Нынешняя ситуация на захваченной США Украине – марионетки, бандитская власть, убийства гражданского населения, женщин и детей, чтобы эту власть удержать, а также вся логика предшествующих краху Украины событий (Ливия, Ирак и т.д.), уже неоднократно ставили вопрос о возможности глобальной войны США с Россией.
Сегодня нет, как сказал бы Станиславский, «сверхзадачи», сверхидеи, нет энергии, необходимой для войны – она вся растрачена на раздумья о том, что бы еще купить во время шопинга и как сохранить деньги
Вопрос этот не праздный и в любом случае требующий ответа. Так возможна она или нет?
Начать следует с главного вопроса. Для чего сегодня начинать войну? За что воевать? Основных вроде бы лежащих на поверхности причин три: борьба за рынки, борьба за право быть правым в своих идеях и первенство этих идей и, наконец, просто для того, чтобы России больше не было.
Формально все три причины отчасти верны. Но если присмотреться поближе, то глобальная, а не локальная война, сегодня уже не создает рынок, а уничтожает его. Так было в послевоенной Европе, которая не могла потреблять ничего, и США, не пострадавшие в войне, начали гибнуть от затоваривания и роста бумажной денежной массы.
И решить эту проблему удалось только с помощью плана Маршалла, выбросив избыток денег в Европу и привязав ее к доллару. Призыв французского либерала Ф. Гизо «Enrichissez-vous!» (Обогащайтесь») больше никого никуда не зовет, ибо от добра добра не ищут, западноевропейское общество находится на пределе своих потребительских возможностей.
У людей есть все (кроме счастья), и поэтому заманивать их перспективой еще одной стиральной машины бессмысленно. Тем более что в войне за эту машину можно вообще потерять все, что есть.
Что касается идей, то их у США просто нет, ибо разговоры об «американской исключительности» в духе «быть американцем означает, что остальной мир должен угождать мне» являются не идеей, а одержимостью, за которую невозможно гибнуть.
Сознательное низведение всех великих идей и произведений до уровня попсы, придание, по словам Г. Розенберга, «китчу интеллектуального измерения», истребление великих произведений культуры их развлекательными версиями лишили США и в целом Запад способности выдвигать великие идеи.
Кроме того, их стало не для кого выдвигать. Повторяя за М. Фуко тезис о «смерти человека», западноевропейский, а за ним отчасти и американский социум согласился с тем, что человека нет, а есть марионетка, приводимая в действие чем угодно. Этого самого «чего угодно» оказалось в избытке.
Тем самым социум неизбежно согласился с отменой подлинных прав и свобод человека. Точнее, конкретные свободы были принесены в жертву абстрактной свободе «для трибунов и поэтов» (Гюсдорф), для «надписей на фронтонах общественных зданий» (Седийо). Эта абстрактная свобода быстро приняла формы дурно понятой толерантности и самой первобытной мифологии, создание и вирусное распространение которых совпало с активным развитием телевидения.
Поэтому сегодня серьезные европейские интеллектуалы объясняют и толкуют то, что уже произошло, примиряют прошедшее с настоящим, испускают лучи разума равномерно на весь цифровой мир и читают умные лекции, но по ним сегодня никто не сверяет историческое время.
А поскольку нет идеи, нет духа, то и воевать становится не за что. Писатель и философ Ален (Эмиль Огюст Шартье) писал о том, что потрясения, революции (читай, войны) «происходят от имени духа и направлены против поваров». То есть война начинается не от имени человека, обиженного в химчистке или униженного в собесе, а от имени тех, кто устал от несправедливости мироустройства.
Тех, кто себя первого сознает продуктом этой несправедливости, готов отречься от всего, что его связывает с прошлым во имя будущего. То есть война – это неизбежная жертва.
#{image=743168}В нынешней ситуации именно повара не готовы жертвовать ничем вообще, а значит, не готовы и воевать. По мысли Й. Хейзинги, чувство превосходства (на котором можно строить завоевательную идею и стратегию) всегда основывалось на культуре. А если нет настоящей культуры, то нет и настоящего чувства превосходства.
Последняя причина вообще абстрактна, тем более что России не может не быть, что понимают и в Америке. А если даже не минуту представить, что эта задача будет поставлена, то за «небытие России» придется заплатить собственным небытием.
Не говоря уже о том, что опыт США последних десятилетий показывает, что никто не ввяжется в войну, не имея априорной уверенности в победе. Начинать же войну по принципу Наполеона – «сначала ввязаться в серьезный бой, а потом будет видно» – невозможно по причине того, что уровень разрушительности стратегических систем оружия не позволит сохранить локальный характер войны.
Не случайно Г. Киссинджер аж в 1970-е годы уже заговорил о невозможности перевода военной силы в политическое влияние, и этот тезис не утратил своей актуальности и сегодня. И ядерное сдерживание здесь вообще ни при чем.
Кроме того, можно вспомнить, что США за последние двадцать лет полностью отменили правила игры, дипломатию, международное право, но не отменили пока мозги и здравый смысл. А это значит, что они понимают (особенно глядя на Путина в последние годы), что, случись чего-нибудь эдакое, их тоже начнут уничтожать без правил. То есть они стали заложниками своей собственной системы.
Что еще важно понимать, отвечая на поставленный выше вопрос? Вторая мировая война (как и отчасти первая) случилась потому, что была накоплена огромная энергия людей и идей. Германия любой ценой желала не только реванша за Версаль, реванша, который предполагал не только стремительное возвращение к довоенной мощи Германии, но и движения дальше, к овладению всем цивилизованным миром.
СССР рвался к новому, невиданному ранее миру всеобщего счастья и справедливости, решал задачи, которые даже и представить себе не мог, и был готов к тому, что враждебное окружение так просто не сдастся.
Та самая энергия, о которой говорилось выше, позволила Германии сначала овладеть Европой, а затем дойти до Москвы. А Советскому Союзу после войны едва не удалось сделать то же самое – сил дойти до Ла-Манша хватило бы, если бы не США, активно собиравшие в Европе урожай, который не сеяли, и недвусмысленно намекнувшие Хиросимой и Нагасаки на Третью мировую, если мы не остановимся.
Американский исследователь М. Шерри писал о том, что в конце 1945 г. Объединенный разведывательный комитет США наметил 20 советских городов в качестве объектов, «пригодных для атомной бомбардировки».
Сегодня нет, как сказал бы Станиславский, «сверхзадачи», сверхидеи, нет энергии, необходимой для войны – она вся растрачена в восстановлении после либерального геноцида (в России) и в раздумьях о том, что бы еще купить во время шопинга и как сохранить деньги (в США и Европе).
Именно стремление к комфорту убило энергию, которая могла бы выплеснуться в войне. Кроме того, для войны нужны искренние чувства. Ненависть, злоба, отчаянное желание выжить, любовь к Родине и к близким.
Но сегодня, благодаря тому же комфорту и опопсению современной культуры, искренних и сильных чувств просто не осталось. Радость, высокое чувство, в общественном сознании уступила место удовольствию, и огромное количество людей, многократно испытывавших удовольствие, не только почти не испытывают радости, но и не стремятся к ней.
Точно так же не ищут любви (вернее, в ней ищут только удовольствия), а разучившись любить, разучились и ненавидеть. Поэтому нет стимула воевать, ибо в самый решительный момент победит не враг, а одолеет собственная трусость, боязнь потерять тот самый комфорт.
Кстати, в этом ключе хорошо понятна роль США в развязывании гражданской войны на Украине. Это именно проявление трусости, попытка отвести от себя возросшую мощь России и снивелировать возможный конфликт.
Война начинается тогда, когда кого-то припирают к стене и можно идти только вперед, ибо назад некуда. Что говорили раньше человеку, когда его «заносило», когда он опускался, когда совершал проступок или преступление?
«Как ты мог? Ведь ты же православный! Как ты мог? Ведь ты же комсомолец! Ведь ты же коммунист! Ведь ты же солдат! Как ты мог? Ведь ты же советский человек!»
Можно вспомнить известную сцену из «Повести о настоящем человеке», когда Комиссар уговаривает Мересьева не сдаваться после потери ног:
«Ты же советский человек! – Но ведь он же на «Фармане» летал! Разве это самолет?! Это этажерка. – Но ты же советский человек, Алексей!».
Или финал повести «В списках не значился»:
«Потом генерал что-то негромко сказал. – Назовите ваше звание и фамилию, – перевел Свицкий. – Я русский солдат».
То есть существовала та самая «стенка», к которой всегда можно было припереть человека, поставить его в положение, когда дальше отступать некуда, когда или надо прекращать, или отрекаться от Христа, системы идей, своей страны. То есть человек либо восстанавливал звание человека, либо терял его окончательно.
Сегодня такой стенки нет ни у кого, нет на Западе, в США, у нас она рухнула 20 лет назад, а новой пока не появилось, хотя все к тому идет. Поэтому ни у нас, ни на Западе никто не знает, что сказать человеку, который ворует, изменяет, лжет, разрушается, предает страну, и, опять же, не хочет идти воевать: «Как ты можешь? Ведь ты же...»
Кто? Что поставить вместо троеточия? Стенки нет. А это значит, можно отступать бесконечно, выдумывая все новые поводы для оправдания все новых проступков и преступлений. Обратите внимание на то, что пишется в мировых новостях – все бесконечно оправдываются. Почему подслушивали полмира, почему убили мирных людей, почему не соблюдаются договоренности и т.д.
Еще одна проблема в том, что, по словам Д. Икеды, «война – это способ использования избытков огромной промышленной мощи общества». Война – это очень дорого.
Сегодня на нее у США просто нет финансовых и человеческих сил. Триллионные долги наращивать больше невозможно, самосознание американцев держится только на заклинаниях, которые не выдержат и первого столкновения с реальным миром, ибо хорошо чувствовать свою исключительность у камина, в тепле и неге, с бокалом Хеннеси, а вот в землянке под развалинами гораздо труднее.
Поэтому неудивительно, что сегодня при разговорах о войне все время считают, сколько это будет стоить. А держава, считающая расходы, прежде чем начать войну, никогда не развяжет ее.
Кроме того, не следует забывать важную мысль Х. Арендт о том, что «развлечение есть основная форма существования современной культуры». Культуры в самом широком смысле.
Стратегия США последних лет убеждает нас в том, что они бесконечно развлекают, встряхивают свое вязнущее в шопингах потребительское общество, предлагая локальные войны, террористические атаки, угрозы, потрясения, оккупаи Уолл-Стрита и т.д. Даже тайфуны и ураганы встраиваются в этот тренд.Однако глобальная война может быть развлечением лишь до определенной, очень ограниченной степени, а когда начинаются голод, болезни, нет интернета, Старбакса, а есть перспектива проглотить ракету вместо круассана, то развлекаться, играть больше не хочется.
Поэтому глобальная война едва ли возможна. Это вовсе не значит, что нет тех, кто к ней стремится. Почему? Они думают, что война ответит на все вопросы, забывая мысль уже упоминавшегося Й. Хейзинги, что «вера в целесообразность войны в самом буквальном смысле суеверие, пережиток прошлых периодов культуры».
Они не видят выхода из ситуации, в которую сами себя загнали, и от безвыходности готовы предложить коллективное самоубийство, имея странную уверенность, что сами они выживут и процветут на пепелище. Но в самый последний момент все поймут и они.
Источник: Блог Бориса Якеменко
