Игры казаков и разбойников в автозаках

Недавний митинг привел к массовым задержаниям и фотографиям дяденек полицейских, ведущих в автозаки юных школяров. Снимки разлетелись по сетям с призывами возмутиться режимом, который «воюет с детьми».

В этих призывах замалчиваются некоторые важные детали.

Организаторам митинга предлагали согласовать его проведение на проспекте Сахарова, они отказались и вывели людей на Тверскую. В результате произошли массовые задержания, доставившие желавшим много красивых кадров.

То есть – и это всем известно – детей и подростков намеренно вовлекли в нарушение закона, чтобы потом возмущаться тем, что полиция их задерживает.

В отличие от громких международных провокаций последнего времени, тут все открыто, все на виду.

Все знают, что массовые акции необходимо согласовывать заранее. Это нужно, чтобы обеспечить безопасность участников и организовать движение транспорта. Все знают, что несогласованную акцию разгонят, как разогнали бы в любой европейской столице.

Созывать детей на несогласованную акцию можно только с обдуманным намерением спровоцировать столкновения с полицией, ну, по меньшей мере, массовые задержания.

При этом организаторы и их симпатизанты не только не видят ничего этически спорного в таких действиях, но и поздравляют себя и друг друга с тем, какие они прекрасные люди.

Что же, я попробую объяснить, что неэтичного тут видят люди за пределами этого страшно узкого круга «революционеров».

Давайте отзеркалим ситуацию. Представьте себе, что я появлюсь в Америке и вовлеку тамошних детей и подростков в демонстративно противоправные действия с тем, чтобы местные копы (а местные копы бывают весьма грубы) их повязали, а я сниму всю эту полицейскую жестокость с целью продажи съемок Первому каналу и обличения тиранического режима Белого дома.

Я ни минуты не сомневаюсь, что наши борцы с режимом в этом случае задохнутся от негодования и просто не найдут достаточно резких слов, которые бы характеризовали всю бесчестную подлость, все гнусное коварство, весь цинизм, всю омерзительную бесчеловечность моего поведения.

Несомненно, они бы указали достойное место – мое и всего моего круга общения – среди террористов, посылающих малолеток, обмотанных взрывчаткой, среди нацистов, среди «красных кхмеров», африканских полевых командиров и прочих гнусных извергов человеческого рода, которые цинично используют детей, подставляя их ради достижения своих политических целей.

К копам бы те же люди отнеслись с пониманием: демократическое общество держится на уважении к законности, полиция делает свою работу, как она и обязана.

При этом они были бы далеки от холодного лицемерия. Их возмущение циничными провокаторами в Америке было бы столь же бурным и неподдельным, как их возмущение задержанием детей в России. Более того, в определенном смысле они были бы последовательны и честны. Они не безнравственны. Просто у нашей революционной интеллигенции – своя, особая нравственность по крайней мере со времен народовольцев.

В этом отношении характерно, что главным лозунгом выступлений было «Он нам не царь». Само слово «царь» мелькало и в лозунгах «Долой царя!», и в заголовках «Колосальное количество человек против царя».

Манера ругать президента именно «царем», характерная для нашего протестного движения, может на первый взгляд показаться странной.

Для человека христианской традиции слово «царь» – это хорошее слово. Назвать кого-то «царем» – это похвала, а не никак не оскорбление.

В Библии речь идет о царях Давиде и Соломоне, и, что самое важное, титул Царя усваивается Христу. Мы постоянно слышим в церкви, как Бога называют Царем. В человеческой истории служение царя – это высокое, священное служение, даже если некоторые из лиц, носивших такой сан, были недостойны его. До сих пор в обычном языке слова «царский», «царственный» звучат высоко и торжественно.

В рамках глобалисткой идеологии (или, как она сама говорит о себе, «либеральных, демократических ценностей») слово «царь» является скорее нейтральным. В американском английском слово tsar означает «лицо, получившее специальные полномочия для решения определенных проблем».

Враги определяются не как «цари», а как «диктаторы». Но для нашего освободительного движения враг – это не «диктатор», как полагалось бы по американскому стандарту, а именно «царь». 

Откуда вся эта борьба с проклятым царизмом?

Это вполне определенная традиция, и многие из нас застали ее в советской школе. Царь – «дурак и пьяница», «Николай кровавый», отважные революционеры идут в тюрьмы и ссылки, борясь с «царскими сатрапами» и вообще с «чудовищной царской шайкой». «Царь» как враг, как слово оскорбительное и поносное – именно оттуда.

Конечно, отроки Навального в глаза не видели советской школы, но они ведут себя как усердные пионеры и октябрята, не пропустившие ни одной политинформации.

Русская революционная интеллигенция обладает чрезвычайно устойчивой традицией.

Для народовольцев, большевиков и их нынешних преемников исторический враг – это именно царь, и именно этот образ своего старого врага они проецируют на нынешнего президента.

Революционеры 1880-х, 1910-х и 2010-х воспроизводят одно и тоже мировоззрение, один и тот же набор штампов, выдающий одну и ту же психологию.

У революционеров есть свои представления о добре и зле; просто они не совпадают с общепринятыми. Добро – это все, что содействует осуществлению главной цели, а именно низвержению русского правительства. Зло – это все, что ему препятствует.

Хороший, достойный, честный человек в рамках этой системы морали – тот, кто борется за низвержение правительства. Он может быть сколь угодно аморальным на личном уровне, нечестным в делах или жестоким к тем, кто от него зависит, но пока он выступает против властей, ему обеспечено принятие и одобрение революционной среды. 

Более того, действия, которые были бы вопиюще аморальными, соверши их кто угодно еще по каким угодно еще мотивам, становятся простительны (и даже похвальны) в рамках борьбы с режимом.

Лгать, давать ложные обещания, вовлекать малолеток в нарушение закона, намеренно провоцировать столкновения – все это было бы в глазах тех же революционных интеллигентов несомненно аморальными и позорными действиями, если бы их совершали силы реакции. Но вот когда их совершают силы революции, они заслуживают всяческой похвалы.

Поэтому важно иметь в виду, что этика революционной интеллигенции в принципе не совпадает с этикой как таковой. Когда вас приглашают возмутиться, или посочувствовать, или вознегодовать, это не апелляция к нравственному закону. Это попытка использовать переживания, связанные с обычной этикой, для утверждения этики революционной. Добро – это все, что ведет к разрушению государства, зло – все, что ему препятствует.

В этом отношении сначала добиваться задержаний, столкновений или каких угодно безобразий, а потом ими возмущаться, пытаясь привлечь сочувствие сограждан, – это вполне ожидаемое и обычное поведение.

Поскольку главным инструментом тут является провокация, важно отменить еще один тип провокаторов: так называемых казаков, которые сцепились со сторонниками Навального и, судя по фотографиям, также были задержаны полицией.

Государство – это монополия на применение силы. Когда оно допускает открытое нарушение этой монополии, оно демонстрирует слабость и неспособность контролировать ситуацию.

Группы «патриотов», берущие на себя труд преследовать «врагов нации», – признак государства, находящегося в упадке, как нынешняя Украина.

Более того, они одна из причин этого упадка. «Казаки» могут сколько угодно объявлять себя охранителями, но они революционеры, такие же «борцы с царизмом», как и те, кого они на камеру атакуют.

И у государства тут один выход: действовать строго и буквально по букве закона. Пусть казаки и разбойники продолжают свои игры в автозаках, а потом суд выписывает им, что по закону положено.