Споры вокруг закона о семейном насилии, который Дума собирается принимать в этом декабре, выявили странное и удивительное явление. Однако прежде чем перейти к его описанию, я должен заметить, что не высказываюсь здесь ни за, ни против самого закона. Я понимаю, что существуют преступления, совершаемые внутри семьи – и с ними следует бороться. Борьба с преступностью – это очень серьезная профессиональная работа, которая требует квалификации в области юриспруденции и криминологии – то есть науки, исследующей причины преступности и методы борьбы с ней. Я понимаю, что не являюсь специалистом в этих областях. Меня тревожит ослабление презумпции невиновности и расширение возможностей для вмешательства в семью по самым неопределенным показаниям. Но пока я воздерживаюсь от категорических суждений о самой практике «охранных ордеров».
Что у меня, однако, вызывает однозначные возражения – это когда криминология заменяется идеологией, а аргументация – эмоциональным давлением. Нам рассказывают о душераздирающих случаях с одним психопатом, который отрубил жене руки, или с другим, который издевался над дочерями, рассказывают о 14 000 женщинах, убиваемых в год мужьями – цифра, легко проверяемая ложность которой не мешает ей кочевать из статьи в статью и из передачи в передачу – и требуют принять срочные меры, обвиняя тех, кто высказывает сомнения, в том, что они поддерживают преступления против женщин. Этому эмоциональному напору трудно не уступить – но так не должны приниматься решения, которые отразятся на судьбах множества людей.
Более того, как бы ни был важен сам предмет дискуссии, не менее важно, какие методы обсуждения и какие стратегии принятия решений при этом входят в ткань нашей общественной жизни. Именно от них зависит, как мы будем принимать решения в следующий раз.
Принимать их просто потому, что сетевая общественность давит на вас с требованием определиться: так вы подлец и за насильников или приличный человек и за жертв? – было бы ошибкой.
Мерзавец, который поднял руку на женщину – особенно, на женщину, которая ранее доверилась его обещаниям любви и заботы и от него зависит, – не вызывает ни малейших симпатий. Пусть этот негодяй, предатель и клятвопреступник понесет кару, которой заслуживает. Но презумпция невиновности и все сложные процедуры, которыми обставлено правосудие, существуют не в интересах мерзавцев. Они существуют в интересах невинных людей, на которых может пасть (или быть намеренно брошено) ложное обвинение.
Как и мерзавцев наказать и не дать уничтожить невинных людей – это сложная задача, над которой тысячелетиями бьются лучшие юридические умы человечества.
И вот этот эмоциональный напор («кто не с нами – тот за насильников») решению этой задачи совсем не помогает. Возможно, он помогает решению каких-то других задач – но не этой.
Дело не в том, что сторонники нового закона хотят зла. Очевидно, нет – они верят, что делают важное и доброе дело. Дело в том, что они видят только одну сторону медали. Точно так же люди, которые наделяли опеку полномочиями изымать детей из семей, видимо, хотели как лучше. У них перед глазами стояли жуткие и возмутительные случаи издевательств над беззащитными детьми, которые не могли не вызывать горячего желания сделать все возможное, чтобы такое не повторилось.
Но в результате детей стали изымать из семей, где с ними ничего худого не происходило: просто семья была бедной, или имела плохое жилье, или конфликтовала с местными властями, или дети в пылу ссоры оклеветали родителей – а потом машина закрутилась.
- Оксана Пушкина объяснила необходимость закона о профилактике домашнего насилия
- Бывший муж Поклонской рассказал о проблеме семейного насилия
- Не путайте феминистский хайп с защитой прав человека
Так источником зла и беды для детей становилась сама опека, которая разрушала семью, отторгала детей от родителей и помещала их в детский дом (тоже не всегда идеально безопасное место). Причем, как правило, даже не по личной злобе сотрудников опеки (хотя тут, как и везде, могут быть и злоупотребления), а по инструкции, составители которой, впрочем, тоже зла не хотели – а просто не могли всего предусмотреть.
На сильные побочные эффекты любого закона, который дает полномочия властям вмешиваться в семью, стоит обращать внимание заранее. У нас уже сложилось абсурдное положение дел, когда, с одной стороны, государство в виду демографического кризиса старается поощрять рождаемость, с другой – кошмарит многодетные семьи, ясно давая понять, что наличие детей – это опасная уязвимость, а многодетность особенно.
Желание создать дополнительные механизмы (к уже существующим) для защиты женщин в семьях, понятно – но что если, согласно новому закону, мужчина будет поставлен перед фактом, что по простому устному заявлению жены его могут выгнать из его собственного дома?
Тогда уже не только дети, а брак как таковой будет уязвимостью, которой станет благоразумнее избегать. Приведет это, впрочем, не к росту целибата, а к росту случаев незарегистрированных связей, в которых женщина вообще не будет иметь никакой юридической защиты.
Дорога в ад вымощена благими намерениями, как говорят англичане, или, как выразил ту же мысль Черномырдин: хотели как лучше, а вышло – как всегда.
Странное же явление, которое в эти дни можно наблюдать в сетях, состоит в том, что одни и те же люди с одним и тем же напором продвигают два несовместимых между собой набора представлений и требований.
Стоит заглянуть в Facebook*, как на вас обрушивается, сбивая с ног, волна сообщений о том, что полиция у нас состоит из негодяев и садистов, суды штампуют неправосудные приговоры, сажают невинных и выгораживают злодеев. А всякий, кто сомневается в этом – подлый и низкий пособник насильников.
Но тут же – из тех же источников – на читателя обрушивается другая волна, которая, как отбойным молотком, вбивает в голову, что мужья и отцы в нашей стране – негодяи и садисты, для обуздания которых нужно принимать срочные и решительные меры. А всякий, кто высказывает сомнения – опять-таки, подлый и низкий пособник насильников.
Но ведь это неизбежно означает, что вы требуете дать больше полномочий тем самым людям, которых только что объявили преступной бандой. Как это совместить? Каким образом полиция и суды, которые вы только что заклеймили, как насквозь коррумпированные и бесчеловечные, делаются прекрасными людьми, совершенно заслуживающими доверия, как только им надо выдать дополнительные полномочия для борьбы с семейным насилием?Едва ли можно сказать, что люди преднамеренно лгут в каком-то из двух случаев – скорее всего, они вполне себе верят и когда объявляют силовиков кончеными злодеями, и когда требуют расширения их полномочий. В обоих случаях они пламенно искренни. Просто у них как-то отключена способность заметить очевидное противоречие в их мировоззрении и требованиях.
Люди ухватываются за яркие эмоциональные маркеры, которые позволяют им пережить чувство единства и сопричастности. «Мы юные и смелые, требуем защитить беззащитных». Но это, увы, совсем не подходящий способ принимать серьезные решения. Серьезные решения требуют длинных, сложносоставных – и часто невеселых мыслей. Большинство сотрудников полиции и судов – честные люди. Но и среди них бывают преступники, и расширять полномочия, которыми могут злоупотребить, надо с осторожностью. Хуже того, лично благонамеренные люди, выполняя инструкции других благонамеренных людей, могут принести много зла.
Горячее желание помочь людям и обуздать зло никак не гарантирует, что в результате вы не наломаете дров. Для законодательной деятельности нужен холодный расчет последствий, а не взвинченный пафос.
* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ
