Глава Счетной палаты Алексей Кудрин заявил, что «Россия не является лидером в вопросе духовных и традиционных ценностей», на это указывает статистика – число разводов и абортов в России выше, чем в США и странах Западной Европы.
Что же, фактически это так. При том, что в России наблюдается несомненное улучшение нравов (число абортов и умышленных убийств, например, неуклонно снижается), оно действительно остается высоким. Наивно-патриотическая вера в то, что наше население находится в лучшем нравственном состоянии, чем население Европы или США, не подтверждается статистикой. Какие выводы можно из этого сделать?
Вывод, который делают некоторые комментаторы – не России с ее абортами и разводами говорить о ценностях и духовности, или тем более отстаивать свои ценности перед лицом «растленного Запада». Запад, как видим, в заметно лучшем духовно-нравственном состоянии, чем Россия. Где этот вывод ложен?
Во-первых, не здоровые нуждаются во враче, но больные, чем хуже состояние нравов, тем острее необходимость в утверждении здравых, консервативных нравственных начал. Во-вторых, Запад неоднороден, и наши западники ориентируются на ту его часть, которая действительно является источником растления. Но рассмотрим это подробнее.
Ценности и традиции – не вопрос состязания с кем-то. Мы заботимся о своем здоровье не для того, чтобы быть здоровее соседа, а потому, что это наше личное здоровье и запасного у нас нет. Люди, например, воздерживаются от пьянства не потому, что хотят поразить весь мир своей добродетелью, а потому что понимают: их личная печень им еще в жизни пригодится и вообще можно употребить свой мозг как-то иначе, чем заливать его спиртом.
Так и ценности нужны не для того, чтобы быть мировыми лидерами, а потому что они правильны, сообразны подлинному благу и предназначению человека, а на уровне общества – потому что они необходимы для его выживания. И здесь важнее не то, как мы соотносимся с другими, а как мы соотносимся со своим прошлым, какова динамика. Динамика пока благоприятна – уровень абортов и других умышленных убийств из года в год снижается.
Сравнивать себя с другими нациями, которые прошли совершенно другой исторический путь и не знали ни семидесятилетнего коммунистического эксперимента, ни последовавших за ним экспериментов либеральных, довольно бессмысленно – Россия восстанавливается после тяжелой исторической травмы, этот процесс восстановления идет, но еще не закончен. Можно сравнивать динамику – в каком направлении движемся мы, а в каком – они. И тут важно определить, что помогает процессу восстановления и что мешает.
Часть нашего говорящего (и даже часть правящего) класса полагает, что России следует ориентироваться на Запад, который доказал свой успех и превосходство, а любые разговоры о ценностях и традициях только мешают нам сделать необходимое и неизбежное – покориться той части человечества, которую исторический прогресс избрал своим авангардом.
Всякое позитивное восприятие России как суверенной державы и самобытной цивилизации, в этом контексте вызывает враждебность, как пустая гордыня и бахвальство, которая мешает нам идти единственно верным, то есть западным путем. Отсюда давно уже замеченное примерно такое же отношение к согражданам, как у токсичного родителя к ребенку – постоянно припоминать все провалы, ставить в пример более успешных соседских детей, ни в коем случае не замечать никаких достижений. Впрочем, аналогия с токсичным родителем – не единственное, что приходит на ум.
- В чем причина материнского безумия
- Сказать «нет» антисемейной идеологии
- В России стало меньше браков и разводов
Другая аналогия – практики тоталитарных культов, когда людей психологически ломают, внушая им сознание их полной никчемности, ничтожества и неспособности справиться с жизнью, чтобы они потом обращались за крохами одобрения к лидеру культа. Россия изображается как страна с мрачной историей, унылым настоящим и пугающим будущим – чтобы указать ей путь послушания и ученичества у более достойной цивилизации.
В это восприятие (хотел этого сам Алексей Кудрин или нет) очень хорошо укладывается его ремарка (в ходе того же выступления) про то, что «для полноты и правды вести больший анализ истории репрессий в России, изучать, почему вообще в стране с высокими идеалами стало возможно, что сотни тысяч, миллионы людей пострадали в рамках наших же ценностей и традиций, чтобы это не повторилось»
С точки зрения истории это высказывание просто неверно. Репрессии проходили не «в рамках ценностей и традиций». Большевики никоим образом не были традиционалистами и даже не пытались ими притворяться. Они были самым антитрадиционным и прогрессивным движением, которое только было на свете. Это были люди, которые, как и их близкие, хотя и нелюбимые, родственники – либералы, смотрели на историческую Россию с враждебностью и презрением, и полагали ее ценности и традиции подлежащими искоренению.
Ответ на вопрос «почему вообще массовые репрессии стали возможны» достаточно очевиден – потому что революционеры победили охранителей в ходе кровавой гражданской войны. Потому что ценности и традиции исторической России были отвергнуты ради идеологической утопии.
Либеральная тенденция ставить в вину России преступления сталинской эпохи, как будто эти преступления каким-то образом вытекали из ее идеалов, ценностей и традиций, просто маскирует тот факт, что все ужасы нашего ХХ века проистекли именно из отвержения органических – религиозных, национальных, семейных – начал жизни ради глобальной прогрессивной утопии. Конечно, либеральная утопия не идентична большевистской, но они сходятся в том, что историческое наследие России надо отвергнуть ради некоего глобального проекта.
Теперь обратимся к тезису о том, что страны Запада нравственно благополучнее. В реальности есть два разных и остро конфликтующих Запада, которые имеют между собой примерно столько же общего, сколько русские большевики с русскими православными. Люди из одной страны, говорящие на одном и том же языке, могут быть носителями взаимоисключающих мировоззрений. Есть традиционный, консервативный, христианский, семейный Запад – и есть Запад либеральный, принципиально антисемейный, для которого главным вопросом в повестке дня является настойчивое продвижение абортов и извращений и подавление всех, кто с этим не согласен. Конфликт между двумя этими лагерями – который, используя библейские образы, можно было бы назвать конфликтом между Вавилоном Великим и Градом на Холме – некоторые американские комментаторы называют «холодной гражданской войной».
Наши западники ориентируются на совершенно определенную сторону в этом конфликте – на Вавилон Великий. Наше западничество оказывается тормозящей и разрушительной силой по той простой причине, что оно заимствует западные болезни, а не здоровье. Это понятно – болезни вообще заимствовать легче, так индейцы заимствовали у белых алкоголизм, а не технологии. Беда усиливается, когда в заимствовании болезней и видят желанный прогресс.
Подмена, в которую, осознанно или нет, люди при этом впадают, состоит в том, что нам указывают на лучшее, чем у нас, нравственное состояние Града на Холме, и предлагают по этому поводу покориться Вавилону Великому и присягнуть его ценностям и идеалам. Но если мы признаем (как, кажется, это подразумевается в выступлении Кудрина), что браки лучше разводов, а дети лучше абортов, мы уже перестаем учиться у Вавилона и сходим с либерального поезда.
Постулируя брак как ценность, и его расторжение – как беду, причем беду не только личную, но и общественную, мы уже сильно разворачиваемся от либерализма к здравому смыслу. Мы уже уходим от этики неограниченного личного произвола к этике долга и верности. Мы отвергаем смелые эксперименты над человеческой природой ради вечных истин. Мы принимаем, как само собой разумеющееся, представление о том, что в области сексуального поведения существует общественно одобряемая норма – это брак между мужчиной и женщиной, предполагающий взаимную верность и нерасторжимые обязательства, а другие формы поведения намного менее почтенны и не заслуживают поощрения. Расторгнутые браки и абортированные дети – не просто чье-то личное дело, а общественное бедствие.Это представление об уникальной ценности брака и материнства на языке современного либерализма называется «патриархальностью», «гетеронормативизмом», и клеймится как источник всякого угнетения и стигматизации меньшинств. Но если мы думаем о своем будущем, мы просто отказываемся прислушиваться к Вавилону и исходим из своих ценностей и интересов.
Мы строим наше будущее на фундаменте нашего тысячелетнего христианского и государственного наследия и не бегаем за очередной идеологической модой. И если мы не вполне еще выздоровели после прошлых экспериментов – это дополнительный довод, чтобы не пускаться в новые.
