«Раненое сердце». Как Белгород переживает обстрелы ВСУ

«Внимание. В здании пожар. Просьба покинуть здание через ближайший выход», – разносится по коридорам гостиницы в центре Белгорода.

Снаружи – сирена, что означает либо артобстрел, либо ракетное нападение. Либо и то, и другое вместе – если ПВО в один заход перехватывает и реактивные ракеты, и баллистическую «Точку У».

Пожара, таким образом, в гостинице – слава Богу – нет. Но на ближайшие сорок минут – пожалуйста, в цокольный этаж.

За несколько вечеров и ночей – по две-три сирены. Первая атака всегда примерно за полчаса до полуночи, последняя может быть около семи утра – можно перезнакомиться со всеми постояльцами и жильцами. Последние – беженцы. Одни – из Шебекинского района, прошлогодние летние обстрелы. Другие – и вовсе из Харьковской области, перегруппировка осени-2022. Те, у кого нет российской родни, есть желание жить в РФ – и пока что некуда возвращаться.

– Копаемся, Марья Николаевна, – говорит Ирина своей столь же пожилой соседке. Обе из-под Купянска, «дверь в дверь жили» – поясняет Ирина, осевшая неподалеку, в Воронежской области. Мария Николаевна – тот случай, когда «в России никого нет» – осталась в Белгороде. Под Новый год Ирина приехала в соседний регион по делам, а заодно и навестить купянскую соседку; «что ж, навестила».

– Долго собираемся, – продолжает Ирина. – Вот последними [в подвал] и приходим, когда места нет посидеть.

Место, впрочем, находится. И не одно. Несколько детей уступают бабушкам – чтобы носиться вдоль по подвалу. Да еще Галина Петровна – Подмосковье, внутренний туризм, выгодное предложение «для серебряного возраста» на красоты новогоднего Белогорья – заняла сумками сидение рядом с собой для мужа Валерия, но тот остался в номере. Который раз спускаться в убежище, сколько ночей подряд – понятно, может надоесть.

– Если не сюда спускаться, а дома быть, то в ванной надо прятаться, подальше от окон, – говорит кто-то.

– Лучше в коридоре. В ванной плитка.

– И что?

– Просто плитка опасна. Если вдруг чего – то так и будет она летать по ванной как фанера над Парижем.

– Ну это если плохо уложена. Здесь должна быть хорошо.

– Да и коридоров в номерах нет, – завершает дискуссию Галина Петровна. – Надеюсь, Валера в ванную пошел, раз так.

* * *

– Вошло сзади, вышло через экран, – директор белгородской школы № 19 Елена Дудкевич показывает очередной монитор в классе на первом этаже.

В классе, стало быть, убитый монитор и посеченные кассетным содержимым стены. За окном – свежая воронка от предновогодней атаки на Белгород. Накануне снегопада ее – после того, как уехали следователи – засыпали песком; желтый круг обширен. Стекла в этом и других классах изрядно потрескались от взрыва, но в основном держатся в рамах. Хотя, по идее, ни стекла, ни рам – при таком-то расстоянии – быть не должно.

– Бронепленка, – поясняет директор Дудкевич. – Ею заклеены все окна во всех школах города. Летом прошлым клеили – перед тем, как с дистанта ребята в школу вернулись.

Да, точно. Пандемия ведь была.

– Убирали сколько – 12 мешков с коллегами сразу после обстрела вынесли. Да, весь наш коллектив накануне Нового года собирал [по школе]: осколки, поврежденное – до десяти часов вечера работали. А всё равно то и дело находишь повсюду, – Елена Яковлевна выуживает из-под перевернутого на парту стула – «на каникулы же ребята ушли, класс в порядке оставили» – очередную мелкую кассетную гадость. – Даже сюда пробилась.

В спортзале та же картина. Только окна – трещины, но в целом держатся – куда больше, чем в классах. В школе говорят также об еще одном реактивном снаряде – нашли на следующий день, аккурат под Новый год во время обхода территории; все нормально, увезли саперы. Стало быть, одна ракета взорвалась, другая нет.

– Даже систему оповещения сбило – показывает Дудкевич на дверь в спортзал. Репродуктор возле нее действительно претерпел. – По нему обычно сигнал передается: «Внимание, угроза артобстрела… Внимание, угроза артобстрела…»

* * *

Слава Богу, что никого из детей 30 декабря уже в школе не было, говорит директор Дудкевич:

– Елки мы провели двадцать девятого, все елки! Успели. Те кабинеты, куда повлетало от взрыва – это начальные классы. Не представляю, сколько малышей бы… Елки прошли, мы всем подарки от губернатора вручили, дети довольные ушли. А тридцатого [декабря] – ситуация была. По плану мероприятий на каникулы восьмой «А» – классный руководитель с детьми – отправились в кинотеатр «Победа» смотреть кино.

Кино «Победа» – в двух шагах от школы, напротив торгового центра «Маяк». Между «Победой» и «Маяком» - арт-объект, сердце с надписью «Белгород». Раненое сердце, как теперь его называют: одна из ракет взорвалась здесь, осколок пробил правую половину. Теперь там много цветов и игрушек – в память о погибших: 25 белгородцев за один день убито Украиной – включая пятерых детей, более 100 раненых.

На эту тему
• Песков: ВС России сделают все для ликвидации угрозы по типу обстрела Белгорода
• МИД: Киев замещает отсутствие побед убийствами мирных граждан в Белгороде
• Более тысячи детей из Белгорода решили отправить на отдых в другие регионы

– 15 ребят и учительница, – повторяет директор. – За 15 минут до трагедии сеанс окончился, они оттуда разошлись по домам.

– У меня внучка фигурным катанием занимается, – говорит Константин Дегтярев, травматолог областной детской больницы. – 28 декабря, за два дня до всего, она с другими детьми открывала каток на Соборной площади – да, тот самый, в центре города. Два часа катались, показывали, так сказать, лицо катка. На тридцатое число ее секцию тоже пригласили – поучаствовать в мероприятии в течение дня. Показательные выступления, что-то вроде этого. Но, слава Богу, как-то не срослось, и мы туда не поехали. Как раз в угол катка прилетело. Внучке шесть лет, а катается профессионально вполне.

* * *

– С тридцатого на ногах, – директор Дудкевич после обхода школы № 19 наконец устраивается в свое кресло. Кабинет директора – на первом этаже, у вахты. – В 2.50 звонит охранник Андрей Николаевич: «Елена Яковлевна, у нас тут обстрел, все гремит, бабушки из магазинов к нам бегут спасаться». Я говорю: «Открывайте [школу] немедленно» – хотя в каждом дворе есть система укрытия – «всех пускайте, смотрите за состоянием. Если что – давайте [школьную] медсестру вызову, чтобы помогала». Слышу потом, что у него, у охранника в телефоне крики – истерики, люди пожилые. «Всех успокаивайте, рассаживайте. Только не у окон, а куда подальше». Я в пригороде живу, за час добралась.

– Накануне тоже был обстрел, – вспоминает травматолог Дегтярев. – Привезли мальчика с минно-взрывной раной левой ягодицы. Взяли в операционную, убрали осколки. С техническими трудностями: зашло оно туда… нехорошо – но все сделали. Уехал домой после дежурства, стал домашними делами заниматься.

30 декабря доктор Дегтярев поехал на праздничные закупки. Поехал после обеда – незадолго до того, как начались массовые обстрелы центра Белгорода.

– Пришел сигнал от главврача: кто может – надо появиться в больнице, ожидается массовое поступление детей, – говорит травматолог. – В больницу, не дожидаясь никаких данных о пострадавших, вызвали всех. Операционных сестер, команду реанимации, команду хирургов, УЗИ, спиральная томография, МРТ – потому что дежурные травматолог и хирург не справятся с потоком… Я не в центре был, но под Новый год бахало так, что не дай бог. Круче, чем сейчас.

«Сейчас» – это в одну из первых ночей 2024-го. Под утро семь «Точек У», да накануне еще две. А две «Точки У» – это полквартала на вынос, если попадет.

– Кассетные травмы у детей, – вспоминает предновогоднюю трагедию Дегтярев. – Как я приехал, сразу стали поступать. 15 детей. Ужас как, если кассетной: летит повсюду, спрятаться тяжело. Людей масса, день выходной, настроение праздничное – елка, каток. И вот такое… Разные сочетания были: грудная клетка, брюшная полость, руки, ноги.

* * *

– У нас семья педагога пострадала, – говорит директор школы Дудкевич. – В трех семьях [учеников] – квартиры. Есть небольшое ранение у родителя. Погибших у нас, слава Богу, нет. Ни родителей, ни детей. Это самое страшное горе, которое может быть, которое отражается на всех. Когда ты понимаешь, что вот этот ребенок, который тебя радовал собой, своими достижениями – что его больше нет, что его не вернешь… Хуже для нас, взрослых, быть не может.

– Не без потерь, – говорит доктор Дегтярев. – Один [ребенок] умер еще по дороге – к нам бездыханное тело привезли, мы просто не успели чем-то помочь. За одну девочку здесь боролись – множественные ранения, бедренная и подключичная артерия. Боролись-боролись – ушла. И кровопотеря, и самые мощные артерии пострадали… Годовалому ребенку ногу ампутировали. Мама погибла, двое детей сиротами остались: ему год, девочке семь.

– Выписаны?

– Нет, конечно. – отвечает доктор. – Раны осколочные – длительные. Все же одеты, в куртках были. Осколок летит – кусок куртки в рану вместе с собой забивает. Начинаем доставать куски ткани, поролон, синтепон – и только потом осколок. Это долгий процесс излечения, даже если все вынуть быстро… Каждый осколок – от полутора недель и если не до бесконечности, то очень долго. Человека вылечить – не стекло вставить. И то, кстати, как повезет: можно и до двенадцатого числа две недели ждать…

* * *

12 января – срок, выставленный руководством города и области. К этому времени следует починить все жилье, поврежденное ракетной атакой 30 декабря. Прежде всего – окна и балконы. Машина стекольщика – пожалуй, самое частое авто на улицах Белгорода, кроме такси: то и дело увидишь платформу, куда погружены собранные рамы. Тем более в Белгороде сейчас пробок нет: многие уехали на каникулы, сколько вернется – один из самых больших городских вопросов. Билеты на поезда в Москву, если что – днем с огнем на несколько дней вперед. Разве что перед самым отъездом кто-то передумает, а так стабильно: «Нет свободных мест».

Впрочем, возможность уехать есть и поближе, а результат – в плане безопасности – тот же. Региональное руководство предлагает Губкин и Старый Оскол: временное размещение, зато с гарантией от ракет. Сотни жителей этим предложением уже воспользовались. А детей из Белгорода – тех, чьи родители попросили об эвакуации ребят – ждут в соседних регионах, по школьным лагерям. Заявок много: по последним данным от губернатора Вячеслава Гладкова – 1300 за сутки.

И все же – снуют по Белгороду машины с застекленными рамами. Чем ближе к 12 января, тем больше.

– Я в тот день сама в Белгороде не была, – говорит Анастасия Абельмазова из правоохранительного колледжа – будущий кинолог, волонтер Всероссийского студенческого корпуса спасателей. – Но сейчас приехала и готова работать в кол-центре.

Волонтерская горячая линия удобна тем, что на нее звонят не только те, кто хотел бы поскорее закрыть побитое жилье от мороза – но еще и те, кто может в этом помочь. Например, застеклить окна и балконы в пострадавших квартирах. Сразу после Нового года в Белгороде стало холодно: до минус 15, ветер, снег.

– Бесплатно, конечно, – пожимает плечами Михаил. Его соединили с семьей Нины Васильевны – за 70, живет в многоэтажке на улице Парковой, объем работ: два окна и балконная рама. Сама Нина Васильевна лечится, причем не в Белгороде, а в Москве. То есть из тяжелых.

– Мало того, что стеклом маму посекло, так еще и упала плохо, поскользнулась на… – не хочет продолжать дочь Татьяна; и так понятно.

Квартира Нины Васильевны, которой занимается Михаил – уже вторая после 30 декабря. Михаил – бригадир строителей, собрал своих, кто в городе, прикинули, что из материалов есть в наличии, а что докупать. С последним, кстати, проблема: торговые центры и крупные рынки после Нового года закрыты – безопасность, да.

– Пока что можем помочь, – прикидывает волонтер, – еще двум-трем пострадавшим семьям. Для остальных надо будет закупаться, если что.

– Думаете, не справятся власти до 12-го?

– Ну а почти каждую ночь после Нового года – что происходит? – вместо ответа спрашивает Михаил.

* * *

– Облачка им сделали, – показывает директор школы № 19 Дудкевич на рисунки, покрывающие закрытые мешками окна первого этажа.

Это убежище – тоже из обустроенных к учебному году. Слева – защищенные окна, посередине школьный коридор, а справа, на полу около каждой классной двери – обширный нарисованный прямоугольник с крестом.

– Здесь стоять нельзя, – подтверждает догадку Елена Яковлевна. – При обстреле сквозная зона от окна через дверь. Дети это знают точно.

Тревога – значит, выйти из класса в коридор и стать, куда положено. У каждой стенки между классными дверьми – надпись с названием класса: 8А – сюда, 1Б – туда. Защиты на первом этаже хватает на 260 с лишним ребят и взрослых. Всего в 19-й школе – 420 детей, учителей и других взрослых – несколько десятков. Стало быть, учатся здесь в две смены, чтобы – если не дай бог что – всем хватило места в убежище. И даже родительские собрания в школах – что в этой, что в других – проводят с учетом первого этажа.

Точнее – его способности спасать.

– По учениям – все отработано, слажено все. При артобстреле, пожарные, антитеррористические учения, – перечисляет Дудкевич. – Еженедельные уроки безопасности... Мы живем в неспокойном месте, и наши дети заранее знают алгоритмы при разных угрозах. Мало того, они умеют правильно реагировать – и помогать другим людям. Как в укрытие пройти, как сесть в безопасную позицию – закрывая себя от всего по возможности. Спастись, проще говоря.

Директором Дудкевич стала в ноябре. До того – 17 лет завучем. Биолог, педагог-психолог – «всех всегда успокаивала». И сейчас очень пригодилось. В том числе – в разговорах с родителями. Теми, кто не отправил детей на эвакуацию – а наоборот, ждут, когда начнутся занятия. Ближайшая дата открытия школ областного центра – по рекомендации оперштаба – 19 января. Дальше – по идее, либо очно, либо возвращаться на удаленку.

– Если нам дадут довести учебный процесс в нынешнем, очном режиме – мы будем очень благодарны, – говорит директор школы. – Если ситуация не позволит, будет угрожающей для детей, для образовательного процесса – тоже, конечно, поймем.

С одной стороны, подчеркивает Дудкевич, школа – это радость. Особенно после долгого дистанта.

– Это же общение, это же активная воспитательная работа, внеклассные мероприятия. Перед Новым годом – конкурсы, театральные сказки, костюмированные представления, капустники, елки новогодние, – вспоминает директор. – Все счастливые такие были, дети же у нас творческие… Не хочется, очень не хочется все это терять. Ни нам, ни детям. У нас патриотическое направление отлично поставлено. Наше «Движение первых» – лучшее по школам города… И теперь это забирать у детей?

– Я бы сам в школу своих водил и забирал, – говорит Виктор, боец теробороны Белгорода. – Школы у нас – не карточные домики. Сами видели, как 19-я попадание совсем рядышком выдержала. В августе я сам в своей школе бронепленкой окна заклеивал и мешками окна закладывал. Очень пленка помогла. Правильное указание было, чтобы к 1 сентября школы всем этим оснастить.

– На дистант возвращаться никто не хочет, – подтверждает Геннадий, еще один боец. – Но я, как родитель, если такая обстановка будет, то в школу точно не отпущу ребенка. Увезу на безопасное расстояние. Чтобы спокойнее было.

– Ведь здесь, в школе, есть убежище, – рассуждает Дудкевич. – А дома – не всегда. Родителей нет, объявлена тревога – как маленький среагирует, кто знает?.. В любом случае мы ждем решения оперативного штаба, его рекомендаций. Пока задача – убрать последствия [ракетной атаки 30 декабря] поскорее. Подлечить нашу школу… Я чувствую поддержку – администрация города, областной департамент образования, аппарат губернатора. Я справляюсь со всеми трудностями.

– И потом, – говорит директор, – вы же видите, как сплотился город. Одни волонтеры чего стоят. Дети – а убирали город, помогали раненым.

* * *

– Транспорта не было – ни у меня, ни у Кирилла, – Тимофей Сологубовский кивает на Кирилла Овчинникова – своего однокашника по аграрному университету и коллегу по волонтерству в Корпусе спасателей. – У нас есть машины, и обе за день до 30 декабря сломались. А надо ехать помогать ликвидировать последствия ЧС. И что именно делать – пока что команда не поступила. А живем далеко от центра, где все основное происходит.

– Когда мы сели в автобус и доехали до центра – опять стало лететь, – вспоминает Кирилл. – Мы на себя взяли ответственность за пребывание людей в ближайшем укрытии – сопроводили всех, кто был на улице, только потом зашли сами. В убежище все понимали, что происходит – и все старались об этом не думать.

– Кончился обстрел – получили задачу на сбор осколков, – продолжает Тимофей. – От собора до кинотеатра «Победы» и дальше по пешеходной улице. Да, там где раненое сердце. Собирали, грузили в бульдозерный ковш, девочки подметали. Плюсы командной работы – десять минут, и 20-30 квадратных метров очищено. На лопату отгребли – ты отнес. Метлы, разве что, новые постоянно требовались.

– Волонтеров более 300 участвовало, – подсчитывает Анастасия Губернаторова, региональное отделение «Мы вместе». – Еще более 200 человек откликнулись – Воронежская, Липецкая готовы были приехать. Но к часу ночи 31 декабря уже все было убрано.

Опыт у белгородскох волонтеров есть. Сологубовский выезжал прошлой весной в ЛНР и ДНР – везли подарки детям и цветы женщинам-бюджетницам на 8 Марта. Позже и Тимофей, и Анастасия работали в Шебекине и в Шебекинском районе – летом, когда шли обстрелы.

– Стоим около магазина – ждем, куда развозить продукты и воду, – вспоминает Сологубовский события полугодичной давности. – Подъезжает полиция – думали, что мы мародеры. Выяснили, что не мародеры. Тогда говорят: «Мы нашли женщину, живет по такому-то адресу, у нее нет питьевой воды. У вас есть?» У нас – есть. Полицейские включили мигалку, мы за ними поехали к женщине, привезли ей воду. Она в шоке была: «Не думала, что так быстро отреагируете». Импровизированно, не запланировано, но эффективно.

– В Шебекино выезжала всего лишь два раза, – говорит Анастасия Губернаторова. – В один и тот же дом, но в разные квартиры: выносили поврежденные вещи, сортировали их. Да, после каждого обстрела. Жалко, что мало – но так обстоятельства сложились.

Как выясняется чуть позже, «обстоятельства» – это гибель отца Анастасии на СВО:

– Вот сейчас, 30 декабря, я говорю маме: «Мама, я поеду [в центр Белгорода]». Она говорит «Нет». У нас в семье ситуация сложная – из-за папиной гибели. Поэтому она говорит «Нет, я тебя не отпускаю». Максимально категорично. Ей очень трудно все подобное воспринимать. И она очень тяжело мои поездки в Шебекино воспринимала – папа к тому времени уже… да.

Анастасия, однако, настояла на том, что поедет в любом случае.

– Мама посидела, подумала, поговорила с сестрой моей – мы двойняшки, она старшая, но по волонтерству я главная, – и говорит: «Так, ну либо никто не едет, либо все вместе». В итоге мы втроем поехали разбирать улицу от стекла – на Парковую... А вы там были, ну вот знаете тогда. Там машин много, стекла много – машины черные, обгоревшие. И дом многоквартирный, все с него упало, в смысле стекло.

* * *

– Люди реагируют по-разному, конечно, – описывает своих пациентов Вадим Прах, хирург одной из взрослых больниц Белгорода. Тоже с первых часов в процессе: «Как только увидел дым – стало понятно, что надо на работу ехать». На момент разговора с доктором Прахом под его опекой было 28 раненых – почти четверть пострадавших от украинской ракетной атаки.

– Больше переживают не за то, что пострадали сами, – продолжает хирург. – А за то, что это не остановлено, это может продолжиться. И не дай Бог – получить еще более трагические последствия, чем даже то, что имеется на данный момент.

* * *

– Мы готовы поступить так же, – говорят сотрудники пиццерии на углу Соборной площади – где каток, где елка и где очередной мемориал с игрушками у Вечного огня, памятника совсем другой войне. – Наш цокольный этаж помог многим. Если что – забегайте, спасем.

– Темы переводили, чтобы у людей волнения не было, – говорит Виталий Чикалов, артист Белгородского академического драматического театра – что тоже на Соборной. Виталий был занят в новогоднем спектакле, прерванном ракетами. Все артисты, дети и родители спустились в убежище. – Маленькие зрители вели себя героически, стойко очень. Нам конфеты раздавали, говорили «не бойтесь».

– У нас на кухне люди прятались, – говорит девушка-бариста в кофейне близ «Победы», «Маяка» и раненого сердца Белгорода. – Несколько десятков приняли. Хорошее место, стены-то глухие. Только слышно было, как кафель дрожал, ну плитка в смысле – рядом ложилось же все.

– Вы говорите о том, что люди из города едут. Это верно. Но и упомяните, пожалуйста, – просит Василий, замкомбата белгородской теробороны, – что сейчас и к нам в Белгород приезжают. Мой сослуживец из Калуги – вместе в командировке были…

– Это где, если не секрет?

– Бахмут. Сослуживец бросил все праздничные дела, приехал помогать. И из соседних регионов тоже. Чтобы порядок был, чтобы люди не гибли… ну, сами же видите: мы на улицах, всегда рядом…

– Красноармейская, дом [такой-то], – слышно в рации. Василий и его бойцы спешно прощаются и уезжают на адрес. Позже приходит информация: обнаружили неразорвавшуюся ракету. Оцепление, эвакуация мирных, саперы, вывоз, все штатно.

* * *

Вечерняя сирена стихает. Это значит, что минут через десять всех постояльцев гостиницы в центре Белгорода отпустят из убежища по номерам. Галина Петровна спешит к мужу Валерию на четвертый этаж – благо лифты уже включены. Рядом с кнопками – небольшие афиши: «Встречаем 2024 год! Шоу-балет, электроскрипка, живой звук!» – напоминание о праздновании, которое не состоялось.

По телевизору в номере Галины Петровны и Валерия заканчивается третья серия советской версии «Войны и мира» – про Бородинскую битву. «Победа нравственная, – звучит текст Льва Толстого в исполнении Сергея Бондарчука. – Та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими».

– А можно для разнообразия победу чуточку более безнравственную? – спрашивает Галина Петровна.

То ли у Толстого с Бондарчуком. То ли еще у кого-нибудь.

В ту ночь в Белгороде было еще две ракетных тревоги – около пяти и ближе к семи утра.