Западный культурный расизм ломает уехавших

Вот, казалось бы, есть у нас культурные и образованные люди, служители муз, тонкие ценители, понимающие в живописи и графике. От кого еще ждать всем остальным совета и ободрения? Но почему-то, вынырнув из сияющих творческих сфер и обратив свои лики к народу, эти самые рафинированные эстеты вдруг начинают вести себя, как трамвайные хамы. И рубят сплеча: и неправильный-де это народ, и недостойный, и подлый, и вообще фашист. Обзываются, одним словом. При этом на призывы публики оправиться и смягчить выражения разгоряченный оратор, как правило, реагирует резко.

Нет, с ним-то, помазанником от культуры, все в порядке, это народ, сволочь такая, вывел его из себя. Наконец, сорвавшись на крик, обличитель либо спрыгивает на ходу с подножки, либо забивается куда-нибудь в уголок, злобно прошипев напоследок, что придут другие времена, и тогда он еще наведет в головах порядок. В последнее время мы видели этот номер в исполнении модных писателей, режиссеров, актеров, журналистов, певцов, галеристов, дизайнеров, блогеров, эстрадных шутов, парикмахеров и портных.

Откуда столько презрения к народу у нашей богемной буржуазии? Что это? Естественное «фи» парящих в облаках по отношению к рожденным ползать? Опьянение славой? Издержки власти над умами и чувствами? Особенности кастового сознания? Головокружение от премий и гонораров? Решусь предположить, что все несколько сложнее.

Далеко не в каждом обществе творческая элита рвет связь с народом. Никто не рубит сук, на котором сидит – особенно если рядом нет другой крепкой ветки. И если некоторая часть общества демонстративно от народа открещивается, объяснить происходящее можно лишь в контексте соперничества цивилизаций. А если еще точнее – в контексте нападения одной цивилизации на другую.

И здесь я бы вспомнил мнение Арнольда Тойнби, известного английского историка, социолога, культуролога и философа истории. Тойнби говорил, что есть два вида цивилизационных атак. В первом случае народ переживает нападение агрессивной цивилизации, в культуре которой доминирует религия; во втором случае натиск идет со стороны светского общества, провозгласившего своим мировоззрением гуманизм. Наиболее жестокий и бесчеловечный характер, по мнению Тойнби, имеет поведение цивилизации, которая находится под влиянием светского гуманизма.

Нам, выросшим на сказках об инквизиции и темном Средневековье, в это не так-то просто поверить. Но на самом деле ничего сложного здесь нет. Дело в том, что в первом случае у атакуемых всегда есть шанс снять с себя клеймо неполноценности. Индейцы в испанских и португальских колониях, обратившись в христианство, очень скоро приобретали равные права с завоевателями. Совсем другое наблюдалось в колониях стран с преобладанием светской культуры – во владениях англичан, голландцев, немцев, бельгийцев и американцев. Аборигенам в этих колониях даже христианское крещение ничего не гарантировало, ведь культурная пропасть оказывалась гораздо глубже конфессиональной. Конкретный туземец, конечно же, мог попытаться ее преодолеть, мог овладеть языком, получить европейское образование и научиться «хорошим манерам», но его, образно говоря, все равно не сажали за один стол с европейцами.

Культурный расизм глубже и опаснее религиозной ксенофобии. Сменить культуру, не вызвав подозрений, невозможно. Тойнби пишет, что туземцы в тех же английских колониях не могли изменить своего унизительного положения. То есть они могли, конечно, признать превосходство западной культуры и ничтожество своей собственной (так сказать, перейти в новую культурную веру), однако и это не избавляло их от статуса слуг западных хозяев.

Но вернемся к нашей творческой интеллигенции. Главная причина тех нервных срывов, которые мы наблюдаем, состоит в том, что российское общество противостоит атаке светской и предельно десакрализованной цивилизации. Именно поэтому наши неровно дышащие к Западу соотечественники – совсем как туземцы в английских, голландских и бельгийских колониях – не имеют реальной возможности инкорпорироваться в западный социум. Священного ритуала, который снял бы все вопросы, не существует. Жажда быть другими есть, но утолить ее невозможно. Собственно, все их истерики, все их демонстративное поведение и трагическая надломленность родом отсюда. Быть не мышонком, не лягушкой, а неведомой зверушкой очень непросто.

Когда с началом военной операции тысячи наших соотечественников хлынули на Запад, очень скоро они обнаружили, что та же Европа не ждет их с распростертыми объятьями. Цены в магазинах аховые, работы нет, местные разговаривают через губу. Показательный случай произошел с журналисткой Овсянниковой, предпринявшей демарш с антивоенным плакатом в эфире Первого канала. Овсянникова уехала в Германию, взялась работать для немецкого издания Die Welt, но прижиться в чужой стране не смогла.

Когда-то Тютчев, служивший дипломатом в Мюнхене и понимавший всю глубину западного культурного расизма, предупреждал:

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Российскому псевдоинтеллигенту Тютчев, конечно же, не указ. Он едет на Запад, пытается занять место в калашных рядах, а через некоторое время предсказуемо начинает искать тех, на ком можно было бы выместить накопившиеся негативные эмоции. За неимением другого доступного объекта его ненависть вскоре обращается на соотечественников, которые превосходства Запада не признали. (Помните акцию Овсянниковой со вторым плакатом и демарши других возвращенцев?)

Я бы сравнил это с поведением дикаря из племени Мумбо-Юмбо, который снял набедренную повязку из луба и переоделся в смокинг, но был выставлен из европейского бара крепким пинком под зад. Отряхнувшись, он идет в родную деревню, чтобы презирать своих так же сильно, как его презирают чужие...

Сервантес устами Дон Кихота заметил, что «женщины презирают тех, кто их любит, и любят тех, кто их презирает». Истеричные представители нашей буржуазной богемы все как один напоминают женщин Сервантеса. Во всяком случае, ведут они себя по той же схеме. Кстати, феномен украинского презрения к России того же происхождения.