В среду на 68-м году жизни умер Виктор Топоров, переводчик, литературный критик, издатель.
Виктор Леонидович долгое время был колумнистом газеты ВЗГЛЯД, и мы представляем подборку самых интересных его суждений, которые обижали многих, вызывали яростные споры и составили Топорову славу самого непримиримого бойца за литературную и человеческую честность.
Какие-то наверняка понты – но поди разберись какие
«Введение ЕГЭ (не говоря уж о такой малости, как отмена обязательного ЕГЭ по литературе) подрывает традиционную литературоцентричность среднего образования и загодя торпедирует университетский (то есть более-менее энциклопедический) уровень и характер высшего.
Можно сколько угодно издеваться над «загубленной» бездарными словесниками школьной программой по литературе, но факт остается фактом: каждый из нас в существенной мере сформирован именно ею; и как раз те, кто в дальнейшем избирает себе принципиально другое поприще, сформированы ею в мере определяющей». («Еще раз об образованщине»)
«Все смешалось в голове у бедного рассказчика, но наступила и новая ясность: повинившись перед властями, он вновь отправился в Политиздат за заказом на книгу в серии «Пламенные революционеры». И выбрал от греха подальше (из списка предложенных святомучеников революции) венгра Белу Куна.
Поэзия маргинализовалась лет сорок назад
А то, что Бела Кун – кровавая сталинская собака почище любого Матвея Кудеярова (пусть самим Сталиным и уничтоженная), Анатолий Азольский читателю не сообщает, но наверняка знает. Даже не знает (знать такого нельзя – это не столь однозначно), а именно так и думает. Думает – и смеется себе в кулак.
Ну а при чем тут Альбер Камю, я так и не понял. Какие-то наверняка понты – но поди разберись какие». («Хуже советского только антисоветский»)
«Я не проанализировал даже, а всего-навсего пересказал четыре «толстожурнальных» произведения. Не худшие, но и не лучшие. Типичные. Список может быть продолжен до бесконечности – с привлечением как других «толстяков», так и других номеров тех же «толстяков», но ведь и так все ясно.
Иначе мы так и будем зажимать нос руками
Ясно в каждом отдельном случае, зачем это написано: Кучкина отрабатывает грант или что-нибудь типа того, Курчаткин тоже зарабатывает единственным доступным ему способом, Хургин мается дурью на ПМЖ в Германии по еврейской квоте, Щупов тоскует. Зачем это напечатано, в каждом отдельном случае тоже ясно. Известные писатели (Щупов – регионально известный), постоянные авторы соответствующих журналов, милые люди (последнее – предположительно; лично знаком я только с Курчаткиным и вот за него готов поручиться). Да и проза-то, если отвлечься от макаберной правозащитной фантазии, и впрямь неплохая.
Совершенно непонятно другое: кто это будет читать? А если предположить, что найдется издатель, который выпустит роман про цунами и повести про Пушку, Брунгильду и Верку с Валькой отдельными книгами, кто эти книги купит? Хотя бы одну и рублей за двести (а меньше сегодня книги не стоят)? Разве что какой-нибудь садист-меценат (в первой части статьи речь шла о читателях-мазохистах) скупит весь тираж и разошлет его по тюремным библиотекам!» («Последнее танго в Урюпинске»)
«Поэзия маргинализовалась лет сорок назад и окончательно выпала в осадок тому лет двенадцать – современная поэзия в первую очередь. И не согласны с этим только сами стихотворцы (круги с четвертого по пятый и, разумеется, девятый). А я буду только рад, если время, опровергнув мои построения, докажет их правоту». («После Бродского»)
«В кроваво-красной гамме (ее, кстати, несколько пригасили) на канале восторжествовала беспросветная серость – и тут же, уже в который раз, выяснилось: это Бремя Белых нести тяжело, а Бремя Серых (как говорить правду, по Булгакову, хотя как раз правдой здесь и не пахнет) – легко и приятно. Городской канал на троечку с твердым, как штык, рейтингом в 4% и умением лизать по самые гланды власть имущих – это, в конце концов, норма. В том понимании «нормы», которое вложил в это слово Владимир Сорокин, но тем не менее». («Бремя Серых»)
«В город на Неве сейчас идут деньги, большие деньги, и ожидаются очень большие (почему и как это происходит – предмет отдельного разговора). В городе – на московские, как правило, деньги – открываются все новые рестораны, бутики, антикварные и ювелирные магазины; открываются в количестве, обрекающем их на работу в убыток, если не в полный прогар. Такое, правда, в несколько более карикатурной форме происходило и раньше, но тогда дело заключалось в элементарном отмывании денег.
Сейчас другое: предприниматели «метят место», ожидая, пока не подтянется круто «поднявшийся» на шальных деньгах посетитель и покупатель. Та самая хорошо обеспеченная тусовка, которой в Петербурге еще только предстоит возникнуть. И, кстати, возникнув, она, как прогнозируется, проявит куда более высокие духовные запросы, чем уже существующая столичная». («Кинофестиваль класса «Х»)
«Не будем ни спорить, ни соглашаться с либералами, Бог им судья, но перенесем глобально глубокую мысль в интересующую нас плоскость. Литературная люстрация плюс пожизненный запрет на профессию для дедушек, не просящихся на утку, и для архивных юношей от сорока до семидесяти, им эту утку любовно и исправно, хотя и без толку, подкладывающих, необходимы отечественной словесности как воздух. Иначе мы так и будем зажимать нос руками. Иначе мы так и будем оглядываться вокруг себя, а они продолжат делать то, что делают...
Итак, я требую литературной люстрации! Более того, я ее в инициативном порядке ввожу! Уже ввел... Правда, «овощам» от этого ни жарко ни холодно, на то они и «овощи» – хоть в морозилку, хоть в скороварку». («Требую литературной люстрации»)
