Украина
То ли люди, то ли куклы
|
Фото: delpiano.club.fr Текст: Роман Арбитман |
Московское «Эксмо» и питерское «Домино» в серии «Интеллектуальный бестселлер» выбросили на рынок сочинения англо-японского прозаика Кадзуо Исигуро. Одновременно с относительно новым его романом «Не отпускай меня» («Never Let Me Go», 2005) был также переиздан роман «Когда мы были сиротами» («When We Were Orphans», 2000), который несколько лет назад выходил в АСТ.
Оба романа – сравнительно небольшого объема; увесистый вид томов достигается за счет больших полей и использования так называемой «пухлой» бумаги, когда трехсотстраничная книга выглядит шестисотстраничной. Невинная издательская уловка, идеально соответствует сути обоих названных романов Исигуро. Они – лишь изящно упакованные мнимости. Аннотации сулят интеллектуальные игры на полях массовых жанров (детектива и фантастики), но при ближайшем рассмотрении книги оказываются даже не стилизациями, а муляжами вроде парафиновых яблок...
Между Шерлоком Х. и Йозефом К.
К середине книги плоть «романа тайн» истончается до минимума, зато число фабульных нонсенсов растет лавинообразно, а психологические аберрации перерастают уже в психиатрическиеЧтобы заслужить право беспрепятственно выдувать мыльные пузыри у всех на виду, следует иметь в своем тылу почтенный бэкграунд, и этого добра у Кадзуо Исигуро навалом. Он лауреат Букеровской премии (1989), кавалер ордена Британской империи за заслуги перед литературой (1993); его роман «Остаток дня» стал основой известного фильма Джеймса Айвори (с участием Энтони Хопкинса, Эммы Томпсон, Хью Гранта и Кристофера Рива).
«Остаток дня», между прочим, – наиболее вменяемая книга Исигуро и наиболее похожая на традиционный психологический роман. Создатели экранизации грамотно подправили некоторые странности прозы, а отличные актеры добавили органики в образы, так что значительная часть публики ошибочно судит о романе по фильму.
В случае же с книгой «Когда мы были сиротами» никаких посредников и адаптаторов уже нет. И если искать кинематографические ассоциации, то первой приходит на ум жутковато-сюрная сцена из «Фарго» братьев Коэнов.
Тот эпизод, в котором беременная полисменша Мардж Гендерсон участливо выслушивает трагический рассказ своего бывшего одноклассника, плачущего американояпонца, о его семейных несчастьях. А пару минут спустя узнает, что в услышанном ею нет ни слова правды, что никакой семьи у одноклассника отродясь не было и сам он то ли непоправимо безумен, то ли наделен весьма своеобразным чувством юмора.
Роман «Когда мы были сиротами» тоже некоторое время выдает себя за семейную драму. Мы следим за судьбой сначала юного, затем выросшего Кристофера Бэнкса, чье детство прошло в Шанхае и чьи родители стали жертвами таинственного похитителя.
Мальчик возвращается в Англию и мечтает стать лучшим частным сыщиком. Мечта сбывается (впрочем, все победы на поле сыска остаются за кадром), и через два десятилетия после своего отъезда из Китая Бэнкс возвращается в город своего детства, желая расставить все точки над i и раскрыть тайну исчезновения родителей...
Детектив? Черта с два. К середине книги плоть «романа тайн» истончается до минимума, зато число фабульных нонсенсов растет лавинообразно, а психологические аберрации перерастают уже в психиатрические. Критик Лев Данилкин не случайно сравнивал Исигуро со своим любимым Владимиром Сорокиным – ранним, разумеется, Сорокиным, у которого внешне спокойное и вялое развитие сюжета традиционно прерывалась кроваво-фекальным всплеском.
У Исигуро, понятно, нет долгов перед соцреализмом, и внезапные гастроли анатомического театра англо-японскому автору без надобности. Однако переход из одной стихии в другую совершается тоже волюнтаристски, без внятных мотиваций, отчего весь прежний сюжет (как-никак полкниги!) тут же превращается в труху.
Под конец чтение становится тяжким трудом. Если по Лондону главный герой еще двигается уверенной логической рысью Шерлока, то в Шанхае его метания вдруг приобретают черты барахтанья в мучительно вязком клее Йозефа К., вдобавок окруженного людьми-зверушками из «Алисы».
С каждой страницей повествование сползает в бредятину, в невнятицу, в дурную метафоричность. Когда же в финале всю конструкцию венчает якобы рациональная развязка (монолог картонного злодея ex machina), читатель окончательно чувствует себя чужим на этом псевдопразднике псевдожизни: так лемовский пилот Бертон в «Солярисе» с удивлением, смешанным с отвращением, наблюдал за муляжом гигантского квазимладенца, возникшего среди волн Океана...
Мы бедные овечки – и кто же нас спасет?
 Обложка романа «Не отпускай меня» |
Узнав эту страшную тайну о себе, большинство юных питомцев Хейлшема ведут себя со стоицизмом опытных самураев. Никто из персонажей не сходит с ума, не впадает в депрессию, не пытается сбежать, или покончить жизнь самоубийством, или хотя бы прибить своих оборотней-педагогов (притом что Хейлшем не охраняют и острые колющие предметы от воспитанников отнюдь не прячут). Да, мол, неприятно, что тебя покромсают. Но раз уж так в мире заведено, надо расслабиться и смириться с обстоятельствами...
Книга «Не отпускай меня» была в числе букеровских фаворитов и дошла почти до финиша, однако премии не получила. Возможно, члены высокого жюри вообразили вдруг, будто писатель заигрывает с массовым жанром научной фантастики: мол, овечка Долли овечкой Долли, но клонирование людей – это пока еще по ведомству SF.
Что ж, если наша догадка верна, британское жюри явно перестраховалось. Какая уж там science fiction, оборони Создатель! К законам честной беллетристики Исигуро относится, как джентльмен старой школы к дворецкому. То есть с четким чувством дистанции, не допускающим даже тени мысли о братании двух классов: того, который подает утренний чай, и того, который этот чай, отставив аристократический мизинчик, лениво вкушает.
Окажись Исигуро порядочным беллетристом, ему бы пришлось изрядно потрудиться, выстраивая непротиворечивую реальность. Мир, где легально и повсеместно используются «запчасти» клонов, сильно бы отличался от теперешнего. Пришлось бы вносить уточнения – пусть даже вполне лицемерные – в понятие homo sapiens.
Или уж по крайней мере для клонов была бы выработана хоть какая-нибудь лживая идеология (подвига, самопожертвования а-ля камикадзе). Или уж на худой конец вранье педагогов и воспитателей должно было стать непроницаемым и тотальным, а Хейлшем и подобные школы должны были бы окружать колючкой, как Освенцим или Бухенвальд...
Ничего этого в книге нет. Подпирать свой вымысел автору неинтересно. По верному выражению одного из критиков, персонажи романа – «скорее метафоры людей». И ведут они себя именно как замороженные метафоры и ходячие концепции, подвешенные на ниточках изначального авторского замысла. Именно поэтому (не по причине априорно «клонской» природы) герои Исигуро не развиваются, а лишь переползают из одного возраста в другой, внутренне не меняясь. Повествование ведется от лица Кэти; оно течет неторопливо-монотонно, тринадцать ли героине или уже все тридцать.
Конечно, совсем без конфликта роман бы не смог существовать. На периферии сюжета и ближе к финалу романа все-таки возникают опасные водоворотики неприятных вопросов. Мол, есть ли душа у не божьего создания? А если есть, как ее измерить? И если наличие души под вопросом, допустимо ли это создание резать на кусочки? И что может помешать этому не божьему созданию воспротивиться желанию божьих созданий разрезать его во имя некоей цели?
Однако вопросы эти риторические: Исигуро не делает попыток ответить на какой-нибудь из них. Автор вообще уделяет этим довольно важным для персонажей – и для человечества в целом! – проблемам немного внимания. Зафиксировал, и ладно. В конце логических лакун становится больше, а фабулу от катастрофического провисания спасает только рапидный метод съемки. За три с половиной сотни страниц не всякая птица успевает долететь до середины Темзы. Слово «The End» застигает читателя на середине пролета.
Что же в итоге? Ну да, существа, которые способны мыслить и страдать, не могут не вызвать читательского сочувствия. Исигуро – умелый литературный геометр, порою ему удается мастерски сгустить атмосферу глухой тоски и неопределенности. В уже упомянутом романе «Остаток дня» читатель способен проникнуться страданиями вышколенного дворецкого, запертого в рамках условностей.
В новой книге житейского правдоподобия на порядок меньше. Сопереживать людям-метафорам так же непросто, как и сопереживать геометрическим фигурам или алгебраическим абстракциям. То есть тем, конечно, не возбраняется вступать в любые отношения друг с другом, однако воздействие их на читательские чувства минимально. «Не отпускай меня», – поет в романе записанная на магнитофон певица Джуди Бриджуотер, и эта песня должна бы стать лейтмотивом романа. Но то, что держится некрепко, легко и отпускается.