Каждое наше движение выдает в нас советских людей, но советские люди вряд ли признали бы нас за своих. Мы плохо представляем, насколько далеко ушли от идеологических стандартов той эпохи.
Было бы большой ошибкой считать, что советского человека учили ненавидеть врагов советской власти
Шолоховеды и антишолоховеды согласны в том, что образы коммунистов в «Тихом Доне» выписаны без всякого пиетета. В связи с этим ТД называют чуть ли не антисоветским произведением (Д. Быков и вовсе назвал его «русофобским»). В самом деле: приходят на чужую землю, к открытым и трудолюбивым людям какие-то типы и начинают, «кривясь» и «ежась в улыбке», готовить перевороты и репрессии. Однако это лишь аберрация, возникшая в нашем послеперестроечном сознании, которое уже не понимает, как можно оправдывать убийство политического противника.Так, например, решение давних приятелей Григория Мелехова убить своего друга во имя мировой революции кажется современному читателю безусловно подлым. Но экранизация 1958 года ничуть не пытается сгладить те места романа, которые теперь задним числом считаются крамольными. Более того, в фильме есть отсутствующий в романе эпизод, где Штокман укоряет Ивана Алексеевича и Кошевого за то, что они не внесли Мелеховых в расстрельный список. В последовавшей затем сцене хуторского схода режиссер и советские цензоры ничуть не опасаются предложить массовому зрителю (а только в год показа фильм посмотрели 47 млн человек) такие, например, пояснения по поводу ликвидации семерых казаков: «подъесаул, настроенный враждебно против советской власти», «надевал погоны и орал на улице против советской власти». Такая мотивировка не вызывала вопросов у советского человека. Настроен против советской власти – получи пулю, что ж тут неясного?Однако было бы большой ошибкой считать, что советского человека учили ненавидеть врагов советской власти.Тут есть важнейшая тонкость: советский зритель сочувствовал веселым и жизнелюбивым казакам и, будь у него такая возможность, постарался бы спасти их от смерти и других уготованных советской властью неприятностей. Вместе с тем у зрителя не было и тени сомнения в праве советской власти уничтожить своих врагов. Безусловное признание силы правом – это то главное, к чему советская власть хотела приучить народ. Сталин вернее многих своих современников оценил потенциал «Тихого Дона». Читатель должен был твердо усвоить: человек, перешедший дорогу советской власти (намеренно или случайно), обречен вне зависимости от своих человеческих качеств.
То, что пострадавшими от власти оказывались именно положительные герои романа, было огромным достоинством с точки зрения кремлевского стратега. Вспомним, что он говорил о Булгакове: «Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь». В этом смысле и человеческие черты Каледина и других противников советской власти, явственно проступающие в наскоро переписанных Шолоховым фрагментах воспоминаний Краснова и Янова, оказывались весьма к месту. Пуст эти харошые луди умрут у всэх на глазах. Усатый антипод Пигмалиона незаметно переделывал страну под себя, превращая живую плоть в девушку с веслом.
Не возненавидеть того, кого ненавидит власть, а без рассуждений отречься от того, кого власть назовет своим врагом – вот какого умения добивалась советская диктатура от человека. Власти не были нужны такие винтики, которые бы ненавидели то, что ненавидела она, и любили то, что любила она. Ей нужны были винтики, умеющие только крутиться, когда прикажут, преобразовывая свое вращающее движение в нужное власти осевое.
Но ведь что приятно: теперь даже ностальгирующая по советской власти часть общества пытается выставить Шолохова противником репрессий. Значит, логику Штокмана в России уже не понимают. По форме мы все еще остаемся винтиками, но наша сущность все меньше и меньше соответствует этой форме.
Источник: Блог Михаила Соломатина
