Когда читаешь древних историков, особенно второго ряда – не Фукидида, а какого-нибудь Помпея Трога, чье повествование переполнено ужасами, предательствами и кровосмешениями, возникает один психологический вопрос: почему люди древности так низко ценили свою жизнь, что непрерывно разыгрывали её как в кости – отважно посягали на царскую власть, шли на бунты и заговоры, а проиграв – охотно подставляли горло под меч, травились ядом и даже давали сдирать с себя живьем кожу.
Все, о чем люди молились в материальном плане, было обеспечено современной медициной, агротехникой, сантехникой
Представить себе наших современников идущих горлом не то что на меч, хотя бы на плеть – практически невозможно (в этом один из секретов устойчивости политического режима). Большие ставки и игра на жизнь – это что-то из быта полковника Каддафи или чеченских полевых командиров: «Расулов убил Ямадаева, Ямадаев убил Яраева, Яраев убил Расулова»... Для обычного человека это что-то за гранью – даже тюрьма вызывает почти ужас. При этом современные люди в общем и целом явно не трусливей древних, равно как и древние не глупее современных.
Кардинальная разница древней и новой эпохи – в наличии или отсутствии такой вещи, как массовое качество жизни. Дело в том, что человеку древности, средневековья, раннего нового времени приходилось совершать именно что нечто невероятное, чтобы... жить минимально нормально – сытно есть, иметь теплую постель, мягкую женщину под боком, иметь респект и почтительность сограждан. А уж для того, чтобы жить роскошно – питаться соловьиными языками, есть с золота, ублажать за ночь полдюжины прекраснейших гетер, получать божеские почести – для всего этого необходимо было отваживаться именно на экстраординарные поступки, на игру в кости между жизнью и смертью, участвовать в заговорах, интригах, предавать и быть преданным, рисковать ежеминутно.
При этом, что немаловажно, роскошь была, на самом деле, едва ли не единственной доступной формой достатка. Сразу за порогом роскоши начинается нищета, которую приходилось оправдывать и превозносить при помощи сложной системы психологических практик: «простота нравов отцов», «стоическая умеренность» и т.д. Чтобы «жить по-человечески», человек вынужден был регулярно «поступать не по-людски». А уж чтобы жить по-человечески, представителю низшего сословия – мужику или рабу – и вовсе оставалось только бунтовать. Отсюда эта всегдашняя тема взбунтоваться, погулять пару лет по Италии, как ребята Спартака (именно гулять по Италии, где можно грабить и жить, а не возвращаться назад в нищету своих Галлий и Фракий), а потом можно и умереть. Даже на кресте умереть лучше, если «пожил», чем безопасно забиться в угол. Люди, которые яркой жизни и смерти предпочитали долгую и унизительную жизнь в среде заметных исторических персонажей древности, встречаются в крайне незначительном числе и заслуживают презрения.
Мне резонно напомнят про античного срединного человека и идеал умеренности. Но, по сути, этот идеал умеренности – это идеал социально одобренной и волевым усилием поддерживаемой нищеты. Простота нравов Цинцината и все такое. Конкурировать с роскошью, как только эта роскошь стала доступна, он не смог – это показала и история эллинизма, и история падения нравов в Риме. Впрочем, и для тех же классических Афин голос простого человека – это никак не Геродот и не Сократ, а Аристофан с его вечным мотивом: жрать от пуза, жить в мире и щипать девок за задницы. Именно Аристофан передает самоощущение среднего человека архаики. Перечитайте «Ахарнян», «Ирини», «Птиц», «Плутос» – и вы услышите голос этого архаического человека.
- Протодиакон Андрей Кураев: Как грешат другие
- Михаил Бударагин: Не точка опоры
- Иерей Святослав Шевченко: Другими глазами
- Марьян Беленький: Послушайте умного человека
И вот здесь, конечно, заданные промышленной революцией и модерном стандарты оказались совершеннейшим переворотом в исторической психологии. Простая жизнь частного человека оказалась обставлена столькими удобствами и приятностями, стала настолько соответствующей не только минимальному, но и вполне себе приличному представлению о нормальной и достойной в материальном смысле человеческой жизни, что совершенно не располагает ни к игре в кости, ни к риску. Совершенно непонятно, зачем убивать, умирать, предавать, рваться к абсолютной власти, когда жизнь становится приятной уже при довольно скромном достатке. Чтобы жить удобно (на мой взгляд, решающий перелом здесь произвели новые стандарты санитарии и гигиены – самоощущение человека, который всегда или почти всегда имеет чистое тело и может есть чистые продукты, радикально отличается от самоощущения того, кто обречен на постоянную грязь) теперь совсем не нужны роскошь и абсолютная власть. Конечно, есть жертвы индустрии гламура, которые мечтают о яхте, как у Абрамовича, и готовы на многое, чтобы этого добиться. Но в общем и целом для «нормальной жизни» вполне хватает среднезападного дохода (просто в РФ к нему пока приблизились единицы).
Впрочем, и ставки, с другой стороны, снизились. Никто, кроме разве Берлускони, обладая властью, не сможет закатывать лукулловы пиры, развлекаться в обществе гетер (да и у Берлускони это какие-то потасканные марокканки). Стросс-Кан попробовал жить, как высокопоставленное животное, но ему быстро объяснили, что почем, и президентом вместо него стал скучный Олланд. Даже богач вне политики, как правило, не может себе позволить чрезмерную роскошь, которая _принципиально_ отличала бы его от человека среднего достатка.
Именно этот психологический перелом, похоже, и выводил так из себя К.Н. Леонтьева, возненавидевшего «среднего европейца». Нарождался новый психологический тип, который обеспечен достаточно, чтобы не иметь необходимости обеспечивать себе достойную жизнь экстремальными метаниями, для которого власть, богатство и все прочее – это реально некие высшие ценности – иногда настолько высшие, что к ним _не обязательно_ стремиться, что можно остановиться и на пороге разумного достатка. Понятно, что архаический тип человека, все время мучимого недоеданием, холодом, недосыпом, жадной неудовлетворенностью, был в каком-то смысле благоприятен и для религии, поскольку в числе прочих порывов этого человека были и религиозные порывы – он мог пойти и убить соседа, чтобы часы его золотые продать и пожить «хоть день да мой», но мог и в монахи податься и свою неудовлетворенность жизнью претворить через высокую аскезу...
Но как-то глупо и неблагородно было бы для религии питаться за счет человеческого голода, торжествовать на человеческой нищете, расти за счет человеческой боли. Да, религия может сказать, что человек верующий лучше подготовлен к тому, что привычный склад достатка рушится, что с молитвой легче переносятся холод, голод и нужда. Но религия _не может быть_ заинтересована в _искусственном поддержании_ архаического типа человека, сформированного голодом и недостатком, на том лишь основании, что это «более религиозный» человек. Верующие с искусственно созданной голодухи – дурные верующие. Они поголодают, поголодают да разбегутся (этого же не понимают и идеологи «русскости с голодухи» – мол, истинный русский человек смирен, терпелив да государю-столоначальнику послушлив от недоедания, а ежели ему в щи сала положить, то забунтуют и выйдет непорядок – мерзость, с которой я систематически борюсь).
Большие ставки и игра на жизнь – это что-то из быта полковника Каддафи или чеченских полевых командиров
И представителям религии, и представителям традиционного мировоззрения надо понять, что прежняя, архаическая модель человека, который действует под влиянием чувства голода и дискомфорта, пришла к концу и возвратится только в случае регрессивной катастрофы, отката всего мира назад на несколько столетий (что, не спорю, возможно). Собственно, тут простая альтернатива – либо изменить объект, то есть обращаться только к тем, кто еще остался в дивном и опасном старом мире – гастарбайтеры живут еще в архаике, племена Африки живут еще в архаике, крестьяне в Тибете живут еще в архаике, а вот китайцы в городах давно уже нет, более того, всей своей массой и пылом осваивают западную модель достатка, – не проповедовать Христа развращенным душем и туалетной бумагой французам и русским, а идти прямо к киргизам в подвал и к туарегам, либо изменить подход. Изменить не в смысле модернизма, живой церкви, обезьянничания у Вольтера и Энди Уорхолла, гей-священства и прочей мерзости. Изменить на более фундаментальном уровне, отказаться от базовой модели человека как существа, непрерывно испытывающего радикальный дискомфорт и потому готового на любые действия, лишь бы от этого дискомфорта избавиться – либо при помощи преступления приобретя себе богатство и славу, либо при помощи благочестия и воздержности приобретя себе внутреннее душевное равновесие. Человека, который крупно грешит, крупно кается и непрерывно помнит о том, что благополучие достигается преступлением, а добродетель – это подвиг, такого человека среди цивилизованных народов найти будет все сложнее. И надо разбудить душу другого человека, который не находится в состоянии непрерывной униженности или непрестанного риска, у которого, как правило, в жизни все «неплохо» (по крайней мере пока не нашли рак), который не испытывает непрерывного дичайшего физического и духовного голода, поскольку в мире есть тысячи способов удовлетворить как тот, так и другой голод.... Признать, что духовный голод человека может быть совершенно не похож по психологии и физиологии на голод физический.
Логика, в которой все достижения человеческой цивилизации есть «бесовщина и прелесть», – это порочная и самоубийственная для религии логика. По ней получается, что дьявол в короткий срок _на самом деле_ дал людям _всё то_, о чем они _тысячелетиями_ сравнительно тщетно молились Богу на великой ектенье: благорастворение воздухов, изобилие плодов земных, времена мирные, долголетие и кончину безболезненную, непостыдную, мирную. В общем все, о чем люди молились в материальном плане, было обеспечено современной медициной, агротехникой, сантехникой и морозильными установками. При этом нельзя даже сказать, что пользование этими благами обусловлено _отречением от веры_. Отнюдь – они равно раздаются христианам и нехристианам и паразитирование на них антихристовых сил (в духе всемирной чипизации и прочего) ничуть не большее, чем, к примеру, паразитирование магов, чернокнижников и бесопоклонников на древнем человечестве. Объявить о принципиально большей греховности нынешней эпохи, увязав эту греховность именно с материальной цивилизацией, можно только при помощи сложных и жульнических культурологических построений, так сказать «культурологической системы Птолемея». А если от этой птолемеевщины отказаться, то получится либо явное нечестие, что диавол дал людям то, чего они не могли вымолить у Господа, либо все-таки признать, что нынешний резкий и всеобщий перелом в уровне и формате жизни человека – это дар Божий. И даром этим надо разумно распорядиться.
Вот встреча всерьез с таким человеком, для которого чувство голода и дискомфорта не является постоянным фоном и содержанием жизни, для Христианства (что там будет с буддистами, меня колышет мало) это определенный вызов, который проще всего «слить» через своеобразную форму культурологического расизма, объявив «человека достатка» неполноценным, уродливым человеком, «идеалом и орудием всемирного разрушения», «последним человеком», ничтожеством, химерой, временным явлением, который скоро будет смыт всемирной катастрофой («и уж тогда-то мы на них отыграемся»). Хотя в этой надежде на всеобщее несчастье Ad maiorem gloriam Dei есть нечто бесовское. Напротив, спасти этого человека, сделать Бога частью его жизни, не посягающей ни на глубины сатанинские, ни на экстремумы, не вынуждая его ни разбойничать, ни начальничать, ни панковать, не ограничивая Бога функцией палочки-выручалочки, когда плохо, – вот это было бы величайшим религиозным достижением нашей эпохи. Впрочем, боюсь, что мы пока далеки не только от решения, но и от осознания проблемы. Мир разделен на два лагеря – «антиклерикалов», которые заходятся от восторга, что человеку далеко не так плохо, как предшествующие тысячелетия, да и вообще неплохо, и уверенных, что по этой причине Бог ему не нужен, и «клерикалов-традиционалистов», которые считают все это «неплохо» не даром Божиим, а бесовским наваждением, и со сладострастием ждут того момента, когда с людьми случатся всевозможные ужасы, и уж тогда они «от имени и по поручению» Бога над дурными людишками покуражатся...
Кстати, возможно, следует вспомнить о том, что Христианство – это не только религия вины (не забывая, впрочем, ни о вине, ни о грехе), но и религия _благодарности и благодарения_, что следует хотя бы из наименования нашего основного таинства? Задача Церкви не в том, чтобы заставить человека _страдать_, а в том, чтобы побудить его _молиться_.
Источник: Блог Егора Холмогорова
