Земляничные поляны навсегда

Ингмар Бергман – это не просто эпоха в театре и в кино, это, собственно, кино, это, собственно, театр и есть. Любые слова и определения по отношению к Бергману будут неполными. Эпоха. Бренд. Патриарх. Небожитель. Национальный герой. Всемирное достояние. Бергман - последний великий режиссер (есть, правда, еще в живых ослепший и онемевший Микеланджело Антониони), связывающий, связывавший искусство двух веков, на границе которых выпало жить.

Гений Бергмана универсален, подобно талантам титанов Возрождения. Ингмар Бергман - создатель собственного мира и собственного мифа; подобно богам Олимпа, эта бездонная фабрика по производству образов и смыслов, кажется, существовала всегда, ведь "литература, живопись, музыка, кино и театр зачинают сами себя и сами себя производят на свет..."

Бергман превращал в легенду всё, к чему бы не прикасался – от собственной жизни, многократно описанной и экранизированной учениками, последователями – до места своего добровольного заточения, острова Форе, куда Андрей Тарковский приехал снимать предсмертное «Жертвоприношение».

Фильмы его похожи на умные и глубокие книги, пухлые романы, которые тянет постоянно перечитывать

Свою творческую жизнь Ингмар Бергман начал в суровом 1944 году, получив в 26 лет назначение на должность художественного руководителя Хельсингборгского городского театра. Уже в первый сезон молодой худрук поставил три спектакля – народную комедию «Графиня Ашеберг в Видшевле», фрейдистскую сатиру «Кто я?» и понятого как антифашистская драма шекспировского «Макбета».

Символическое и показательное начало – всю свою дальнейшую жизнь, разделенную примерно в равных пропорциях между театром и кино, Бергмана будет мотать по всему мировому репертуару. Фрейдистские фильмы («Осенняя соната», «Шепоты и крики») он будет совмещать с "народными" спектаклями («Войцек»), тончайшими интерпретациями классики («Волшебная флейта»).

Свой первый фильм Ингмар Бергман поставил в 1946 году и он назывался «Кризис». Премьера «Кризиса» состоялась в феврале, а уже в начале ноября Бергман выпускает свой второй фильм «Дождь над нашей любовью». В таком безудержном темпе – выпуская по несколько фильмов и спектаклей в год – Бергман прожил всю свою жизнь.

"С долго сдерживаемой детской жадностью я набросился на своего медиума и двадцать лет без устали, в каком-то неистовстве передавал сны, чувственные переживания, фантазии, приступы безумия, неврозы, судороги веры и беззастенчивую ложь. Мой голод был неутолим. Деньги, известность и успех были поразительными, но в основе своей безразличными для меня результатами этого буйства..."

Фильмография Ингмара Бергмана включает несколько десятков (!) первоклассных шедевров, каждый из которых стал событием и эпохой в мировом кинематографе. Фильмы его похожи на умные и глубокие книги, пухлые романы, которые тянет постоянно перечитывать. Действительно, это уже и не кино вовсе и не звучащая литература или ожившие картины, но какой-то совершенно особый, оригинальный, сугубо бергмановский жанр или даже вид искусства.

«Седьмая печать», «Земляничная поляна», «Час волка», «Персона», «Лицом к лицу», «Шепоты и крики», «Молчание», «Тюрьма», «Жажда», «Лицо», «Ритуал», «Вечер шутов», «Змеиное лицо», «Из жизни марионеток», «После репетиции», «Как в зеркале», «Причастие», «Лето с Моникой», «Стыд», «Страсть», «На пороге жизни», «Осенняя соната», «Улыбки летней ночи», «Сцены из супружеской жизни», «Фанни и Александр».

Не менее внушителен список и театральных работ Ингмара Бергмана. «Дикая утка» и «Двенадцатая ночь», «Соната призраков» и «Мизантроп», «Дон Жуан» и «Войцек», «Школа жен» и «Шесть персонажей в поисках автора», «Гедда Габлер» и «Крошка Алиса». К сожалению, в силу специфики театрального искусства, спектакли Бергмана (несмотря на то, что многие из них записаны на пленку) известны куда меньше его фильмов. Сам режиссер считал себя прежде всего театральным художником.

«Ведь главное не результат, а атмосфера – атмосфера, возникающая во время работы над пьесой. Я в большей степени человек театра, чем кино, именно потому, что театр для меня всегда радость… Работа в театре – это то, чем я живу. Ставить фильм – тяжелый труд. Но идти утром в театр, заходить в репетиционную, быть с актерами, творить вместе с ними… Так можно жить. Да есть ли что-нибудь лучше?» – говорил он в интервью.

Однако нельзя сказать, что Ингмар Бергман жил и творил в башне из слоновой кости. Это был живой и отзывчивый человек, большой женолюб (отношения с женщинами – еще одна важнейшая составляющая бергмановского мифа), постоянно находившийся в гуще общественной и политической жизни. Широкий резонанс получило добровольное изгнание Бергмана в Германию. В самом начале 1976 года его, маститого и заслуженного, допрашивают в полиции на предмет мнимой неуплаты налогов. Обвинения оказываются исчерпанными, но осадок остается и мешает жить. Весной того же года Бергман демонстративно переселяется в ФРГ. В августе во Франкфурте на церемонии вручения ему премии Гете Бергман сказал: «Я не могу дольше оставаться в стране, где публично и несправедливо оскорбляют мое достоинство…»

Конечно, Бергман вернется в Швецию, однако отношения с родиной так и останутся драматическими. Новый скандинавский кинематограф во главе с Ларсом фон Триером увидел в Бергмане свою главную эстетическую противоположность, лозунги сбросить Бергмана с парохода современности раздаются чаще, чем возникают новые фильмы.

Признанный и увенчанный всеми возможными титулами и наградами (от «Оскара» за «Фанни и Александра» до особой каннской Золотой ветви, присужденной за вклад в искусство), тем не менее, Бергман никогда не останавливался на достигнутом.

Чуть позже, когда фильмы и театральные постановки самого известного шведа в мире получат признание, Ингмар Бергман засядет за книги. «Картины» (1970), «Латерна Магика» (1987), романная трилогия о родителях и детстве.

Странно, что Нобелевский комитет не разглядел буквально у себя под носом одного из самых значительных писателей современности.

Составители фильмографии и каталога театральных работ признаются, что невозможно собрать и описать все, что сделал Ингмар Бергман. Какая-то мощная, неведомая сила заставляла его работать каждый день, уставать и работать снова, невзирая на статус прижизненного классика.

Страх перед смертью или, напротив, неизбывная жажда жизни?

Сам Бергман лукаво говорил о «любопытстве»: «Безграничное, неутоляемое, постоянно обновляющееся, нестерпимое любопытство толкает меня вперед, ни на минуту не оставляя в покое, полностью заменяя жажду общности, которую я испытывал в иные времена. Я чувствую себя осужденным на длительный срок узником, внезапно выброшенным в грохот жизни, и меня охватывает неуемное любопытство...»