Одна красивая женщина, занимавшаяся фотографией, поехала на тропический остров.
Остров был населён разной живностью, которую туда, кажется, специально свозили. Идя по специальной тропинке, можно было слышать пыхтение и сопение разных зверей, рассаженных в гигантские вольеры нового образца. На городского человека, которому и отечественное коровье мычание непривычно, это производило сильное впечатление.
Будто с уходом этого брутального венесуэльца их жизнь отчаянно переменилась к лучшему
Обезьяны кричали, жирафы вздыхали, хрюкали какие-то свиньи.
Наконец, рыкнул лев.
«И тут, – сказала эта прекрасная женщина, – стало понятно, что лев – действительно царь зверей. Они все заткнулись: и обезьяны, и жирафы, и свиньи-пекари. Лев рыкнул, и все втянули головы и прикусили языки».
Среди прочих новостей новости о смерти занимают особую, практически львиную позицию.
Смерть – универсальное событие, потому что она неизбежна. По слухам, Илья Пророк был взят живым на небо, но статистику это не меняет. Смерть неизбежна и для праведника, и для тирана. Она никуда не денется, и нам от неё никуда не деться. Оскорблять её бессмысленно.
Поэтому реакция на чужую смерть – довольно точный индикатор вкуса.
5 марта – странный для смерти день. В этот день умерли Тот, Имя Которого Уже Неловко Упоминать, великий русский писатель Лесков, композитор Прокофьев, поэтесса Анна Ахматова и вот сейчас – латиноамериканский человек Уго Рафаэль Чавес Фриас.
Но мир социальных сетей (и современного общества вообще) сильно отличается от тропического зоопарка.
5 марта он наполняется гомоном.
Каждое 5 марта сетевые издания и просто блогеры публикуют фотографию американского ресторана, который в день смерти Того, Имя Которого Уже Неловко Упоминать, предлагал посетителям бесплатный борщ. Именно что «In celebration of Stalin's Death».
Это, конечно, давнее американское дело, но стилистически небезупречное.
К 1953 году военное братство победителей давно растаяло, и дядюшку Джо, уже вооружённого Бомбой, средний американец не жаловал. Но уж не так, кажется, чтобы пуститься в пляс.
#{image=703405}Если бы заключенные на воркутинской шахте, что не видели борща лет 10, невероятным образом разжились спиртом и отметили смерть вождя, они были бы куда более органичны, чем нью-йоркский ресторатор.
Велик русский язык: «отметить» – не то, что «отпраздновать».
Празднование чужой смерти – дело опасное.
Не победы над врагом, не избавления от опасности, а именно чужой физиологической смерти.
Свою смерть заговаривают, подшучивая над чужой. Речь идёт не об окончательной правде истории, а о реакции частного человека.
Например, про венесуэльского президента, больше похожего на вождя, много шутили. Он был «президентом Шредингера», то есть был не жив и не мёртв, да и в остальном простор для юмора открывался безбрежный. Соотечественников старше 40, помнящих московские «гонки на лафетах» начала 80-х, этим не удивить. Удивительно другое – огромное количество людей, которые нетвёрдо знали, где на карте находится Венесуэла, стали радоваться тому, что сердце Чавеса остановилось.
Будто с уходом этого брутального венесуэльца их жизнь отчаянно переменилась к лучшему.
Будто весь мир ждёт реакции московского блогера.
Этому можно придумать объяснение – человек немудрый, хоть бы и хороший, делит весь мир на своих и чужих. И столкнувшись с непонятным человеком, норовит вспомнить, не говорил ли он хорошо о каком-нибудь гипотетическом Путине и не говорил ли Путин хорошо о нём. Чавес тут идеально попадает под раздачу – он не только о Путине хорошо говорил, но и о Калашникове.
Мудрый человек вовсе не задаётся желанием выкрикнуть что-то в общем хоре или уж использует всё это как личный шанс понять, кем был покойник, где находится его страна, худо или бедно живут там люди, что выделывают на продажу, что покупают и отчего половина сопредельных стран нынче погрузилась в траур. О любом покойнике можно узнать массу непарадных вещей. Однако это хоть и малый, но всё же труд, а душа требует немедленной реакции.
Дело тут вот в чём: львиный рык, который время от времени раздаётся где-то в отдалении, пугает.
И нам кажется, что нужно что-то сказать, выговориться.
Нужно прокомментировать этот звук, и тогда страх уйдёт.
В том случае, когда смерть подошла совсем близко, уже не до психотерапевтического выговаривания. А тут возникает соблазн острить, придумывать себе эмоции.
Проще всего острить – это беспроигрышная стратегия.
Но, что бы мы ни думали о недавних и давних покойниках, задача всё рано остаётся.
Это очень важная задача – выработать в себе правильное отношение к чужой смерти. Не той, что заставляет звонить похоронному агенту; не той, что пришла к родным или близкому другу, а именно чужой, отстранённой.
Как дохнёт в ухо своя смерть, тут не до стилистики.
Хрюкнуть не успеешь.
А ведь узнаешь о дохлом льве, бегемоте, жирафе или свинье, так тянет закричать обезьяной, занервничать.
И чтобы освободиться от этого – говорить, говорить, говорить.
