«Это уже агония». Освобожденные территории восстанавливают мирную жизнь под обстрелами

После пересечения границы в глаза бросается запустение. Примерно на полусотню километров вглубь от российской границы дороги пребывают в ужасающем состоянии. Как объяснили местные жители ­– они не ремонтировались последние 30 лет. Единственные дорожные работы, которые здесь имели место ­­– засыпка ям смесью земли и щебня. ­­Всё вдоль дорог – в пыли. По этой причине российская зелень – много зеленее украинской. Как пояснил сумевший вырваться из Харькова пророссийский политик Александр Кондрусик, дороги местного значения в сторону «враждебной» России не ремонтировались намеренно – дабы отбить желание у местных жителей ездить в российскую часть Слобожанщины. Возможно, у этого был и военный смысл.

Поселок Казачья Лопань. До границы всего два километра. До Харькова километров двадцать пять. Это старинное село с населением пять тысяч человек обстреливается каждый день, несмотря на тот факт, что российские войска здесь не стоят.

17 мая здесь случилась трагедия. В центре поселка местные жители коллективно пекли хлеб. Это «вскрыла» украинская артиллерийская разведка и нанесла удар «Ураганами» с кассетными боевыми частями. Сотни суббоеприпасов растерзали людей, выпекавших хлеб и стоявших в очереди. Итого – семеро погибших. Мемориальная табличка и обломки ракет напоминают об этом.

Следует сказать, что несмотря на тяжелейшие обстоятельства, местные жители подошли к мемориалу предельно серьезно ­­– табличка сделана из нержавейки «на века». За день до нашего прибытия артиллерия ВСУ нанесла удар «игольчатыми» шестидюймовыми снарядами. Это отвратительная разновидность шрапнели – каждый снаряд содержит семь тысяч миниатюрных стальных дротиков, готовых убойных элементов.

Во время этого удара мужчина был пронзен со спины навылет. Двигаясь в его теле, стальной дротик вращался и вырвал целые куски плоти. Его не довезли до больницы. Мы планируем выдвинуться на место обстрела и собрать дротики ­– вещественные доказательства военного преступления.

Однако буквально через 10 минут после нашего прибытия начинается интенсивный обстрел Казачьей Лопани гаубичной артиллерией. Мы укрываемся в подвале одного из общественных зданий. Здесь десятки местных жителей. Они охотно общаются с российским журналистом, но категорически отказываются фотографироваться. Один парень сказал, что уже давал интервью под видеозапись, но повторять не желает. Причину объяснять не стал. Как пояснил мне сотрудник местной администрации, оказавшийся в убежище, они составили карту «прилетов» и обнаружили, что они, помимо центра поселка, группируются вокруг жилых домов местных муниципальных служащих: «Они ведут охоту за пророссийскими сотрудниками администрации поселка».

Ко мне обращается учитель местной школы. Он просит «донести», что школа испытывает острую нехватку учебников на русском языке. В первую очередь речь идет собственно об учебнике русского. Также очень нужны учебники алгебры. Сама математика как предмет противится преподаванию на украинской мове. На куче песка сидят три пожилые женщины и эмоционально соглашаются, в красках описывая восемь лет лингвистического и идеологического террора. Они ­– тоже учителя.

Обстрел заканчивается, мы выходим на поверхность и работаем. В центре значительные разрушения и следы пожаров.

Нам показывают «эхо войны» ­­– днем ранее гаубичный снаряд угодил в воронку времен Великой Отечественной. В воронке лежит огромных размеров толстостенная конусовидная чугунная чушка ­– то ли фрагмент бетонобойной авиабомбы, то ли мортирного снаряда. Калибр ­миллиметров 400, не меньше. Исключительно редкая штуковина! Говорят, снаряд два раза в одну воронку не попадает. Известная истина – еще как попадает. Но этот раз особенно символичен – фашистский снаряд сегодняшней войны попал в воронку от фашистского же снаряда войны прежней.

Кстати, память о прежней войне здесь берегут. Поселковый музей был разгромлен артиллерией ВСУ, но жители собрали сохранившиеся экспонаты и бережно воссоздали его в одном из помещений. Именно воссоздали – это вовсе не выглядит как склад экспонатов, но именно как музей. Окна заложены мешками с песком, по сторонам окна стоят манекены в форме бойцов Красной армии. Великая война продолжается.

Посещаю город Волчанск, он тоже недалеко от Харькова, но здесь есть мирная жизнь. В здании супермаркета функционирует центр гуманитарной помощи «Единой России». Здесь раз в 10 дней можно получить набор продуктовой помощи. В центре работают четверо молодых добровольцев из России. Их командировка длится три недели, но они задержались, чтобы обучить новую смену. Отличные общительные ребята.

Здесь людно – в центре можно получить не только продукты, лекарства и детские вещи, но и подать заявление на российское гражданство. В соседнем здании очередь на подключение к мобильной связи. Как поясняют жители Волчанска, два месяца они провели без света и связи – украинские власти быстро отключили и то, и другое, как потеряли этот город.

Похожую картину наблюдаем в Купянске, который русские люди предпочитают назвать по старинке – Купинск. Сейчас это столица нашей Харьковской области. Кстати, в 1941 году этот город был столицей всей Советской Украины: сначала правительство УССР эвакуировалось из Киева в Харьков, а затем в Купянск. Здесь есть электричество. Отступающие украинские части взорвали два моста через Оскол – автомобильный и железнодорожный. Наши военнослужащие пояснили, что военного смысла в этом уже никакого на тот момент не было, а страсть к разрушениям в недружелюбном для них городе очевидно была. Еще один мост обрушить не сумели – и он успешно функционирует. В Купянске большая очередь за гуманитаркой. Беседуем с молодой женщиной, ее беспокоит новый учебный год. По ее словам, прежние власти успели подготовить украинствующих учителей языка и истории, продолжают перечислять зарплату – и по этим причинам далеко не все учителя готовы выйти на работу.

Не лучше ситуация в местных СМИ – точнее, намного хуже. Сотрудники украинских медиа, тот самый «креативный класс» – надежда и опора колониальной медиакратии. Все эти мальчики в розовых штанишках и прочие существа неопределенного пола благополучно сбежали и продолжают свою бессовестную пропаганду. Результаты их работы порой просто умопомрачительны.

На эту тему
• Какие цели преследует наступление на Николаев
• Пушилин назвал русские города, которые необходимо освобождать
• Горячее лето 22-го. Жажда в Донецке

Наши военнослужащие рассказали две очень похожие истории, случившиеся под Харьковом. В одном случае пожилая семья, извлеченная из подвала, была убеждена, что ВСУ взяли Белгород и Курск, штурмуют Воронеж. После взятия Воронежа они планируют повернуть на Краснодар, дабы отрезать Россию от моря, поскольку не намерены совершать ошибку Гитлера 1941 года, стремившегося взять Москву. В другом случае в Циркунах к большой группе наших солдат подошла деловитая бабушка и стала спрашивать, где набрали так много пленных русских? Ей предложили объясниться. Как выяснилось, она направлялась в Белгородскую область, где у нее есть дом, доставшийся по наследству. Причиной этой поездки была убежденность, что Белгородская область находится под контролем ВСУ.

Наши власти настойчиво борются с нелепыми, но от этого не менее вредными последствиями украинской пропаганды и формируют свою информационную политику. Военно-гражданская администрация издает еженедельную газету «Харьков-Z» десятками тысяч экземпляров. Ее охотно разбирают. Также вещает одноименное радио и радио «Макс». В эфире можно услышать новости, разъяснения администрации по различным юридическим процедурам, музыку из советского и российского репертуара. Слушают все.

Из Купянска едем в Великий Бурлук. В этом городе агентура СБУ устроила теракт – взорвала автомобиль главы местной администрации Евгения Юнакова, который, к сожалению, погиб. Дорога настолько чудовищна, что все предпочитают ездить по полевым проселкам.

В Бурлуке беседую с семьей, бежавшей из Харькова в начале марта, они приехали к родственникам и завели магазинчик. Они оптимистично смотрят в будущее, охотно принимают в оплату рубли, но сдают гривнами. Так пока здесь делают все – рубли в цене, а от токсичной украинской валюты предпочитают избавляться.

Мы едем вдоль линии фронта на юг ­– в Изюм. Километров за тридцать видим первую воронку вдоль дороги, затем поврежденный саперами мост через приток Оскола. В ближайшем селе стоит остов вдребезги взорванной БМП. Пара сгоревших хат. В каждом последующем селе количество разрушений увеличивается – видно, что на подступах к городу бои носили все более интенсивный характер. В сосновом бору вдоль дороги мелькают разваленные и взятые штурмом укрепления противника. Хорошо видно, как настойчиво наши войска рвались к Изюму и как аккуратно они работали. Зоны сплошных разрушений, где все сожжено и перепахано артиллерией, вдоль трассы все-таки нет.

Центр города порушен основательно, особенно общественные здания, однако масштаб разрушений не настолько тотален, как в Мариуполе.

Гремит артиллерия. Слышны прилеты на окраинах, но мы продолжаем передвигаться по городу. Сопровождающие нас бойцы прислушиваются к разрывам, оценивают степень угрозы по громкости и пеленгу. Беседую с офицерами.

– Как часто обстреливают город?

– Каждый день.

– Какими средствами?

– РСЗО, но и ствольная артиллерия вполне дотягивается.

– Сколько здесь до передовой?

– Километров восемь.

– Расписание обстрелов есть?

– До недавнего времени было – примерно с 10 до 11.30 утра били по центру, но в последние дни бьют как попало.

– Это результат успехов контрбатарейной борьбы? Выдыхаются?

– Возможно... В любом случае то, что они делают, это уже агония.

Осматриваем большое, красивое, дореволюционное общественное здание – в нем располагался штаб территориальной обороны. Наша авиация и ракетные войска отработали славно: перекрытия по всей площади обрушены, а в правом крыле зияет огромная брешь – сюда прилетело примерно полтонны взрывчатки. Фугасность взрыва была настолько мощной, что крепкие кирпичные стены разобрало на отдельные кирпичи. Во дворе валяются перекореженные джипы. Впечатляет подвесной пешеходный мост через Оскол – его могучие стальные трубчатые опоры продырявлены крупным калибром. Одна из опор срезана и висит на тросах. Вершина другой опоры висит на тонкой полоске стали. Люди ходят. Вид апокалиптический.

Недалеко от моста возвышаются остатки разрушенной пятиэтажки – у жилого здания из трех подъездов обрушилась центральная секция. По рассказам местных жителей, перед сдачей города ВСУ подогнали пару танков и расстреливали здание, пока оно не рухнуло. В подвале здания прятались жители дома – многие из них остались под завалами и погибли.

Обращаю внимание на срезанную квартиру на третьем этаже: прямо на краю стоит письменный стол и шкаф. Под столом строго на краю стоит компьютер, в шкафу аккуратно развешена одежда. Скорее всего, обитателей остатков этого жилища уже нет в живых. Зачем ВСУ это делали? Кроме как первобытной злобой и звериной ненавистью объяснить это вряд ли возможно. Рядом с домом руины школьного здания.

Направляемся в городскую больницу. Т-образное здание сильно пострадало. В пристройку хирургического корпуса прилетело что-то серьезное, стена и перекрытия обрушены. Пользоваться корпусом нельзя.

Территория больницы утыкана табличками «мины» – несколько дней назад ВСУ провели бесчеловечную акцию дистанционного минирования больницы. С асфальта коварные «Лепестки» убрали, а с газонов, заросших бурьяном, пока нет. Как поясняет пожилой главный врач благородной внешности (которого хоть в кино снимай – настолько он соответствует образу мудрого старого хирурга), пострадавших от подлых мин ПФМ-1 привозят каждый день. Тем, кто был обут в крепко зашнурованные ботинки, обычно отрывает ногу, а те, кто наступает на мину в открытой обуви, обычно обходятся ампутированными пальцами. Хоть в шлепанцах везде ходи!

Обстоятельства гибели хирургического корпуса главный врач расценивает как таинственные, допуская, что он был взорван отступающими нацистами накладным зарядом. Как поясняет мой собеседник, в городской инфраструктуре, включая больницу, нет связи, поэтому здесь рады любым новостям, любым газетам и журналам. До Изюма доходит газета «Харьков-Z», как и везде, ее разбирают с большой охотой. Электричества в городе тоже нет. Торговли нет – настолько интенсивны обстрелы.

Доктор раскладывает на столе осколки, извлеченные из тел мирных жителей, рассказывает неприятные подробности о каждом, включая тип импортного боеприпаса, и неожиданно говорит следующее: «Я мечтаю, чтобы эти осколки вернулись обратно на Рейн, в Лотарингию, в те европейские места, где были произведены снаряды, сделавшие инвалидами и убившие наших людей. Пусть они столкнутся с последствиями своих действий. Это можно сделать боингами и аэробусами, а можно «Калибрами» и «Искандерами». Если честно, то мне больше по душе последний вариант!»