«Хаос всегда побеждает порядок», – говорил Юрий Мамлеев. И сам был странным предводителем одного из миров русского хаоса, оказавшимся предвестником светоносного и прекрасного порядка, зарю которого еще успел застать.

Юрий Мамлеев не принадлежал к числу современных русских писателей, кому светила Нобелевская премия по литературе. Во-первых, он был талантлив, во-вторых, любил Россию. Поэтому, несмотря на международную известность, он не был, кажется, ни разу даже включен в круг нобелевских номинантов.

Если нас погружают в хаос и стирают в порошок, то это означает лишь начало нового русского порядка

Для своих соотечественников Мамлеев остается фигурой известной не очень широко и эзотеричной, хотя его репутация в кругах писателей и интеллектуалов стоит очень высоко. Его произведения и, прежде всего, знаменитые «Шатуны» – это исследование устройства интеллигентской души – нарочито абсурдное, макабрическое, но при этом наблюдательно ядовитое.

Читать это тягостно, а пожалуй, и невозможно, я так и не смог заставить себя проделать этот труд до конца. Но сам образ метафизических шатунов, ради познания бытия погружающихся в инфернальные бездны, поедающих самих себя, несомненно, останется в русской культуре так же, как образ «шинели», «вишневого сада» или «котлована».

В Мамлееве было нечто от жутковатости Андрея Платонова, помноженной на высшее образование и интеллигентское смятение позднесоветской эпохи.

Не менее важным, чем в литературу, был вклад Мамлеева в формирование контекста культуры. Для конца 1960-х – начала 1970-х важным элементом русского интеллектуального пейзажа был Южинский переулок, где в квартире (на самом деле двух комнатах в коммуналке) Мамлеева собирались Евгений Головин, Гейдар Джемаль, Венедикт Ерофеев, Александр Проханов, Александр Дугин, назвавший эти сборища «шизоидным подпольем».

Безумие этих сборищ с алкоголем и хулиганством вошло в городские легенды. И, казалось бы, в чем великая миссия бомжей, ведущих споры о Гермесе Трисмегисте?

Удивительную диалектику русского хаоса Юрий Витальевич Мамлеев чувствовал невероятно тонко (фото: Евгения Давыдова/Wikipedia)

Однако вся эта пьяная темная эзотерика сыграла огромную роль в 90-е годы, когда именно «южинцы» составили один из важнейших очагов сопротивления безликой пошлости торжествующего русофобского либерализма. Атмосфера рыгающей демократии 90-х была такова, что нужно было определенное безумие, отсутствие страха перед маргинализацией в кругу «людей с хорошими лицами», чтобы всему этому не поддаться и противостоять. Социальный конформист, применительно к подлости той эпохи, неизбежно становился свиньей.

А самое безумное свинство пьяного нонконформизма оказывалось, напротив, основой для духовного подвига, духовной оппозиции, как называл тогда свою газету Александр Проханов, оказавшийся, пожалуй, самым талантливым из последователей Мамлеева. Ему удалось соединить гротесковый мамлеевский макабризм с живой бойцовской энергией, и на выходе получились такие бессмертные мемы*, как «черная сперма фашизма».

Было удивительно, конечно, что спокойный, тихий Мамлеев мог излучать такую невероятную – кого-то сводящую с ума, а кого-то возрождающую – энергию. Меня познакомил с ним в 1999 году один совершенно мамлеевский персонаж московской тусовки, рассчитывавший привлечь Мамлеева к участию в затевавшемся тогда журнале. Юрий Витальевич оказался улыбчивым тихим старичком, а его замечательную супругу очень беспокоило то, что он теряет зрение.

Мамлеев не был националистом, скорее культурным патриотом, я на дух не переношу эзотерику, поэтому общих тем у нас было не так много. Разговор превратился в вечер воспоминаний о периоде эмиграции, куда писателя выдавил в 1975 году КГБ, осознавший наконец все значение его кружка.

Мамлеевы, в частности, очень смешно рассказывали о том, как молодой Эдуард Лимонов напечатал в эмигрантской антисоветской газете восторженную статью-поздравление с 7 ноября, произведя страшный скандал. Так вот и зарождался будущий национал-большевизм.

При всей нашей далекости друг от друга это была очень важная встреча, так как вскоре после нее, «по знакомству» я решил купить книгу Мамлеева «Россия вечная» – выражение позитивной, светлой, жизнеутверждающей, глубоко русской стороны его мировоззрения. Насколько было неприятно соприкасаться с миром «Шатунов», настолько удивительным светом веяло от мамлеевских размышлений о России, русской литературе, поэзии и прозе, о культурном выборе России и противостоянии западническому безумию.

Я заметил, что поклонники таланта Мамлеева четко делятся на две части. Те, кого увлекли «Шатуны», и те, на кого неизгладимое впечатление произвела «Россия вечная» – книга, которую, конечно, стоит прочесть каждому русскому человеку.

Мамлеев всю жизнь изучал и преподавал индийскую философию и мистику. Будучи последователем знаменитого французского философа-традиционалиста Рене Генона, он склонен был искать сокровенное знание в Ведах и Упанишадах. Но это был поиск тайн ради России и русской культуры и не в ущерб православию.

Мамлеев считал, что «православие – это христианство как таковое, сохранившее в себе наиболее сакральную часть христианства – исихазм и учение об обожении человека. Оно сохранено только в православии, что делает православие хранилищем истинного сокровища христианства».

Примечательной чертой Мамлеева, так резко отличающей его от весьма многих известных «российских литераторов», была его влюбленность в Россию и русскую культуру. Вынужденный провести практически двадцать лет в эмиграции, сперва в США, затем во Франции, он категорически отрицал необходимость для России чему-то учиться у Запада в политическом, культурном и духовном смысле. И постоянно говорил об этом в своих интервью, статьях и лекциях в самые глухие годы западнической вакханалии.

«Запад никогда не позволит нам стать великой процветающей державой, если это будет от него зависеть. Поэтому экономика, ориентированная на зависимость от Запада, обрекает Россию и подавляющее большинство ее народов в лучшем случае на жалкое полуколониальное существование. Это не означает, конечно, что необходим отказ от сотрудничества с Западом, но оно должно быть таким, чтобы исключалось подчинение кому-либо», – сказано, между прочим, в 1994 году.

Вообще, это удивительный феномен и тайна русской культуры, которая заставляет посмотреть на мамлеевскую эзотерику более серьезно. Определенные явления, которые до поры до времени кажутся знаками распада, упадка, утраты большого стиля, на деле оказываются дорогой к русскому возрождению и фактами этого возрождения.

Посмотрим на наш литературный мир 1990-х глазами человека того времени. Солженицын, разваливший Советский Союз. Бродский, отлично устроившийся в Нью-Йорке англоязычный эссеист.

Проханов, пронизанный мрачным некропатриотизмом и бесплодной ностальгией по мистическому сталинизму. Лимонов, от которого все помнят только рандеву с негром, а его ирредентистские и националистические фантазии кажутся маргинальностью.

Мамлеев, безумие миров которого, казалось, становится нашей повседневностью. Были все основания решить, что мы пребываем свидетелями при отходе русской литературы, русской культуры, вообще всего русского в царство смерти. Что даже самые заметные явления нашей словесности – это явления распада, мусорный ветер, над которым будет жовиально фланировать Борис Акунин.

И вдруг происходит нечто удивительное и все пересобирается. Солженицын оказывается политическим пророком, формирующим повестку будущей державной политики, а расставленные его публицистикой вехи – практически статьями конституции становящегося русского порядка. Бродский раскрывается перед будущим как певец Империи, наносящий смертельный удар украинству как культурному проекту.

Проханов из лидера загнанной в угол оппозиции превращается в соловья Генштаба и опорную фигуру нового «мейнстрима». Лимонов из изгоя, из маргинального политика, чьи приверженцы садятся на большие сроки, превращается в вождя одной из колонн повстанцев в Новороссии, а его программа русской национальной ирреденты становится если не официальной программой власти, то неофициальной программой большей части русского общества.

Люди упадка внезапно обернулись людьми рассвета. Их безнадежный последний тупик, обороняемый полутора калеками, оказался плацдармом для широкого наступления. Таковы парадоксы русского бытия. Если нас погружают в хаос и стирают в порошок, то это означает лишь начало нового русского порядка.

Вот эту удивительную диалектику русского хаоса Юрий Витальевич Мамлеев чувствовал невероятно тонко. «Хаос всегда побеждает порядок, порядок не может победить хаос», – говорил он. И сам был странным и жутковатым предводителем одного из миров русского хаоса, оказавшимся предвестником светоносного и прекрасного порядка, зарю которого еще успел застать.

* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента