кресло. Я почти неделю не могла прийти в себя после встречи с ней. Все плакала и написала пост от бессилия изменить происходящее, от полного безразличия и безверия окружающих. От того, что мои друзья говорили, что я что-то не так понимаю. Но я не знаю, что там было не так. Видимо, надо стоять и безразлично смотреть в лицо Любови Михайловны.
Я тогда не собиралась заниматься помощью людям Донбасса и это была лишь моя вторая поездка в зону боевых действий. После поста о ней нам отдали пять колясок, одна из которых была куплена специально для человека без руки – чтобы можно было крутить колесо. А помощь жителям Донбасса стала для меня частью жизни – просто не могла туда не ездить. Можно сказать, эта встреча стала поворотной и в моей судьбе. Все эти годы мы помогали семье Любови Михайловны, но с какого-то момента все реже и реже.
У нее была пенсия, дети, внук. Не все так плохо, как у многих других. Плюс они жили в Луганске – в сам город не прилетало много лет. Наша команда всё больше концентрировались на помощи пожилым в серых зонах, куда реально постоянно прилетало. Но заезжали. То на Новый год, то на 8 Марта. Я не писала об этом, но если честно, когда были у нее последние разы – она пила, и писать об этом неловко.
Когда познакомились, это была веселая и неунывающая женщина. Она работала на фабрике много лет, у нее был внук, которого она безмерно любила. Она придумала тогда, как пользоваться костылями без руки. Когда я стояла в проходе их дома, еле сдерживая слезы, она меня подбадривала и шутила, словно бы это у меня что-то случилось, а не у нее. И она говорила все время одно и то же: как она должна быть полезной, как она хочет работать. Как бы ей что-то придумать, чтобы работать без руки и ноги. Но она была пожилой и грузной женщиной. И это заведомо плохо выполнимая задача. Но всегда, когда мы у нее были – бодрилась как могла.
В 2017 году у меня родилась идея сделать фильм о людях Донбасса, которым мы помогаем. Никто из журналистов и операторов этим не заинтересовался. Я взяла гоу-про и начала снимать всё подряд. С Любовью Михайловной мы записали часовое интервью. Самое страшное, что она рассказала, было не то, как ей оторвало ногу и руку, и что это было «не больно». А то, что ее родной брат из Днепра, который Днепропетровск, не поверил ей, когда она ему позвонила и сказала, что Луганск обстреливают и что с ней случилось. Я не знаю стало ли ему стыдно, но «сепары» и «сами виноваты» она от него слышала. От родного брата.
И вот недавно меня спросили: как там она? Выяснилось, что зимой Любовь Михайловна умерла. Ребята из нашей команды мне сразу не сказали – я только родила, и они не хотели расстраивать. А потом забыли и закрутились. И вот сегодня я решила написать про нее. Рассказать, что ее больше нет. И я узнала, что она покончила с собой. И теперь меня не просто душат слезы. Я не знаю, как это выразить. Я просто хочу сказать, что все, кто считают, что все эти годы ничего в Донбассе не происходило, что не надо было обращать внимания и «украинцы сами бы друг с другом разобрались», все, кто эти годы нес эту пацифистскую чушь – они все виноваты в ее смерти.
Осенью ушел из жизни наш подопечный Сережа Куценко. Он умер в больнице в уходе и тепле. Но тогда, летом 14-го, он остался без дома и жил полгода в бараке поселка Хрящеватое, который наполовину стерли с лица земли ВСУ. Он выживал с полиартритом без света, газа и воды, часто без еды, без всего. И в итоге упал, сломал ногу. Ногу в итоге ампутировали, и он выжил только потому, что мы тогда его всем интернетом спасли. Но в декабре 2021-го он умер. Без ноги он чувствовал себя совсем бессильным и ненужным. И хоть мы ему организовали электрическое кресло, оно его не удержало. Он сыпался, сыпался – и в итоге заболел и умер.
Мы похоронили десятки подопечных, чьи жизни посыпались после 14-го. Кто без дома, кто без здоровья и родственников. И все эти люди – пыль на сапогах для западного мира, ничто для наших либералов, которые радеют за Украину. Радеют за тех ублюдков, кто отдавал приказы стрелять по мирным. Тогда, еще тогда, в 2014-м, они начали эту бойню. И да, это важно, кто начал. И дело не в месте, а в полном ощущении вседозволенности.
- Эколог из ЛНР: «Россия – страна возможностей» помогает реализовать наши проекты
- Спецназ украинской полиции силой вывез из Артемовска сотни детей
- Большая история Донбасса складывается из множества человеческих историй
И сейчас, узнав, что Любовь Михайловна ушла из жизни, мне хочется выть об бессилия и несправедливости. Ведь я помню, как она бодрилась, как она держалась. Но еще я помню, что писали у меня в комментариях нормальные, живые люди, а не боты. Писали мои друзья – им ее было жалко, но как-то половинчато. Словно бы, вроде и жалко, но и виновата, что не уехала и не там родилась.
Любовь Михайловна не выдержала быть обузой. Калекой. Не смогла так жить больше. И это началось не в феврале 2022 года. И это иллюзия – думать, что они не продолжили бы долбить по мирным и издеваться над людьми. Началась бы СВО, не началась, они уже выпили этой крови и им понравилось. Мне не верили друзья, когда я рассказывала им, как ВСУ и нацбаты специально били по мирным. Издевались над мирными. Мне не верили.
Любовь Михайловна – обычная простая женщина. Героически пошла спасать поселок, помогая под обстрелами очистить цех, чтобы была еда, чтобы фабрика не встала. Ее никто не заставлял, но она не могла поступить иначе. Ее брат назвал «сепаркой» и не поверил, что она стала калекой, ведь Украина так не могла поступить.
Любовь Михайловна покончила с собой от безысходности. И в этом виновата не только Украина, но и весь западный мир и все те, кто не хотел замечать трагедии Донбасса.
