Предложение принять закон о конфискации имущества тех, кто уехал из России и отметился антироссийскими высказываниями, вполне понятная эмоциональная реакция. Но не является ли она чрезмерной?

Когда, например, Борис Гребенщиков говорит, что 12 миллионов евро, собранные за концерт у Бранденбургских ворот, он направил на помощь Украине, или что поддержавшие СВО – психически больные, можно понять людей, которые реагируют на это с гневом и обидой.

Возможно, мне тут легче – мне никогда не нравилось творчество ни Макаревича, ни Гребенщикова, ни Пугачевой; если какая-то музыка и вызывает у меня теплые ностальгические воспоминания, то это, скорее, АВВА – впрочем, нынешняя политическая позиция участников шведского квартета (если она у них есть) меня не интересует.

Было бы несправедливо укорять рок-музыкантов советской поры в том, что они не создали шедевров: шоу-бизнеса, способного щедро вознаграждать таланты, тогда не было и близко, инфраструктуры, поддерживающей рок-индустрию, тоже, с аппаратурой и инструментами было тяжело, записи расходились от магнитофона к магнитофону, сильно теряя в качестве.

Впрочем, на вкус и цвет товарищей нет; может, кто-то и воспринимает песни того времени как шедевры, тут я не стану спорить. У меня они даже в отрочестве вызвали легкое раздражение. Я не замечал, что «от БГ свет исходит», и никогда не думал, что это «некий херувим, он несколько занес нам песен райских».

Соответственно, я ничуть не чувствую себя оскорбленным в лучших чувствах и не испытываю желания переписать его из херувимов в бесы. Возможно, когда кумиры детства и отрочества поворачиваются другой стороной, это разбивает сердце и вызывает острое чувство предательства.

Но когда человек никогда не был кумиром, его повороты не вызывают болезненной реакции. Когда какие-то неприемлемые вещи говорит и делает тот, кого ты любил и почитал, это действительно больно. Но делать объектом преданности, любви и почитания эстрадных артистов было бы странно.

Собственно, уехавшие работники эстрады и не пытаются быть властителями дум или вождями народа. Их выступления вообще обращены не к бывшим согражданам, а к нынешним. Опыт, например, «Дождя» показывает, что недостаточное усердие в обличении российской военщины строго наказуемо, и тут уж волей-неволей приходится не снижать накала борьбы.

Обращать на это внимание как на что-то для нас важное и требующее реакции едва ли стоит.

Работники сферы развлечений такие же люди, как работники сферы услуг, или дворники, или рабочие, или кассиры, или кто угодно еще. Они могут быть мудрыми и добрыми людьми – а могут совсем даже и не быть. Не нужно возлагать на них ожиданий, которые они не в состоянии оправдать. Они не мудрецы, не философы и не святые. Их суждения по тем или иным вопросам устройства мироздания, политики или нравственности не более ценны, чем суждения любых других людей.

Если Гребенщиков, или Пугачева, или Макаревич, или еще кто-то сказали какие-то гадости о русском народе, я вполне смею надеяться, что русский народ это переживет.

И про русский народ, и про любой другой народ говорят очень много гадостей – мы живем в падшем мире, где очень много ненависти. Как уже очень давно было сказано – «это интернет, здесь могут грубо обругать».

Впрочем, у некоторых (я не скажу про всех) работников индустрии развлечений могут развиваться определенные профдеформации – в частности, острая потребность находиться в центре скандала. Артисту нужно быть в центре внимания, иначе его забудут. Однако лучший способ страшно отомстить скандалисту – это не скандалить с ним. Не ласкать его чувство собственной важности, устраивая вокруг него бурю эмоций, не помогать ему создать перед своими новыми властями образ «борца с режимом», а просто проигнорировать его и заняться чем-то более нужным и интересным.

Законы не стоит принимать потому, что какие-то скандалисты вас рассердили. Лучше, если в основании законов лежат соображения общего блага. Потому что законы влияют на все общество и затрагивают интересы всех граждан. Их не стоит принимать, чтобы отомстить нескольким раздражающим нас людям.

Закон, принятый в негодовании на одних людей, может ударить по другим, которые могли уехать из России по разным причинам.

Кто-то испугался, что конфликт вызовет резкое ухудшение внутриполитической обстановки, «закручивание гаек», преследование тех, кто дал основания подозревать себя в нелояльности – и рванул наружу из-под падающего, как ему показалось, железного занавеса.

Кто-то решил, что на чужбине его ждут с распростертыми объятиями, и вместо горького эмигрантского хлеба ему предстоят сплошные круассаны.

Да и те, кто принципиально не одобряют решений властей, могут делать это с разных позиций. Кто-то в принципе против военных действий, кто-то очень даже за «войну до победного конца», но на противоположной стороне.

Хотя среди уехавших и есть те, кто сделались (по любви или по расчету) горячими поклонниками НАТО и ВСУ, зачислять всех в эту категорию было бы неверно.

Насколько наша культура пострадала от отъезда некоторых артистов и певцов – вопрос неочевидный. Но среди уехавших могут быть и специалисты, в которых страна действительно заинтересована. В Сети сейчас легко найти множество предложений об обучении IT-специальностям, и новые рабочие места – это само по себе хорошо. Но заменить сотрудника, который накапливал опыт десятилетиями, новичком, который обучился профессии за несколько недель, трудно.

Многие из уехавших вовсе не потеряны для страны. Они приняли решение на нервах и импульсивно, а столкнувшись с трудностями жизни на чужбине, начали о нем сожалеть. Многие вернулись. Люди постоянно меняются – приобретают жизненный опыт, узнают то, что поначалу проглядели. И остальные еще могут вернуться – и пригодиться здесь.

Захлопывать дверь у них перед носом – Родина вас не ждет, и квартиры ваши мы заберем – было бы не только невеликодушно, но и недальновидно.

Меры против уехавших, продиктованные вполне понятыми эмоциями, могут привести к нежелательным побочным эффектам.

Они, в частности, подтвердят опасения насчет «закручивания гаек» и удостоверят уехавших, что их решение было правильным.

Кроме того, право собственности обеспечивает не только возможность неприятных нам людей пользоваться своими деньгами и недвижимостью. Оно обеспечивает нечто гораздо более важное – доверие к государству. Деньги можно вкладывать в России, и они не пропадут. Если человек может вложиться в российскую экономику, а потом быть обвиненным в непатриотизме и всего лишиться, он просто предпочтет вкладываться в какую-нибудь другую страну.

Практика выявления и наказания врагов нации имеет свойство (как мы видели на Украине) превращаться в средство устранения личных конкурентов и достижения личных целей. Никто не знает заранее, не окажется ли и он под подозрением.

Поэтому возможно, лучшим решением будет дать всем этим певцам во стане неприятельских воинов тихо погрузиться в забвение, не придавая излишнего значения их словам и не делая из них страдальцев за идею.

Им трудно на новом месте, они стараются приспособиться – но это уже не наша проблема и нам незачем делать ее нашей.