Всего около 12 тысяч лет назад всё человечество планеты Земля составляло два–четыре миллиона, то есть было меньше населения одного города Санкт-Петербурга. Однако заселённые местности уже испытывали чрезмерную антропологическую нагрузку, племена стукались друг о дружку боками, конфликтовали за территории или расходились подальше друг от друга, осваивая новые горизонты. Потому что «перенаселение» – это всегда относительная величина, она зависит от образа жизни и способа хозяйствования.

Около четырех тысяч лет назад, после свершившейся «неолитической революции», возникновения городских цивилизаций и перехода части человечества к производящему сельскому хозяйству, людей было 25 миллионов, однако внезапно рабочих рук стало не хватать, в связи с чем популярными стали военные походы для захвата рабов. К 1800 году население планеты достигло миллиарда. И казалось, что теперь уже точно Земля набита людьми под завязку! Даже с учётом промышленной революции. Но сейчас, когда на планете семь миллиардов жителей, мы видим не перенаселение, а неравномерное распределение популяции, потому что новая урбанизация задала новые нормы плотности населения.

У нас в России мы имеем обе проблемы: и неравномерное развитие территорий, и депопуляцию. Для того, чтобы удерживать и осваивать наши пространства в новой урбанистической эре, мы должны иметь не 146 миллионов, а не менее 300 миллионов. Япония имеет 125 миллионов жителей на территории в несколько раз меньшей, с плотностью 300 человек на квадратный километр. Это перебор, но когда сравниваешь с нашей плотностью менее девяти человек на квадратный километр, то понимаешь, что Россия по-прежнему степь и тайга. И говорить «понаехали», «самим жить негде» и так далее – нелепо и смешно. России надо устраивать военные походы за рабами, то есть за новыми гражданами, а не закрываться от иммигрантов.

Но здесь сразу встают две проблемы: во-первых, качество иммиграции. Мы хотим хороших, трудолюбивых и русскоязычных граждан, а не абы каких. Таких лучше было бы нарожать самим. Во-вторых, снова неравномерность развития территорий, из-за которой приезжие устремляются не осваивать заброшенные и заросшие борщевиком деревни, а в Москву, которая нерезиновая.

Заново перекачать население в деревни и сёла – это утопия. Дело даже не в том, что после жизни в городе человеку жить в деревне неудобно и скучно. Ведь можно и в деревне построить комфортное жильё, а развлечения сейчас всё равно цифровые. Дело в том, что сельскому хозяйству столько рабочей силы сейчас просто не нужно. И на селе нет, не будет, не может быть работы для новых миллионов людей.

Правильное развитие территорий – это города. Большие города. Миллионники. Но не агломерации. Потому что агломерации – это чистое беспримесное зло. Городская агломерация – это не просто «очень большой город». Гиперурбанизация по типу агломераций превращается в свою противоположность, становится рурализацией в самой уродливой форме. Агломерация по своей философии есть не город, а село, очень большое и многоэтажное, но село, поскольку развивается без плана, растёт как грибы, не имеет своей атмосферы, своей души. Агломерации не развивают, а пожирают города. Косточки центров исторических городов перевариваются, расщепляются соляной кислотой абсурдной гиперактивности в желудках монструозных агломераций.

Мой любимый город Санкт-Петербург почти перестал существовать. Ещё минута – и он окончательно растворится. Пришлёпнутые к нему бесконечные гетто-кварталы задушили город. А «элитные коттеджные посёлки в пригороде» делают контрольный выстрел в голову. И ты не спрячешься от этого в центре. Потому что жители агломерации тоже приезжают в центр, берут в самокатном шеринге электросамокаты и едут по тротуарам Невского проспекта, сшибая пешеходов и весело гогоча.

Это не шутка. То, что сейчас происходит на пешеходных тротуарах в историческом центре Северной столицы, есть пример, показатель и квинтэссенция происходящих изменений, когда сельская по своему типу агломерация пожирает город. Ведь город – это порядок. Это городская черта, дороги, тротуары, переходы, светофоры, правила. Разметка. Жизнь горожанина проходит в границах дорожной разметки. Он ведом разметкой. Иначе невозможно жить компактно миллиону людей.

Не то в селе. Вот просёлочная дорога по центру села, утоптанный пыльник. Едет по дороге грузовик, тут же велосипед бренчит звоночком, мальчик на самокате катится и женщина гонит хворостиной корову. Это очень пасторально и мило. Когда на всё село два самоката, три коровы и один грузовик. Им не нужна разметка. Только здравый смысл. Да и скорость по пыльнику не очень-то большая.

И вот мы переносим эту сельскую пастораль в город. И по не широкому, но гладкому асфальтовому тротуару Невского проспекта идут несколько миллионов человек, едут велосипеды, моноколёса, гироскутеры, электросамокаты, ролики, доски, скачут лошади и собаки. Что это? Город? Или большая деревня? Слишком большая, чтобы быть милой и пасторальной, уродливая репрезентация деревенского в городских декорациях.

Когда я хочу в деревню, я еду в деревню. Я люблю деревню как деревню. Но город – это город. И я убеждён, что эту оргию людей, животных и электросамокатов нужно перенести в специальные парки, имитирующие сельскую местность, где, однако, разметить дорожки для разных видов передвижения. А в городе запретить. Потому что город – это порядок. Орднунг. Нет орднунга – нет города.

А в политическом масштабе рост агломераций необходимо прекратить. Волевым решением. Но не только. А ещё и развивать, строить новые города, создавать новые центры притяжения для людей, с работой, с перспективами, чтобы люди не были вынуждены переться все в две–три агломерации. Урбанизация – это не только благо, это неизбежность. Но агломерации – это тупик.