Безусловно, один из самых популярных отечественных писателей – их всего три популярных (или пять – тех, о ком не спрашивают «Кто это?») – Борис Акунин. Он не впервой сообщает о своих творческих планах через социальные сети, а то, что Акунин хочет стать новым Карамзиным, его поклонников возбудило чрезвычайно. Все принялись ожидать новую «Историю государства Российского».
На самом деле это – закономерная перемена участи.
Хоть я и считаю, что в ходе зимних пикников «Афиши» Акунин наговорил каких-то благоглупостей, так в этом ничего дурного
Акунин – чрезвычайно интересный писатель. Он, впрочем, больше чем писатель – он феномен современной литературы и общественной жизни вообще. В нем как бы масса черт многих знаменитых русских писателей – и такой синтетичностью не могут похвастаться ни Пелевин, ни Сорокин, ни Быков, ни, прости, Господи, Донцова.
Автор исторических детективов и автор стилизованных жанровых произведений, автор книг о самоубийстве писателей и о кладбищах, переводчик, редактор и народный трибун.
У Федора Михайловича Достоевского в его знаменитом романе «Бесы» есть такой герой – Семен Егорович Кармазинов. Герой, надо сказать, не то чтобы очень приятный. Русский литератор, живущий в Европе. Рассказчик сообщает о нем: «Его повести и рассказы известны всему прошлому и даже нашему поколению; я же упивался ими; они были наслаждением моего отрочества и моей молодости. Потом я несколько охладел к его перу; повести с направлением, которые он все писал в последнее время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания, в которых было столько непосредственной поэзии; а самые последние сочинения его так даже вовсе мне не нравились».
Я сразу вспомнил по этому поводу историю с Акуниным и мое собственное охлаждение не к нему, конечно (мы не знакомы), а к его печатной машине. Когда смешение интеллектуального и массовой культуры было внове и интеллектуального было много, а массового не так много, то это вызывало у меня восторг, а вот когда интеллектуальное пиво стало все больше разбавляться водой ширпотреба (да так, что некоторые начали говорить о невидимом соавторстве), так у меня началась тоска, которую современные люди зовут «пичалька».
При этом сейчас модно выказывать политические претензии любым публичным личностям. Вот один колумнист, к примеру, пишет об истории с белоленточным движением: «Кто меня все ж таки поразил во всей этой истории, так это Борис Акунин. Он искренне считал, что у него получится придумать для России повестку дня, объединить вокруг нее лидеров оппозиции и поженить их с простыми протестующими, переформатировать политику и победить. Он сорвался из своего замка в Сен-Мало, первым дилижансом бросился в Париж, оттуда на всех парах в Москву и, как говорится, с головой нырнул в оранжевые волны революции. В этом есть что-то тургеневское, хотя и не скажу, что именно».
У меня вот никаких претензий ни к кому нет, все в своем праве, и хоть я и считаю, что в ходе зимних пикников «Афиши» Акунин наговорил каких-то благоглупостей, так в этом ничего дурного. С персонажем Достоевского, кстати, тоже была вполне революционная история, и «великий писатель болезненно трепетал пред новейшею революционною молодежью и, воображая по незнанию дела, что в руках ее ключи русской будущности, унизительно к ним подлизывался, главное, потому что они не обращали на него никакого внимания». В итоге неприятный человек Верховенский только сыграл с писателем злую шутку, и вообще в романе вышло все довольно скверно.
Но я совершенно не об этом: Акунин вышел как бы таким символом демократии и престолоблюстителем великой русской литературы. И теперь с ним случилось ровно то, что случалось со всеми писателями, на которых он одновременно похож.
Это чрезвычайно интересное явление, причем с одной и той же схемой. Писатель «художественных смыслов» – популярность и признание – желание пасти народы на смежном поле – исторический труд.
Такой путь прошел не только Карамзин. Не только писатели первого ряда, имеющие за плечами несколько великих романов, пишут «что-то историческое».
Вся массовая культура такова: успешный драматург Радзинский начинает писать исторические книги (даже не романы).
Успешный фантаст и автор боевиков Бушков (рифма нечаянная) начинает писать исторические книги.
Успешный писатель и сценарист Борис Васильев начинает писать (извините) чудовищный цикл биографических романов о Древней Руси.
Успешный когда-то (ныне забытый) советский писатель Ананьев пишет под конец жизни бесконечную историческую сагу, которую покорно печатает возглавляемый им журнал «Октябрь», и только смерть автора прерывает этот скорбный поток.
Успешный математик Фоменко... Нет, это из другой оперы.
Исторический материал привлекателен прежде всего потому, что «простой народ» интуитивно разделяет книги на «художественные» и «установочные». То есть non-fiction как бы главнее – не на самом деле, а в зыбком пространстве народного уважения.
Но результат Акунина может оказаться чрезвычайно интересным – до сих пор русские писатели начинали проповедовать историю в преклонных годах, чаще всего – познав жизнь и отеческие реалии.
Последнее если не делало их какими-то консерваторами, то уж точно охлаждало революционные порывы.
А теперь есть шанс увидеть историю России, написанную либеральным автором. Причем имеющим армию вполне оппозиционных поклонников. Это, конечно, не гарантирует историчности, но, как говорится, «идея, овладевшая массами, есть материальная сила». В общем, будет интересно.
По поводу же «склонности великих русских писателей на вершине славы переходить от литературы к прямому проповедничеству» есть хорошие воспоминания о том, как Ахматова рассказывала: «По-моему, это только у русских. Коля Гумилев называл это «пасти народы». Он говорил: «Аня, отрави меня собственной рукой, если я начну пасти народы».
Но это не совет, нет.
