Павел Басинский: «Горький созвучен нашему времени абсолютно…»

Павел Басинский, всю сознательную жизнь проработавший обозревателем «Литературной газеты» (ныне он литературный критик «Российской газеты»), – один из наиболее известных членов Академии современной российской словесности, объединившей в своих рядах 40 ведущих литературных критиков страны.

Басинский – один из основных и наиболее последовательных сторонников нового реализма. Возможно, интерес к творчеству Горького напрямую связан с эстетическими пристрастиями Басинского-критика. Об этом литературного критика расспрашивал корреспондент газеты ВЗГЛЯД Юрий Безбородов.

- Павел, когда и почему вы начали заниматься изучением творчества Максима Горького?
- Заниматься Горьким я начал давно, в середине 80-х годов, когда закончил Литературный институт имени Горького, тогда же задумался и об аспирантуре.

Вообще-то я хотел заниматься Фетом, Тургеневым, XIX веком. Но студент полагает, а кафедра располагает. Сказали – или Горький, или не будет аспирантуры.

Согласился. Но схитрил: взял тему «Горький в зеркале русской критики рубежа веков». Вчитался в эту самую критику и вдруг понял, что Горький, без дураков, – ключевая и самая главная фигура рубежа. Без кого угодно можно теоретически представить эту эпоху, даже без Блока. Пустота, конечно, будет огромная, но эпоха в целом сохранится. А без Горького – нет.

Он – точка, где стянуты все силовые нити эпохи. Убери эту точку – и все развалится. Ну и пошло. Увлекся темой «Горький и Ницше» и так далее.

Жизнь Горького я рассматриваю в религиозном свете, потому что Горький, по моему глубокому убеждению, прежде всего религиозная фигура

- Почему вы написали эту книгу именно сейчас? Ведь, казалось бы, Горький не является самым востребованным сегодня писателем?
- Потому что издательство «Молодая гвардия» мне эту книгу заказало и выплатило аванс. Прожить на этот аванс полтора года, пока писал книгу, конечно, было невозможно, а с журналистской работы временно пришлось уйти.

Но я понял: или сейчас, или никогда. Раз сверху прозвучал «звонок», надо писать. Опять же Игорь Петрович Золотусский, автор книги о Гоголе в серии «ЖЗЛ», мне говорил: «Павел, если вы не напишите эту книгу, ее не напишет никто». Вот так уж вышло.

- Вы пытаетесь показать современность Горького как писателя для тех, кто воспринимает его скучной фигурой из школьного учебника…
- Этот писатель созвучен нашему времени абсолютно. Пьеса «На дне» неисчерпаема в трактовках, как «Гамлет» и «Чайка». Другое дело, что Горький – фигура слишком большая для нас.

Мы сейчас боимся «большого», эдакая культурная «макрофобия». Отсюда, в частности, такая любовь, например, к Довлатову (камерный) и нелюбовь к Солженицыну (неохватный). Вот и Горький многих пугает. Четыре тома «Самгина» и так далее. А я как раз большие фигуры люблю.

- Как бы вы определили жанр исследования?
- Я бы определил жанр этой книги как духовная биография.

Жизнь Горького я рассматриваю в религиозном свете, потому что Горький, по моему глубокому убеждению, прежде всего религиозная фигура. Это человек, который пытался создать религию Человека и протянуть мост между Ницше и социализмом. Поэтому книга местами читается довольно тяжело, я понимаю это.

Не хватает рассказа о женщинах Горького, а их у него было немало. Но я сознательно пошел на это. О женщинах напишут другие. Того, что о Горьком написал я, не напишет никто.

Например, о том, что главный источник его трагедии – это нелюбовь матери к своему сыну, который стал невольным отцеубийцей. Когда молодой Пешков это осознал, он возненавидел мир, в который поселил его Господь Бог, возненавидел Бога и всю жизнь пытался доказать, что Человек может сделать землю прекрасной, а Бог сделал ее ужасной.

- Как долго вы писали книгу и собирали материалы?
- Писал полтора года, материалы собирал с середины 80-х годов, в том числе архивные.

- Какие личные открытия поджидали вас во время написания этого текста?
- Ну, если не считать открытием то, что Горький – религиозная фигура, то есть и конкретные небольшие открытия. Например, ницшеанские мотивы в творчестве Горького, причем очень глубокие, появились раньше, чем он Ницше прочитал. Скажем, «Макар Чудра» – очень серьезный ницшеанский «трактат», а писал его молодой Пешков, который с Ницше знаком не был. Просто они мыслили в одном ключе.