Согласно недавнему опросу ВЦИОМа, российские студенты стали ответственнее относиться к учебе. За последние девять лет процент тех, кто считает, что в вуз поступают именно для того, чтобы учиться, вырос до 70, а доля тех, кто хочет найти друзей или любовь, сократилась.
Эти новости весьма порадовали бы Петра I, который ровно триста пять лет назад, указом от 20 (31 по новому стилю) января 1714 года начал реформировать систему образования в России. Самым заметным преобразованием стало учреждение так называемых цифирных школ, предназначавшихся для того, чтобы бесплатно «детей всякого чина учить грамоте, цифири и геометрии».
Для детей духовенства образование было обязательным; не желавшим учиться грозил переход в «податное состояние», т.е. в сословие, платившее подушную подать. Молодым людям, «не постигшим основ знания», предполагалось даже отказывать в разрешении на брак; проще говоря, хочешь жениться – учись.
Порядки в школах царили по-армейски суровые: к каждому классу для вразумления нерадивых был приставлен солдат с кнутом. Числились школы по Морскому ведомству, поскольку «цифири и геометрии» обучали преподаватели Морской академии, созданной Петром в 1715 году.
Реформа, как это часто бывает в России, шла со скрипом. Учиться население не желало. Первыми об избавлении от школьной повинности взмолились посадские люди и купцы, которым младшее поколение нужно было в семейном деле, в мастерских и лавках. Духовенство же предпочитало отдавать детей в школы духовные.
После смерти Петра I цифирные школы стали понемногу закрываться. На 1727 год статистика по ним была неутешительна: 572 ученика из детей посадских людей и духовенства школы попросту бросили; 322 бежали; 302 окончили школу; 233 были признаны «неспособными к учёбе идиотами»; и лишь 93 ушли на государственные должности, для подготовки к которым изначально и создавалась светская система образования. Преподаватели Морской академии, обучавшие математической премудрости провинциальную молодежь, за отсутствием обучаемых вернулись в Санкт-Петербург.
Запрос на образование в России – вроде температуры тела, по которой можно судить о состоянии организма. То государству нужны грамотные моряки и корабелы – инженеры, программисты, кто угодно, – то молодежь по собственному, а чаще родительскому, выбору массово бросается на экономические и юридические факультеты, не очень представляя, чем в итоге будет заниматься. То царь-реформатор отправляет несколько тысяч русских за границу – получать нужные в новой стране знания, то учеба за границей становится делом личным и гарантией преуспеяния.
Мои ровесники, окончившие школу в год распада СССР, поступали в вузы скорее по инерции, поскольку наши родители не могли себе представить, что у ребенка не будет высшего образования. Несколько человек из нашего выпуска отправились получать загадочную, только что открытую специальность «Международная экономика» – от одного этого сочетания слов веяло успехом, достатком и солидностью. Дальнейшая судьба международных экономистов сложилась очень по-разному: кто-то преподает в родном вузе, кто-то ушел в политику, кто-то, хотя бы в каком-то соответствии с дипломом, работает в банке. Есть и более экзотические варианты, но таковы уж были 90-е.
Когда я, уже став преподавателем, спрашивала своих студентов, кем они себя видят после университета, многие терялись: они твердо знали, где хотят учиться, но будущую работу представляли себе очень приблизительно. Время-де покажет.
Нынешние студенты об этом, согласно опросу ВЦИОМа, процитированному выше, задумываются всерьез. При всем желании учиться лишь 36 процентов респондентов в возрасте от 18 до 24 считают, что легко найдут работу по специальности – комментировать эту цифру, пожалуй, излишне.
А вот с чем обучение в вузе довольно слабо связывается в студенческих головах, так это с карьерой в науке; с тем, что в прежние времена было принято иронически именовать «удовлетворением собственного любопытства за государственный счет». Тоже весьма показательная ситуация.
И здесь уместно будет вспомнить еще одно событие, произошедшее в том же 1714 году. Именно тогда Петр I распорядился перевезти в новую столицу «Государев кабинет»: коллекции и библиотеку, а также книги и коллекции «натуралий» Аптекарской канцелярии, в том числе и купленные во время Великого посольства в Европу. В Петербурге коллекции были помещены в только что построенный Летний дворец, а позже переведены в Кикины палаты, где их впервые показали посетителям.
Так триста пять лет назад началась история Петровской Кунсткамеры, наследником которой выступает нынешний Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого. Старейший музей России появился благодаря интересу Петра I ко всевозможным диковинкам и самым разным областям науки. С подобного интереса, с любопытства и желания понять начинается, пожалуй, любое серьезное знание.Конечно, разделить чужое любопытство к миру – хотя бы в качестве праздного наблюдателя – куда проще, чем понять, что интересно тебе самому – но это хорошая отправная точка для того, чтобы не стать тем самым «идиотом, к учению неспособным».
