Центральная Азия ищет себя между Востоком и Западом

Круглый стол на тему «Центральная Азия: опасность или возможность?» начался с того, что для региона было предложено новое название. «Я бы предложил бы называть его Центральной Евразией. Ведь он находится в центре евразийского пространства и позиционирует себя как важнейший центр сотрудничества в евразийском макрорегионе. Здесь пытаются реализовать свой инвестиционный потенциал Россия, Китай и другие страны», – открывая заседание, заметил его модератор, программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай» Тимофей Бордачев.

Сама география диктует России интерес к азиатским соседям. «Ведь от крупных городов на севере Казахстана до индустриальных центров России в Западной Сибири и на Урале всего несколько сотен километров», – напомнил Бордачев. При работе с Центрально-азиатским регионом надо учесть тренд, проявившийся в последние годы – интеграцию всех государств, отметили эксперты.

«Это был разделенный регион, а мы теперь видим, что Узбекистан (страна, которая находится географически в центре) разворачивается в сторону сотрудничества с соседями», – взяв слово, заметил научный сотрудник Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья Института востоковедения РАН Станислав Притчин. С его подачи в обсуждении прозвучал еще один новый термин – «пловная идентичность».

«Такая идентичность считывается на раз, где бы ты ни оказался в Центральной Азии, – рассказал Притчин. – Ты всегда можешь найти общий язык с человеком, если вы общаетесь в чайхане – за бешбармаком, за лагманом. С людьми там совсем по-другому разговариваешь... Я прожил несколько лет в Европе. То, чего в Европе нет, я увидел на контрасте, вернувшись в центр Азии, проехав по разным его уголкам – Самарканд, Ташкент, Душанбе», – рассказал востоковед.

«Мы, допустим, общаемся с коллегами в Самарканде, находим проблемные точки, умеем их обсудить – иногда эмоционально, но бесконфликтно. В этом плане у Центральной Азии есть серьезный базис ментальной близости. У людей есть всегда возможность сесть и договориться», – подытожил эксперт.

До того, как в 2016 году президентом Узбекистана стал Шавкат Мирзиёев, и представить себе невозможно было встреч в верхах на уровне всех пяти центральноазиатских государств, напоминает эксперт. «Американцы когда-то придумали схему С5+1, они начинали это продвигать. Сейчас американцы не нужны. Регион сам готов к этому. Это повышает субъектность региона», – пояснил Притчин.

Предсказание Бжезинского не сбылось

Средняя Азия 2010-х годов очень далека от образа «евразийских Балкан», нестабильного и несущего угрозы региона – стереотипа, сложившегося в 1990-е годы не без влияния Збигнева Бжезинского и других американских стратегов, заметил казахстанский политолог Марат Шибутов.

«Алармистская концепция Бжезинского, возможно, родилась под влиянием таджикской гражданской войны 90-х годов, – заметил Шибутов. – В результате она оказалась провальной, абсолютно нежизнеспособной, но все равно остается очень живучей. Мы до сих пор изучаем риски Центральной Азии, а не механизмы стабилизации ситуации». В результате, по словам эксперта, «мы упускаем из вида всю нормальную жизнь этого региона, все его достижения».

«Мы всё думаем о том, что вот-вот эти бородатые чуваки из Афганистана попытаются перейти границу, нападут. Вместо самураев у нас теперь игиловцы, талибы... На самом деле, Центральная Азия – регион реально очень спокойный.

У нас половина региона вообще живет без всяких заметных конфликтов. В типичной стране третьего мира действует по пять-шесть повстанческих движений – левых, религиозных, националистических. На этом фоне – у нас получается нетипичная ситуация», – отметил Шибутов. 

Залогом стабильности в ключевой для региона стране – Узбекистане – стала грамотная работа с молодежью, полагает советник по политическим вопросам посольства Узбекистана в Москве Закир Заитов. «В Тунисе революцию сделала молодежь, которая получила образование в Европе и, вернувшись, не нашла себе места, – напомнил дипломат. – Это последствия европейского обучения, где дают гранты на подготовку гуманитариев и не дают гранты на подготовку технарей, экономистов-производственников, а не только маркетологов. Наши же вузы нацелены на выпуск инженеров и других специалистов, востребованных для народного хозяйства».

«А мы не только не боимся образованных студентов, мы хотим, чтобы их было больше. Много образованных – это благо. Пусть они повышают планки, запросы к власти. Чем больше запросов, тем быстрее идет модернизация страны», – заметил в ответ директор Института современных исследований Евразийского национального университета имени Гумилева, казахстанский политолог Мухит-Ардагер Садыкназаров и напомнил о том, что еще на заре независимости республики первый президент Нурсултан Назарбаев учредил международную образовательную стипендию.

 Небольшой «соседский спор» между представителями двух стран, где недавно произошел мирный транзит власти, снова вывел разговор на тему стабильности. «Пора говорить о том, что у нас слишком стабильный регион, в котором фактически ничего не меняется, – посетовал Марат Шибутов. – У нас все так немножко даже застойно. С этой точки зрения и надо оценить ситуацию. Регион демонстрирует, если сравнивать с уровнем аналогичных стран, потрясающую стабильность».  

Он полагает, что теперь, когда более стабильным становится даже Афганистан, геополитическое значение Казахстана снижается. «Раньше через Казахстан проходил маршрут для американского транзита военных грузов в Афганистан, но теперь даже Афганистан выпал из мировой повестки. О нем уже почти забыли», – посетовал казахский эксперт.

«Теперь мы говорим лишь о северной сети поставок в Афганистан, а еще о том, что Евросоюз оплачивает обучение афганских женщин в казахских вузах. Вот и вся наша новая миссия в этой связи. Причем обучение идет по программам Евросоюза, а до этого оно шло по нашим рамкам. Узбекистан сам строит железную дорогу в Афганистан, в город Герат, и получается, что Казахстану остается только «гуманитарное» влияние, стабилизирующее ситуацию», – пояснил Шибутов.

Для самого Казахстана в ближайшие годы главной головной болью станет падение доходов от главного богатства – нефти и газа, опасается Шибутов. Он привел «две последние новости»: Royal Dutch Shell отказался от работ на проекте «Хазар» в Каспийском море, а компания NCOC отказалась от работ на Каламкас-море. Как сообщал портал «Neftegaz», иностранные инвесторы покинули эти казахские месторождения, назвав в качестве причины низкую прибыльность и высокие издержки.

«То есть уже скоро можно будет сказать, что казахская углеводородная мечта закончилась, – констатировал Шибутов. – Рынок урана тоже падает, поэтому мы вынуждены сокращать производство, чтобы не усугублять ситуацию. Нас убила Фукусима, нас убивает и сериал «Чернобыль». Мы не занимаем в мировом разделении труда позицию, которая позволяла бы нам распространять свое влияние – мы даже с рынка муки ушли. В общем, сейчас находимся на обочине».

«Вот эту проблему надо изучать, а не мифические угрозы внутренней дестабилизации. Может, это и есть настоящий вызов? В этих комфортных условиях элиты пока не собираются меняться, им вроде бы не надо ничего делать, потому что внешне все смотрится и так хорошо», – посетовал политолог.

«Куда смотрят элиты? – задался вопросом Шибутов. – Они смотрят сугубо в будущее своих республик. Им не важны внешние тренды, неважно, куда смотрят Пекин и Брюссель. Им важно передать ресурсы и власть детям, сыновьям».

С другой стороны, «сколько кланов, столько и линий, точек зрения в стране. Всем, как говорится, хочется порулить. Поэтому первым вызовом я считаю именно внутристрановой», – заметила Нелли Семенова, старший научный сотрудник Центра энергетических и транспортных исследований Института востоковедения РАН. 

Интересы Пекина и Дели

Если местным элитам и «неважно, куда смотрит Пекин», то Пекин пристально смотрит на Среднюю Евразию, отметили участники дискуссии. Из-за китайцев уже потеряно много рабочих мест для коренного населения, Китай акционировал практически все ресурсодобывающие отрасли, в том числе и добычу углеводородов в регионе, заявила Семенова. «Казахское правительство принимало решения в 2015-2016 годах о том, что достигнуто избыточное количество совместных проектов с китайцами, но после небольшого перерыва продажи ресурсных отраслей были продолжены. Китайцы участвуют во всех ресурсодобывающих отраслях от момента ее разведки до момента реализации готовой продукции», – считает эксперт. 

Такой пристальный интерес внешних игроков и подталкивает страны региона к взаимному тяготению, отметили участники дискуссии. «Центральная Азия за счет своего людского потенциала и географического положения может стать хабом, связывающим евразийский континент. Если Средняя Азия будет едина, субъектна и способна решать свои внутренние проблемы, то это станет ее большим позитивным вкладом в глобальную стабильность», – подчеркнул Станислав Притчин.

Научный сотрудник сектора международных организаций и глобального политического регулирования отдела международно-политических проблем ИМЭМО РАН Алексей Куприянов рассказал о том, почему влияние в регионе другой соседней державы – Индии – в последнее время резко ослабло.

«С точки зрения Дели, Центральная Азия – большая территория, на которой можно много всего выращивать и потом импортировать в Индию. Также там полно нефти, полезных ископаемых и других ресурсов, которые тоже можно импортировать. Однако индийцев подвело представление о «единой субъектности» Центральной Азии. Они воспринимают ее как монолитный регион – дескать, если договорился с одной страной, считай, договорился со всеми. Кроме того, надо понимать, с какой скоростью тут развивается сотрудничество. Вот в Дели решили запустить диалог Индия – Центральная Азия. В 2012 году прошло первое заседание на уровне экспертов и только в этом году официальное заседание состоялось на уровне МИДов», – посетовал Куприянов.

Индия была заинтересована в стабилизации Афганистана еще и для того, чтобы расширить свою торговлю с Ираном, и в Дели рассчитывали к решению афганской проблемы привлечь среднеазиатские страны, отметил эксперт.

«Индийцы оплатили строительство отрезка железной дороги до Афганистана. Но на этом пока все. Теоретически они могут оплатить и второй кусок афганской дороги, она в итоге пройдет в Центральную Азию. Я в январе общался с индийским коллегой, и мы были полны оптимизма, что вот-вот у них все заработает», – рассказал Куприянов.

«Но у меня безрадостные новости, – добавил эксперт. – Летом резко усилился конфликт Вашингтона с Тегераном. Американцы запретили другим странам импорт иранской нефти. В Дели перестали тесно взаимодействовать с Ираном и начали с Саудовской Аравией. И сразу подвисли все проекты индийцев в Центральной Азии. Сейчас по тону индийских публикаций могу сказать, что проекты приостановлены на пару лет, пока все не устаканится».

Дели сейчас продолжает переговоры с Евразийским экономическим союзом, куда входят и республики Средней Азии, отметил востоковед. «Но индийцы все еще не очень хорошо понимают обстановку в Центральной Азии. И пока они не начнут взаимодействовать с каждой страной отдельно, индийцы не придут в регион», – предсказывает Алексей Куприянов.

Влияние Москвы в регионе растет

«Теперь американцы не так активны в регионе, как во время активной фазы войны с талибами после 2001 года. Это у них возникла идея связать Центральную Азию с Афганистаном и заставить ее решать проблемы Афганистана, но она сошла на нет», – добавил главный редактор Eurasia.Expert, проректор по международным связям Государственного академического университета гуманитарных наук Вячеслав Сутырин. 

По его мнению, вступление среднеазиатских республик в Евразийский экономический союз (ЕАЭС) расширило влияние Москвы в регионе. «Цифры разнятся. Из Кыргызстана в пять раз возросло число мигрантов в Россию. Из Казахстана тоже много людей работает в России, хотя в разы меньше, чем из Кыргызстана. Что касается Узбекистана и Таджикистана, то за 2017-2018 годы темпы роста миграции опережают темпы роста из Киргизии, Армении и других стран», – перечислил эксперт.

«Это та интеграция, которую мы нечасто обсуждаем, но это те процессы, которым создание Евразийского союза реально помогло. Многие в России замечают, что конкуренция на внутреннем рынке растет, и винят в этом трудовую миграцию. С другой стороны, мы знаем цифры демографии в России – и эта новая рабочая сила нужна. Нужна, чтобы росла квалификация и культурный уровень взаимодействия наших стран. По процессам трудовой миграции мы видим, что Евразийский союз стал крупнейшим игроком в Центральной Азии», – отметил Вячеслав Сутырин.

Что касается лидерства в регионе, то еще недавно многие эксперты отмечали в этом вопросе конкуренцию между Астаной и Ташкентом, отметил директор казахстанского Центра актуальных исследований «Альтернатива» Андрей Чеботарев.

«Наш первый президент Назарбаев поступил очень мудро, когда в прошлом году в одной из своих речей особо сделал акцент на роли Ташкента в этом процессе. Дал понять: «Лидируете здесь вы». Всё! Это сняло вопросы. Действительно, если сейчас Казахстан рассматривать как локомотив евразийской интеграции, то Узбекистан имеет все шансы стать локомотивом центральноазиатской интеграции. Например, Туркменистан выпадает из нашего стремления к региональной субъектности, его трудно сдвинуть с мертвой точки. Но у Туркменистана сейчас лучше всего выстроены отношения как раз с Узбекистаном», – сказал Чеботарев.

«А ну как Узбекистан решит вступить в Евразийский экономический союз? Принять участие в евразийской интеграции?» – спросил Тимофей Бордачев.

«Пока это остается на уровне намерений. Например, в Душанбе заявляли нечто подобное еще при создании Таможенного союза, но до сих пор движения в эту сторону нет. Раньше звучало экспертное мнение: если Таджикистан войдет в ЕАЭС, то Узбекистан потянется следом. А теперь получается: если Узбекистан вступит, то, может, Таджикистан потянется следом?» – сыронизировал Чеботарев.

«А другого варианта не будет», – добавил Притчин.

«Другого варианта не будет», – согласился Чеботарев.