Комментируя подготовленный пленумом межсоборного присутствия Русской православной церкви документ «О неприкосновенности жизни человека с момента зачатия», митрополит Иларион (Алфеев) сказал, что Церковь признает за эмбрионами человеческие права: «Мы признаем за эмбрионом те же права, что и за родившимся человеком, мы настаиваем, что понятие прав человека должно распространяться и на эмбрионы. Соответственно, мы считаем недопустимыми манипуляции с эмбрионами, мы считаем недопустимым использование эмбрионов в качестве биоматериала. Мы считаем, что жизнь человеческого зародыша должна быть законодательно защищена. И наша задача заключается в том, чтобы дать возможность родиться тем, кто имеет на это полное право».

Это вызвало разные отклики – в том числе негативные. Некоторые (с видимым огорчением) только что узнали, что Православная церковь выступает против абортов, некоторые возмутились, что «попы пытаются навязать требования своей религии светскому обществу». Эти отклики требуют некоторого разъяснения.

Христианская вера – это завет с Богом, такого рода отношения, при которых мы принимаем на себя обязательство повиноваться Его заповедям, в том числе заповеди «не убий». Намеренное прерывание беременности всегда, с самого начала существования Церкви, рассматривалось как грубое нарушение этой заповеди. Ничего нового тут нет, и ожидать от верного члена Церкви – тем более ее высокопоставленного иерарха – какой-то другой позиции было бы странно.

Но многие видят в этом попытку Церкви навязать свои религиозные правила тем, кто не разделяет ее веру. Такое навязывание было бы и в самом деле неверно и бессмысленно – людей невозможно сделать верующими и благочестивыми законодательно. Однако заповедь «не убий» не является чем-то специфически церковным – это очевидный общечеловеческий моральный принцип. Если мы признаем права человека как таковые – у нас нет оснований исключать из числа людей, обладающих правом на жизнь, младенцев в утробе.

Рассмотрим это подробнее. Где-то я читал, что в 1950-е годы, когда расизм в Америке был жив и здоров, среди белого населения южных штатов проводили опрос. Сначала задавали вопрос: «Правда ли, что все люди сотворены равными?», на что все отвечали энергичным – да. Это фраза из Декларации независимости США, которую каждый американец знает со школы и которой привык гордиться. Второй вопрос: «Равны ли негры и белые?» – вызывал столь же энергичное нет. Это потом использовалось для демонстрации абсурдности расизма – вы гордитесь вашей верой в то, что «все люди сотворены равными», пока речь не заходит о чернокожих. В самом деле, мы тут имеем дело с силлогизмом из учебника логики: 1) все люди смертны; 2) Сократ – человек; 3) следовательно, Сократ – смертен. Или в данном случае: 1) все люди равны; 2) негры и белые – люди; 3) негры и белые – равны. Если вы принимаете посылки, вы неизбежно должны принимать и вывод – а если вы отказываетесь это делать, вы демонстрируете абсурдность вашей позиции.

В наши дни мы сталкиваемся с аналогичным явлением. Спросите у современного прогрессивного либерала, обладают ли люди правами – и он ответит уверенным да. Он полагает это самым основанием своих убеждений – все люди, независимо от расы, национальности, социального положения и т. д. обладают равными правами, подлежащими защите. Равенство прав есть святыня великая, дискриминация – ужасное зло, и, например, мужчин, которые «идентифицируют себя как женщины», следует допускать в женские душевые, чтобы как-нибудь не погрешить против «равноправия». Но если вы спросите у того же либерала, «обладает ли правами младенец в утробе», его «нет» будет еще более энергичным, чем у расистов 1950-х годов. Те, по крайней мере, не считали, что черных можно убивать просто потому, что так удобнее – чтобы линчевать человека, его сначала надо было обвинить в преступлении.

Младенцев никто в преступлениях не обвиняет – считается правильным и уместным лишать их жизни просто потому, что так удобнее. Между тем мы имеем дело с тем же простейшим силлогизмом: 1) все люди обладают правами, начиная с права на жизнь; 2) дитя в утробе – человек; 3) следовательно, дитя в утробе обладает правом на жизнь. Обойти этот вывод можно либо отрицая принадлежность ребенка к людям, либо отрицая, что все люди обладают правом на жизнь.

К первому пути обычно прибегают те, кто никогда всерьез не задумывался над проблемой. Люди говорят, что «это просто скопление клеток», и (популярный лозунг) «мое тело – мое дело». Проблема в том, что с точки зрения биологии (именно биологии, а не Священного Писания), дитя в утробе – это не часть тела матери. Это другой живой организм, с другим ДНК. Его тело – это не тело матери или отца, это тело еще одного человеческого существа. Сама практика использования эмбриональных тканей (когда, например, аборт специально производится так, чтобы получить, по возможности, неповрежденные органы младенца) исходит из того, что это другое человеческое тело с человеческими органами. Поэтому более образованные сторонники абортов – как, например, австралийский философ Питер Сингер – решают проблему иначе.

Они проводят различение между «человеческим существом» и «человеческой личностью». Младенцы в утробе, несомненно, являются «человеческими существами», но они лишены таких определяющих черт личности, как «рациональность, автономность и самосознание» – и, следовательно, убийство младенца не является убийством человеческой личности. Конечно, тут немедленно возникает вопрос – но ведь новорожденный младенец, уже вне утробы, тоже лишен этих черт. Можно ли лишать жизни и его? Сингер и его единомышленники не смущаясь отвечают «да». С их точки зрения убийство новорожденного (или даже месячного) младенца столь же допустимо, как и аборт.

Конечно, подобные взгляды вызывают резкий протест, например, у организаций, борющихся за права инвалидов (если можно убить младенца, то кого тогда нельзя) – но сторонники инфантицида отнюдь не являются нерукопожатными, и проповедуют свои идеи с университетских кафедр. Чисто логически, однако, тут возникает затруднение – если, чтобы считаться человеком и подлежать защите, недостаточно просто принадлежать к виду Homo Sapiens, а надо обладать еще какими-то свойствами, то кто определяет, есть ли они у вас? В достаточной ли мере у вас есть «рациональность, автономность и самосознание», чтобы претендовать на то, что вы «личность» и за вами должны признаваться права? Кто будет это решать? Какая отборочная комиссия? Кто бы это ни был, сама концепция «неотъемлемых прав» будет уничтожена – потому что в таком случае сам статус человека (и связанные с ним права) будут отбираться по решению других людей. Что, впрочем, в случае с абортами и происходит.

Таким образом, если мы вообще придерживаемся концепции неотъемлемых прав, аборт является очевидным и грубым нарушением права человека на жизнь. Аргументация сторонников абортов, в силу этого, носит более эмоциональный, чем логический характер. Тех, кто выступает за право детей в утробе на жизнь, называют лицемерами, патриархальными угнетателями и вообще дурными и опасными людьми, которые хотят ввести домострой и шариат. Слабость этой аргументации не в том, что среди сторонников права на жизнь нет лицемеров или вообще дурных людей – они есть где угодно. Она в том, что их реальные или предполагаемые грехи ничего не меняют в том эмпирическом факте, что аборт есть лишение жизни заведомо невинного человеческого существа. Точно так же среди противников расизма мы с легкостью найдем людей дурных и недостойных доверия – но это никак не оправдывает сам расизм.

Церковь, таким образом, не навязывает религию, а обращает наше внимание на очевидность и логику. Дитя в утробе есть заведомо невинный маленький человек. Убивать невинных людей нельзя. Что Церковь тут добавляет от себя – так это возможность покаяния и прощения для всех, кто был вовлечен в это зло. Матерей, отцов, врачей, тех, кто так или иначе подталкивал, поощрял или вынуждал к этому греху. Как сказано в Библии, «Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя» (Ис.44:22) Мы – и как отдельные люди, и как общество в целом – можем оставить это зло в прошлом и начать жить по-другому, всерьез признавая ценность каждой человеческой жизни.