По мере приближения избирательной кампании к развязке становится ясно – она мало похожа на предыдущие. В ней нет и в помине того пафоса «нового размежевания», которое было характерно для выборных кампаний 1999-го и 2003 годов. Я имею в виду размежевание вокруг темы второй чеченской войны и антиолигархической темы соответственно. Но нет в ней и пафоса единодушия, который преобладал в 2007 году, когда выборы были превращены в плебисцит доверия «национальному лидеру» (или, учитывая, что этот лидер уходил со своего поста – плебисцит благодарности). Попытки повторить нечто подобное сегодня, на мой взгляд, тоже не наблюдается – после 24 сентября кампания не пошла по пути дальнейшего сплочения народных масс вокруг лидера «Народного фронта».
Возникает впечатление, что оппозиции предложили сыграть первым номером, по крайней мере, у нее появилась такая возможность
В обоих сценариях – «размежевания» и «единодушия» – политическая повестка была задана властью и успешно разыграна в ее интересах (причем, если вспомнить 1999-й и 2003 годы, – в весьма сложных условиях). Оппозиция плелась в хвосте событий.
В этот раз все выглядит несколько иначе. Возникает впечатление, что оппозиции предложили сыграть первым номером, по крайней мере, у нее появилась такая возможность. Но не похоже, чтобы она ею воспользовалась. Ее вожди, привыкнув за долгие годы к роли статистов, продолжают, как заведенные, исполнять речитатив массовки: «Что говорить, когда нечего говорить?»
Или, точнее, незачем говорить. Главным секретом полишинеля в этот раз является то чувство глубокого удовлетворения, которое объединяет основных парламентских игроков на фоне аттракциона праведного гнева и взаимного недовольства. Эсеры счастливы, что не выпадают из думской обоймы. Коммунисты и жириновцы предвкушают расширение фракций. Единороссы довольны тем, что нет нужды тянуться за зеленым виноградом конституционного большинства при ожидаемом сохранении «устойчивого». Такой гармонии на федеральных парламентских выборах у нас пока еще не было.
Разве что на региональных. Примерно тот же сценарий мы наблюдали минувшей весной, на мартовских выборах, когда оппозиция праздновала моральную победу, а партия власти – фактическую, добавив своему большинству необходимую «устойчивость» за счет одномандатников (сейчас это может произойти за счет электоральной премии – раздела голосов партий-аутсайдеров).
В общем, остросюжетным наш сценарий не назовешь. В нем остается, пожалуй, лишь две интриги. Одна касается легитимности выборов. Другая – показателей «ЕР» в отдельных знаковых регионах.
#{smallinfographicleft=531718}С легитимностью, я думаю, проблем должно быть меньше, чем принято ожидать. И связано это не с объективной оценкой соблюдения или несоблюдения правил игры, а с взаимной диспозицией игроков. Парламентская оппозиция не захочет и не сможет всерьез оспаривать результаты выборов. Слишком много будет выпито шампанского за общий успех в ночь на 5-е декабря. Несистемная – конечно, захочет и, может быть, даже сможет. Но для этого им придется возлюбить КПРФ намного больше, чем она сама себя возлюбит. Т.е. защищать голоса системной оппозиции в ситуации, когда сама системная оппозиция не будет иметь к системе серьезных претензий.
Таким образом, хитрая формула «win-win» (власть и оппозиция побеждают одновременно, одни морально, другие – фактически) оказывается залогом поствыборной стабильности. Кстати, если говорить о той же весенней кампании, то тогда возмущение отдельными нарушениями померкло на фоне их признания «в общем и целом». «В целом положительно» оценили их ход даже европейские наблюдатели.
Остаются, конечно, еще партии-аутсайдеры парламентской гонки. Но вряд ли кто-то способен поверить, что победа «украдена» именно у них. Наверное, если в их числе вдруг окажется «Справедливая Россия», это может несколько увеличить амплитуду протестных колебаний. Но динамика последних рейтингов дает ей вполне уверенные шансы на успех.
В целом, если до 4 декабря интересы парламентской оппозиции и неформальных протестных сред хотя бы отчасти совпадают (по формуле «голосуй за любую партию кроме...» или на теме ожидания будущих фальсификаций), то затем они резко расходятся.
После 4 декабря все малые парламентские партии образуют одну большую – «беспроигрышная Россия», и она встает на страже заслуженной моральной победы.
Что же касается региональных показателей партии власти, то, конечно, здесь возможны громкие неудачи. Есть регионы с неприлично высоким уровнем поддержки, есть – с неприятно низким. Состав тех и других более или менее предсказуем, хотя возможны и сюрпризы (по итогам предыдущих кампаний таковые, как правило, возникали). Пожалуй, самый интересный вопрос в этой связи – как проголосуют столицы, крупные города, где сосредоточена критическая масса политически активного населения и где выше, чем в среднем по стране, доля среднего класса. А отношения партии власти со средним классом – непростые. Отсюда ажиотаж оппозиционных сред вокруг темы столичного голосования.
Москва традиционно сулит оппозиции большие надежды и традиционно ее разочаровывает. Вероятнее всего, так произойдет и в этот раз.
Именно в силу того, что общенациональная, федеральная повестка кампании абсолютно аморфна, есть вероятность того, что столицы будут голосовать не как столицы, а как регионы со своими специфическими проблемами и интересами. А граждане – не как граждане, выражающие свое лояльное или негодующее отношение к партии власти, а как горожане, озабоченные проблемами мегаполиса. И в этом случае в той же Москве региональному руководству «ЕР» удастся сделать то, что на федеральном уровне вряд ли возможно: возложить ответственность за основные проблемы на предшественников.
Если в России «проклятые девяностые» кончились больше 10 лет назад, то в Москве – немногим больше года. Справедливости ради надо признать, что собственно девяностые, в т.ч. благодаря Лужкову, для Москвы были не такими «проклятыми», как для всей страны, но зато и затянулись не в меру. За долгие годы методичной и широкомасштабной конвертации власти в собственность накопилась критическая масса патологий – парализованные дороги, некачественное жилье, клановая экономика, «мигрантизированная» городская среда, разрушенный исторический центр. Причем большая часть этих патологий стала темами артикулированного массового недовольства уже ближе к концу второго лужковского десятилетия. Поэтому естественным запросом к новому мэру оказывается ревизия полученного наследства. Пересмотр генплана, отказ от застройки в центре, серьезная кадровая чистка, поддержка протекционистских мер на рынке труда, поиск системных решений транспортной проблемы и другие «собянинские ходы» вполне укладываются в логику этого запроса.
Учитывая пустотность большой политической повестки, эти региональные мотивы вполне могут оказаться важнее федеральных для многих москвичей. И особенно для тех из них, кто сегодня в отчетах социологов проходит в графе «неопределившихся». В этом случае результаты «Единой России» в столице должны оказаться ближе к рейтингу поддержки Собянина (57% по ВЦИОМу), то есть порядка 53–56%.
Разумеется, в других крупных городах картина может оказаться совсем иной, но, опять же, с высокой вероятностью она будет куда больше отражать региональные проекции партии власти, чем ее «усталый» федеральный бренд.
Знаменательно, кстати, что едва ли не единственной сколько-нибудь содержательной и живой темой избирательной кампании на федеральном уровне стала тема регионального развития и децентрализации.
Страна стремительно «провинциализируется». И, кто знает, быть может, не только в плохом смысле слова?
Специально для газеты ВЗГЛЯД
