Подводя итоги уходящего года, нельзя не обратить внимание на парадоксальный факт: в сравнении с первоначальными ожиданиями лучше всего дела у нашей страны идут в экономике. А ведь в первые дни СВО казалось, что удержать экономический фронт будет труднее всего. Начало военных действий само по себе оказалось шоком для рынков. А вскоре на нас стали сыпаться грозные санкции Запада, один пакет за другим (сейчас ЕС работает уже над девятым пакетом).
Были заморожены наши валютные активы на сотни миллиардов долларов, что стало крупнейшим ограблением в криминальной истории человечества. Из страны стали уходить ведущие мировые бренды, среди которых были не только торговцы дешевым барахлом, но и производители электроники, авиационной и автомобильной техники, которую пока не могут производить отечественные предприятия.
Запад рассчитывал нас задушить «костлявой рукой голода», и сам Джозеф Байден уверял, что доллар стоит или вот-вот будет стоить 200 рублей. Однако после резкого весеннего скачка валютные курсы стабилизировались на уровне существенно ниже, чем непосредственно до СВО, и мы как будто бы почувствовали себя в экономическом зазеркалье. Новая ситуация совершенно противоречила многолетнему опыту, который говорил нам, что любой чих даже на самых отдаленных от нас рынках неизбежно тянет вниз курс российской валюты. Оказалось, это вовсе не закон природы. Еще более удивительной была перемена нашего отношения к иностранной валюте, прежде всего к доллару и евро, как к платежному средству. Российский капитализм начинался со стремления продать что угодно сколь угодно дешево – от сырья до художественных ценностей – но только за валюту, не за рубли. Поэтому требование России платить за газ в рублях произвело переворот в головах: а что, так можно было?
Сегодня, если оставить в стороне новые российские регионы, истерзанные украинскими обстрелами, страна готовится встречать Новый год пусть без особой роскоши, без ненужного украшательства городов, но и не в обстановке экономической чрезвычайщины. Есть свет и тепло, будут елочка и шампанское. Летают самолеты, ездят автомобили. Совсем недавно при участии президента Путина было открыто шесть новых участков магистральных дорог; например, уже сегодня время в пути между Москвой и Владимиром резко сократилось, а в следующем декабре обещают полностью открыть скоростную трассу Москва – Казань. Конечно, инфляция выше прошлогодней. Но все познается в сравнении. Например, президент Казахстана на днях сообщил, что инфляция в его стране составила почти 20% в годовом исчислении, хотя Казахстан не ведет СВО и не находится под санкциями. В то же время в Германии этот показатель по итогам года будет равен почти 11%. В России же, которой в марте сулили 17-процентную инфляцию, итоговый результат будет порядка 12%.
На первый взгляд, скептицизм вроде бы оправдан: военные расходы – это явно непроизводительные траты, удел военной продукции – уничтожать и быть уничтоженной. Рассчитывать на то, что именно военно-промышленный комплекс (ВПК) станет локомотивом развития экономики, – это как верить истории барона Мюнхгаузена о том, что он сам себя вытащил за волосы из болота. Однако мировой опыт говорит об ином. Наиболее показателен пример США, которые преодолели Великую депрессию не столько благодаря «Новому курсу» Ф. Д. Рузвельта, сколько благодаря военным заказам, которые хлынули в экономику после вступления страны во Вторую мировую войну. Сможет ли Россия повторить этот путь? Так или иначе, другого варианта нет. Во-первых, потому что СВО надо довести до конца. Во-вторых, потому что прежняя экономическая модель все равно не обеспечивала стране стабильного и качественного роста.
- Спецоперация поставила новые задачи перед российской оборонкой
- За что начали сажать российских военачальников
- Путин в Индии поможет российской оборонке
Что такое вложения в ВПК? Это, прежде всего, вложения в промышленность, а не в «купи-продай», не в виртуальные спекуляции и не в оглупляющие цифровые развлечения. Это шанс для возрождения традиционных промышленных центров Урала, Поволжья, Сибири, других регионов страны, для перетока в эти центры финансовых и человеческих ресурсов.
Но промышленность промышленности рознь. Металл или необработанный лес на продажу за рубеж – это тоже продукты промышленности. В то же время армии сегодня требуются сложные и передовые изделия. И речь идет не только о гиперзвуковых ракетах и иных чудесах военной техники. Даже легкая промышленность военного назначения должна быть по-настоящему передовой. Военная форма, бронежилеты, рюкзаки, обувь – все это должно соответствовать лучшим мировым образцам, изготавливаться из лучших материалов. В данном случае от технологического уровня изделий зависит не комфорт потребителя, а жизнь бойца. Более того, режим мобилизации промышленности предполагает усиленный контроль, который, надеюсь, не позволит, как в прежние времена, выдавать за продукт импортозамещения китайский ширпотреб с переклеенной этикеткой.
ВПК еще в советское время ассоциировался с технологическим лидерством. О специальных (секретных) военных технологиях, как и о технологиях космических, ходили легенды. Хотелось бы надеяться, что эта традиция технологического лидерства еще не утрачена и может быть продолжена на новой основе.
Потребность страны в сложной промышленной продукции будет иметь два следствия: спрос на квалифицированный труд и спрос на интеллект. За счет этого можно будет обратить вспять те тенденции, которые наблюдались с начала 1990-х годов, когда профессора были вынуждены торговать на оптовках, а здоровые молодые люди валом валили в охранники при магазинах.
Военные заказы становятся тем рычагом, который позволит переключить экономику из компрадорского режима в режим самодостаточного национального производства. При этом, разумеется, для выращивания нового интеллектуального слоя, который поведет страну в будущее, ускоренное развитие ВПК может послужить лишь начальным импульсом, поскольку этот процесс требует длительной целенаправленной работы, включающей и переориентацию системы образования, и перестройку культурной сферы, которая должна, наконец, начать транслировать обществу созидательные ценности.
