Когда нас никто не видит и не может услышать, мы запираемся по старой советской привычке – и теперь уже не слушаем, а читаем вражеские голоса. Русская служба BBC радует сердце патриота, вспоминающего Севу Новгородцева, даже сейчас, десятилетия спустя.
Накануне она вновь принесла дивную весть – повествование о научном эксперименте, главный вывод которого в том, что мировая социально-гуманитарная наука верна старому доброму советскому принципу партийности. Трое теперь уже малоуважаемых коллегами исследователей на протяжении года писали под псевдонимами и рассылали в редакции уважаемых изданий статьи, «посвященные различным проявлениям борьбы с социальной несправедливостью: исследованиям феминизма, культуры мужественности, вопросам расовой идентификации и сексуальной ориентации, бодипозитива и так далее».
Статьи были заведомо абсурдны и сдобрены значительной долей иронии, при достаточной критичности или здравом смысле позволявшей распознать обман. Тем не менее, из 20 статей – 7 были опубликованы в рецензируемых и до этого времени вроде бы уважаемых журналах, 6 – отклонены, еще 7 к моменту окончания эксперимента находились на рассмотрении.
«Одна из наиболее абсурдных статей – о том, что секс между собаками в парке необходимо рассматривать в контексте культуры изнасилований – даже была отмечена специальной наградой».
Теперь авторы эксперимента говорят о своей разрушенной научной репутации и всячески пытаются объясниться перед сообществом.
В данном случае научная репутация – очень странная вещь. Она рушится не у тех, кто принимал статьи к публикации, и не у рецензентов этих изданий, которые давали положительные отзывы. Она рушится у тех, кто вскрыл мощный идеологический заказ в научных исследованиях, ведь соответствие этому заказу гораздо важнее качества самих исследований. Настолько, что исследование в некоторых случаях можно вообще не проводить. Главное – сказать то, что от тебя хотят услышать.
Давайте задумаемся: почему авторы эксперимента говорят, что их репутации разрушены или по крайней мере кажутся поставленными под вопрос? Репутация в настоящей науке – это доверие к ученому и оценка его предыдущих достижений. Поэтому ключевой вопрос можно переформулировать так – кто и почему им перестал доверять? И в чем?
- Манифест лютующего феминизма
- В европейской рекламе отменяют секс
- Солидный американский научный журнал выдал антироссийский «фейк»
Экспериментаторы нарушили массу негласных правил. Так, одна из «статей на тему феминизма» – «Наша борьба – это моя борьба» – была «несколько перефразированной главой из книги Адольфа Гитлера «Майн Кампф». Оказалось, что без внешней маркировки научное сообщество не способно разглядеть то, что проповедует. Суть больше не имеет значения – важны верно расставленные опознавательные знаки системы свой/чужой. Нужно произнести «правильные» слова в правильной последовательности, а то, что между ними, не имеет большого значения.
Конечно, можно сказать, что это – частный случай, нелепый сбой или нечто подобное. Но Джеймс Линдси, Хелен Плакроуз и Питер Богоссян не оставили подобной опции. Счет 7:6 – и политически ангажированный бред побеждает науку.
Впрочем, у нас обычно, как в песне, счет 5:0. Так что эти заморские новости если чем и впечатляют, то только уровнем ханжества, а по существу остается радоваться за то, что 6 публикаций все-таки были отклонены.
Собственно, почему эта история так бесит столь многих? Потому что это не про журналы, не про редколлегии – или, точнее, не только про них. Это диагноз значительной доле сообщества, для которого идеологическая верность – решающий критерий.
Это история про предательство интеллектуалов. Жюльен Бенда уже без малого век назад отмечал, что интеллектуалы изменили своему назначению – не быть стороной в текущих спорах. Наследники клириков, они должны были быть теми, кто стоит над схваткой – хотя бы потому, что любой схватке суждено прекратиться и любые враждующие стороны нуждаются в том, кто беспристрастен.
Интеллектуалы соблазнились возможностью занять сторону, решить – кто прав здесь и сейчас. Они искусились понятным соблазном – возможностью действовать и видеть результаты своего действия. Они уповали на то, что их мудрость поведет ко благу – а в результате стали участниками боев.
Проблема не в том, что в борьбе не следует принимать участия – но важно, чтобы кто-то оставался за ее пределами. Если каждый на войне и у каждого есть своя сторона, то исчезает ключевое для возможности примириться – нет тех, кто вне состязания не по неспособности в нем участвовать, а по собственному решению встать в стороне.
Нельзя быть в одной из команд и судьей одновременно. Это не значит, что у каждого из нас нет собственных предубеждений и симпатий, но на их счет существует рефлексия, инструмент опознания этих предпочтений в себе с целью удерживать их или вносить поправку на искажение в свои суждения, понимая, что, независимо от своей воли, ты в любом случае искажаешь оптику.
Назначение интеллектуала – быть наблюдателем. Это история про башню из слоновой кости, это история про дистанцию – в идеале равную от всех. Идеал на то и идеал, что не реализуется в эмпирии – там всегда есть ветры симпатий, склонностей, предрассудков и страхов. Но в идеале это история про неспособность принять сторону – потому что не знаешь никого, кто не прав.
Предательство интеллектуалов состоялось настолько давно, что другого мы уже и не помним. В этом смысле Россия уже давно часть мировой науки, более того, она умудрилась быть в первых рядах.
Это знакомая форма существования, однако потребность не только действовать, но и мыслить (следовательно, в первую очередь отдавать самому себе отчет в собственном положении и в смысле собственных действий) фундаментальна, не отменяема привычкой. О чем, собственно, и сам скандальный эксперимент – вопреки собственным выгодам и интересам.
(в соавторстве с Владас Повилайтис)
