В сегодняшнем мире профессионализм в искусстве не всегда имеет решающее значение и не является показателем творческого импульса, именно поэтому столь интересно творчество так называемых маргиналов.
Само творчество – это скорее преодоление душевной дисгармонии, психического расстройства, так сказать, слияние человека с миром, бытием
Известно, что у некоторых душевнобольных необычайно развита фантазия и способность сублимировать свои душевные состояния в творчестве. Исследователи отмечают, что картины душевнобольных напоминают картины Пабло Пикассо, Хоана Миро, Пауля Клее.
Когда психология стала исследовать художественное творчество, стало очевидным, что художник – это, по сути, маргинал. Итальянский психиатр, криминалист 19-го – начала 20-го века Ч. Ломброзо весьма тесно связывал гениальность и сумасшествие. Такого рода параллели в некотором смысле сейчас устарели.
Однако жесткая фиксация у Ломброзо многочисленных случаев связи экстраординарной одаренности и помешательства не может не вызвать интерес. Ломброзо писал: «Гоббс, материалист Гоббс, не мог остаться в темной комнате без того, чтобы ему тотчас же не начали представляться привидения.
Поэт Гельдерлин, почти всю жизнь страдавший умопомешательством, убил себя в припадке меланхолии... Моцарт был убежден, что итальянцы собираются отравить его. Мольер часто страдал припадками сильной меланхолии». Но мы сейчас знаем, что границы между психической нормой и отклонением относительны, а «здоровый рассудок» – понятие не только психиатрическое, но и социальное.
«Психически ненормальное» может являться просто проявлением в психике архаических ее уровней. Как известно, именно психической архаике и ее взаимодействию с цивилизованной, окультуренной психикой посвящена аналитическая психология К. Юнга. Как показала аналитическая психология, творческий потенциал художника с его бессознательной стихией зачастую вступает в конфликт с культурными канонами, нормами. Но ведь без этого и не может быть творчества.
Немецкий психиатр и психолог Э. Кречмер сближал экспрессионизм в искусстве и шизофрению именно в том смысле, что и там, и там оживают древние, примитивные образы мира.
На мой взгляд, творчество не может быть нездоровым, даже если психическое расстройство инициирует оригинальные сюжеты, образы, как это было у М. Врубеля. Само творчество – это скорее преодоление душевной дисгармонии, психического расстройства, так сказать, слияние человека с миром, бытием (термины здесь не так важны).
В 20-е годы 20-го века в Европе появились первые психиатрические коллекции произведений – рисунки, картины, скульптура, созданные пациентами и заинтересовавшие некоторых врачей своими художественными достоинствами. В 40-е годы французский художник Ж. Дюбюффе начал собирать коллекцию рисунков, картин и скульптуры, обозначенных им как «Ар-Брют» («грубое искусство»).
Авторами этих произведений были душевнобольные, заключенные, инвалиды, «чудаки». Интерес к этим произведениям понятен: в них отсутствуют каноны, шаблоны, «мастерство» (точнее, то, что профессионалы называют мастерством). Для Дюбюффе, очевидно, важен был не сам по себе факт аутсайдерства и непрофессионализма этих художников, но спонтанность, чистота их творчества, свобода от штампов классического или модного искусства, а, возможно, и то, что эти художники не принимают в расчет публику, они сосредоточены исключительно на самом произведении.
В 1997 году в Ярославле была проведена акция «Иные» – демонстрировалась коллекция работ душевнобольных («Иных») художников. Непременный вопрос обывателя: «Есть ли это искусство?» Но возможен и встречный вопрос: «А кто может определить, что такое искусство?»
Во всяком случае, эти произведения не приспособлены к нашему окультуренному восприятию. Но эта их «неконформность» не может свидетельствовать об их нехудожественности. Социальное и духовное значение этой выставки – возможность иначе взглянуть на себя, на окружающий мир, задуматься о смысле своего бытия-в-мире. Эта выставка учит пониманию Иного, не обязательно противоположного, но просто Иного – другой ипостаси нас же самих.
Известно, что изобразительное творчество ребенка в возрасте примерно трех–шести лет является абстрактным, в возрасте шести–девяти лет – примитивным, а затем – реалистичным. Есть ли это ступени совершенствования? Конечно, нет!
Для детей раннего возраста, которые рисуют (как и для художников), как говорят психологи, интересными могут быть не предметные, а формальные и сенсорные характеристики, образ, бескорыстное созерцание, а не функция вещи. Ребенок не знает и не чувствует евклидовой геометрии и свободен от академических традиций передачи пространства на плоскости.
Загляните в рисунки ваших детей, точнее, не просто загляните, а всмотритесь в них пристальнее. Ребенок купается в стихии цвета, он чувствует его музыку, ритм цветовых пятен, цветовой аккорд. Ребенок не создает оптическую копию действительности и не заменяет действительность иллюзией, но просто творит.
Когда всматриваешься в детские рисунки, как-то начинаешь понимать то чувство первозданности, которое присуще детям и утрачено многими взрослыми. А ведь в этом чувстве – витальная и творческая энергия. И что еще очень важно, первозданность и творчество ребенка не рассчитаны ни на эффект, ни на зрелищность, ни даже на понимание, точнее, оценку публики. Ведь получить энергетический импульс от произведения, настроиться с ним на одну волну – вовсе не значит «оценить» его по тем или иным критериям, в том числе и «эстетическим».
Не разрушаем ли мы эту первозданность неосторожной насмешкой, собственными суждениями, основанными на «авторитетах», на штампах профессиональных, то есть ремесленных систем обучения изобразительному искусству, наконец, нашими клишированными представлениями о «Прекрасном»?
Может быть, нам следует еще поучиться восприятию творчества наших детей?
Источник: Блог Романа Авдеева
