Егор Холмогоров: Крайний Восток и Русская Океания

Это земля, где встает русское солнце.

В конечном счете именно русские открыли в Тихом океане множество островов, атоллов и рифов. Было время, когда на географических картах Маршалловы острова пестрели именами Суворова, Кутузова, Румянцева, Крузенштерна, а острова Туамоту именовались Островами россиян в честь Спиридова, Милорадовича, Чичагова, Грейга. Всего русские мореплаватели открыли в Океании 50 островов.

На наш Крайний Восток китайцы войдут, только если мы оттуда уйдем – ошибка, которую, надеюсь, мы не допустим

Хотя большинство русских названий исчезло с карты после деколонизации, сменившись туземными, некоторые удержались и по сей день – атолл Суворова на островах Кука, острова Сенявина в группе Каролинских островов и даже остров Лисянского на американских Гавайях.

Кстати, гавайские острова очень дружелюбно встретили русских мореплавателей, и 1818 году гавайский царек Томари, поддерживаемый Российско-американской кампанией, попросил о принятии в русское подданство. Однако прошение было отклонено – то остервенение, с которым российская внешняя политика в первой половине XIX века противилась любым приобретениям на Тихом океане, рационального объяснения попросту не имеет.

Придется предполагать (и предположение окажется не слишком невероятным), что внешней политикой России руководили иностранные, прежде всего английские шпионы. Если бы вельможи-патриоты не справились бы в 1850 году с влиянием канцлера Нессельроде, категорически настроенного никаких приобретений на Амуре не делать, и Хабаровск, и Владивосток сегодня принадлежали бы Китаю, а Сахалин – Японии.

Так или иначе, наш Дальний Восток – это в каком-то смысле только обломок того обширного русского мира, Русской Океании, который зачинался в XIX веке и охватывал Камчатку, Аляску, Форт Росс в Калифорнии, ряд Тихоокеанских архипелагов и в котором не выглядела бы инородным телом и русская Антарктида.

Увлеченным строителем того мира был, к примеру, граф Н.П. Резанов – затеявший роман с дочерью испанского коменданта Сан-Франциско Кончитой не по страсти, а по твердому расчету – родство позволило бы российско-американской компании без проблем снабжаться в Калифорнии хлебом, а Резанов надеялся развернуть с этой страной обширную торговлю.

Увы, попытка была совершена слишком рано – «мы рано родились, желая невозможного» – корабль из Кронштадта шел на Камчатку 10 месяцев, а в Охотск и того больше. Сухопутные сообщения с центральной Россией были столь тяжелы, что тот же Резанов умер на полпути в Санкт-Петербург.

Уцепиться за Тихий океан по-настоящему прочно Россия смогла бы, если правительство вложило бы в эту идею всю энергию и все силы. Но приходится радоваться тому, что, потеряв Гавайи, Калифорнию, Аляску, нам удалось прочно закрепить за Россией хотя бы Евроазиатскую часть Русской Океании.

Эта часть и получила название «Дальнего Востока», потому что от сердца России она и в самом деле была тогда очень далеко. Но все-таки мне это название категорически не нравится. Трудно называть «Дальним» место, где Россия начинается, где встает наше солнце.

Поэтому мне нравится выражение, употреблявшееся творцом Русского Приморья – адмиралом Г.И. Невельским: «Крайний Восток России». И я дальше буду говорить не «дальний», а «Крайний Восток». Край русской земли.

Мой опыт соприкосновения с Крайним Востоком не велик и не разнообразен, я совершил несколько путешествий по Сахалину. Но все-таки мой опыт больше, чем у многих сограждан. А потому я решусь опровергнуть некоторые ходячие мифы о нашем Крайнем Востоке, которые способствуют его отчуждению, а не интеграции.

Миф первый, что это «страшно далеко». Это не так. Все зависит от транспорта. На остров Сахалин, к примеру, летят в основном самолетом. Да. Это дорогой вид транспорта. Но ты оказываешься на Сахалине из Москвы меньше чем за 9 часов. В город Псков, к примеру, отправляется всего один поезд, который идет из Москвы 12 часов. Примерно столько же занимает путь на автомобиле с учетом смертельно опасных дыр в дорожном покрытии на этом направлении. Самолеты в Псков не летают. Теперь скажите – какой город дальше? Южно-Сахалинск за 9 или Псков за 12?

Да, к Санкт-Петербургу Псков гораздо ближе. Ну так и к Хабаровску и даже Красноярску Южно-Сахалинск гораздо ближе. Большая часть Крайнего Востока не дальше от нас, чем Русский Север или даже просто российская глубинка. Там есть свои медвежьи углы – где, как на Камчатке, может замести снегом по крышу или отрезать штормом, как на Курилах, но такие же медвежьи углы есть у нас и в 50 километрах от дома.

Как-то раз я решил доехать из своего Обнинска в славный русский город Алексин, расположенный совсем недалеко – и вдруг обнаружил, что прямой дороги между этими населенными пунктами нет и нужен двухчасовой объезд или езда по проселкам и ухабам, которую выдержит не всякий джип.

Миф второй, странным образом сосуществующий в нашем сознании с первым, – представление, что Крайний Восток – это какая-то одна деревня. Мой знакомый сахалинский священник как-то жаловался, что когда он был в Москве, его просили передать привет одному батюшке с Чукотки. Это звучит примерно так же, как если бы жителя из Краснодара попросили передать привет жителю Мурманска на том основании, что это все где-то рядом.

Крайний Восток очень большой. Это несколько разных географических, геополитических и административных регионов, которые связаны между собой в основном нахождением недалеко от Тихого океана. Хотя в ДФО зачем-то записана еще и Якутия, связь которой с регионом в древности была несомненна – именно из Якутска по Лене и ее притокам отправлялись первопроходцы и на Амур, и в Море Лаптевых, и далее к Берингову проливу.

Однако особой связи между крайневосточными регионами по морю сейчас нет, они оказываются друг от друга дальше, чем от Москвы. В последнее время, впрочем, отстраиваются оперативные коммуникации на Хабаровск, и это не может не радовать.

Возможно, именно вследствие этой разобщенности крайневосточных земель между собой и их завязанности на Москву сложилось положение, в котором абсолютной ложью является третий миф: «там все совершенно другое, люди совершенно другие, это уже почти не Россия, и даже машины все с правым рулем».

#{image=619927}Из этих заявлений правда только последнее – везти из Японии б/у автомобили и в самом деле дешевле, а потому ими заполнены все дороги. Но ездят-то на них все равно по российским правилам и правосторонней разметке. В последнее время, кстати, на Крайний Восток все чаще привозят леворульные автомобили из центральной России и их становится все больше.

Первое, что меня поразило в свое время по прилете в Южно-Сахалинск, – это идеальный «московский» выговор его жителей: так не похожий на сибирский говорок сограждан, которые ближе к нам на несколько тысяч километров. В Красноярске, к примеру, гораздо больше регионального своеобразия, включая многонациональность, чем на Сахалине.

Хорошо это или плохо, но больше всего Сахалин похож на Подмосковье, переходящее к северу в Архангельскую область. Если забыть о том, что у тебя перед глазами сопки, а за сопками – море, то невозможно будет поверить в то, что ты находишься за 9 часовых поясов.

При этом подчеркну еще раз – речь идет о Южном Сахалине, где власть России установилась только 70 лет назад после 40-летнего перерыва и который до этого был практически пустыней. Но, тем не менее, вы найдете на всю столицу острова всего один японский дом – краеведческий музей, где некогда находился начальник «префектуры Карафуто», и даже один магазин с японскими продуктами.

Правда, продукты эти, по совести, оказались совершенно не вкусными – в отличие от местных русских особенностей: свежесваренного краба, которого вам продадут на рынке или на лотках у трассы, или изумительного сахалинского живого пива, которое несравнимо ни с каким другим пивом в мире.

Отдаленность Крайнего Востока выдает его природа. Но на этой весьма своеобразной природе люди основали очень «среднерусскую» по образу жизни среду. И, возможно, именно это и является своеобразной особенностью Крайнего Востока. Живущим там людям нужно постоянно чувствовать, что они – такие же, как остальная Россия.

Зато, впрочем, здесь очень развит патриотизм – гордость за русских исследователей и первооткрывателей, за демиурга края адмирала Невельского, памятников которому становится все больше и больше; за солдат, защищавших Крайний Восток от нападений английской эскадры в Крымскую войну, от нашествия интервентов в Гражданскую, освобождавших Сахалин и Курилы в 1945-м.

В этом патриотизме есть, конечно, свой вызов – в Хабаровске он заточен против Китая и взлелеян десятилетиями противостояния с соседями за острова на Амуре, на Сахалине и Курилах – против Японии, которая пытается все время напоминать о «северных территориях». На Камчатке, говорят, регулярно вспоминают недобрым словом горбачевского министра Шеварднадзе, подарившего большую часть нашей экономической зоны США.

Нормальное пограничное сознание, тесно переплетенное с сознанием своей нормальной русскости. Ни о каком «дальневосточном сепаратизме» говорить не приходится. Миф о том, что он существует, породило неточное знание истории Гражданской войны.

Многие помнят, что была какая-то «Дальневосточная Республика» (ДВР), и думают, что это значит, что Крайний Восток тяготеет к суверенной государственности.

Но красная ДВР была как раз антисепаратистским образованием – это было государство-буфер, прикрываясь которым, Советская Россия выдавливала с Крайнего Востока белых и интервентов. Впрочем, созданное при поддержке США и Японии белое правительство в Приамурье тоже никакого сепаратизма не проявляло.

Единственный раз, когда сепаратисты всплыли, – это когда после эвакуации белых из Владивостока японцы попытались назначить марионеточное правительство из сибирских (именно сибирских) областников. Мероприятия этого правительства ограничились расклейкой плакатов и неудачной попыткой разграбления денежной кассы Владивостокской городской думы.

Если на Крайнем Востоке и были сепаратисты, то только украинские. В воспаленном мозгу украинцев бытует миф о некоем «Зеленом Клине» – Восточной Украине, якобы объявившей независимость от большевиков и России на территориях Хабаровского и Приморского краев.

Правда, исследование биографий деятелей мифического «клина» показывает, что это были обычные сотрудники атамана Семенова и адмирала Колчака и никакой крайневосточной Украины нигде, кроме воспаленных горилкой мозгов, не существовало.

Еще один миф о «Крайнем Востоке» – это то, что «его скоро захватят китайцы, там уже нет никого кроме китайцев, вообще это раньше был Китай, а Россия незаконно отобрала, но китайцы все помнят и скоро придут за своей землей». Особенно интенсивно это словоотделение происходит, опять же, в умах украинских блогеров и журналистов.

Будем точны. Территории Приамурья и Приморья никогда не входили в состав Китая и никогда Россией у Китая не отбирались. Когда русские во главе с Ерофеем Хабаровым появились в 1649 году Приамурье в середине XVII века, они вскорости столкнулись с маньчжурами, кочевым племенем, создавшим кочевую империю Цин. Всего за 5 лет до того Империя Цин захватила Пекин, а сопротивление китайцев на юге страны продолжалось до 1680-х годов, когда был подписан Нерчинский договор России и империи Цин.

На эту тему
• Украинских авиаинженеров-беженцев пригласили на работу на Дальний Восток
• СМИ: Россия предложила построить газопровод с Сахалина до Японии
• На развитие Дальнего Востока решено направить 7,5 млрд рублей
• Путин поручил продумать вопросы субсидирования перевозок рыбы с Дальнего Востока

Никакого отношения к Китаю империя Цин не имела. Напротив – это было государство, где китайцев унижали, заставляли носить косы, всячески показывали им их второсортность. Освобождение Китая началось лишь с Синьхайской революции 1911 года, к тому моменту Россия давно уже владела Приморьем. Называть Империю Цин «Китаем» – это то же самое, что именовать Золотую Орду «Русью» – прокатит только для секты поклонников Фоменко.

Китаю Приморье не принадлежало никогда. Империи Цин на момент столкновения с русскими оно тоже не принадлежало. Логика событий была обратной – лишь тогда, когда маньчжуры увидели, что на Амуре появились русские (особенно с учетом того, что насельники Албазинского острога были не прочь пограбить маньчжурские владения), им срочно понадобились эти территории. Маньчжуры были не обороняющейся, а наступающей и агрессивной стороной.

Русские люди пережили несколько тяжелейших осад в Албазинском остроге. Но, в конечном счете, ввиду того, что у русских на Амуре были разрозненные отряды, а у Империи Цин огромная армия, России пришлось пойти на признание агрессии и заключение Нерчинского договора, который отрезал нас от Амура и заставлял забыть о Приморье.

Однако маньчжурская империя оказалась собакой на сене. Когда Г.И. Невельской занялся присоединением Устья Амура к России, он обнаружил, что край представляет собой пустыню, населенную редкими племенами гиляков, к которым иногда заезжает несколько маньчжурских купцов. Самой серьезной угрозой на весь край были несколько бледнолицых «лоча» – то есть беглых русских каторжников.

Невельскому хватило всего 50 солдат, чтобы присоединить к России тысячи квадратных километров. Все его насильственные действия свелись к тому, что при первой высадке он пригрозил пистолетом начавшему дерзить маньчжурскому купцу, а поставив его на место, допросил и узнал:

«1) что им запрещено спускаться сюда по Амуру, что они бывают здесь самовольно, с ведома только лишь мелких чиновников города Сен-зина 84 (около 300 верст от устья Сунгари), за что этим чиновникам они дают взятку соболями, которых выменивают у гиляков, гольдов и мангунов на товары и большей частью на водку (араки);

2) что на всем пространстве по берегам Амура до Каменных гор (Хинган) нет ни одного китайского или маньчжурского поста.

Что все народы, обитающие на этом пространстве, по рекам Амуру и Уссури, до моря, не подвластны китайскому правительству и ясака не платят». Расспрашивая же гиляков, Невельской установил, «что же касается китайцев, то они никогда и не являлись сюда».

Другими словами, никакого реального маньчжурского суверенитета на этих землях не существовало. Китайцев же там и вовсе никогда не видели. Хотя бы потому, что маньчжурские императоры запрещали китайцам появляться на территории, которая считалась ими собственно Маньчжурией.

Поэтому, когда некоторые горячие головы в Китае заговаривают о том, чтобы «вернуться к границам по Нерчинскому договору», им следует ответить, что это возможно сделать не раньше, чем все китайцы отрастят состриженные в 1911 году косы.

Китайская проблема на Крайнем Востоке возникла не до, а после присоединения Приамурья и Приморья к России. На земли, охраняемые твердым законом и малонаселенные, открытые наконец для сельскохозяйственного освоения, действительно устремились массы трудолюбивых китайцев, которые разбивали огороды, оборудовали женьшеневые плантации и грезили о своих покинутых садах где-нибудь в Сычуани.

Великий русский писатель и военный разведчик (деликатно именуемый у нас «исследователем и путешественником») – Владимир Клавдиевич Арсеньев – провел свои основные экспедиции по Уссурийскому краю, в том числе, и для того, чтобы оценить потенциальную «китайскую угрозу». И пришел к выводу, что она высока. Но связывал он ее не с агрессивностью китайцев, а, как ни странно, с их предприимчивостью и трудолюбием.

Он опасался, что китайцы своей трудолюбивой массой сделают русских в крае попросту неконкурентоспособными, вычерпают все его богатства, поработят туземцев и, так сказать, доведут Приморье до состояния экологической пустыни.

Поэтому он был за решительное ограждение края от чужеземцев и переселенцев, хотя к конкретным китайцам, встречающимся на страницах его книг, он относится дружелюбно и сочувственно, ценит их высоко. Однако личность личностью, а государственный интерес – государственным интересом.

Китайцев не надо понимать как каких-то империалистов, любой ценой стремящихся захватить наш Крайний Восток. Они просто селятся там, где получается поселиться, и стараются извлечь из всего максимально возможную выгоду, не ленясь трудиться от зари до зари. Этой своей устрашающей эффективностью они опасны. Но лишь там, где не проводится протекционистская политика. Лишь там, где им позволяют заполнить все.

На нашем Крайнем Востоке эта опасность в целом сознается, поэтому даже для строительства там предпочитают привезти гастарбайтеров из Средней Азии, нежели нанять соседних китайцев. Достаточно очень умеренного и вежливого сопротивления, чтобы свести китайский фактор до приемлемых значений, не обижая нашего великого соседа.

Что же касается Китая как государства, то, может быть, он и хотел бы проводить экспансионистскую политику, но только если Россия совсем ослабеет. С сильной Россией Китай будет жить в мире и дружить. Свою энергию китайцы прилагают сейчас в основном в южном направлении, по пути адмирала Чжэн Хэ, осваивая Индийский океан и Китай.

На наш Крайний Восток они войдут, только если мы оттуда уйдем – ошибка, которую, надеюсь, мы не допустим. Стравить Россию с Китаем больше всего сегодня хотелось бы Западу для того, чтобы ослабить и нас, и китайцев. Поэтому громче всего о китайской угрозе России звучит как раз от западных экспертов.

Последний миф, о котором хотелось бы поговорить вкратце, – это миф о том, что Крайний Восток для нас бесполезен и не нужен. Что это много гор, тундры, джунглей и ничего по-настоящему ценного. Понятно, что такую точку зрения высказывают в основном двоечники, но двоечников у нас много.

Крайний Восток – это совершенно уникальные явления, возможности и перспективы.

Приведу пример. Большинство этого не знает, но красная икра, которую мы так любим, делится на два сорта. Икра, добытая в реках из рыбы, идущей на нерест, и икра, полученная прямо в море. Вторая категория встречается намного реже и стоит гораздо дороже.

Но одна из основных баз ее производства находится... на острове Итуруп. Том самом, про который наши либералы тысячу раз пробормотали: «Ну чего вы вцепились в эти четыре острова... Отдайте их Японии... У нас земли завались... А вы вцепились в эти голые никому не нужные скалы...». Разумеется, японцы – не дураки и отлично знают, почему и зачем они требуют у нас эти мнимые «четыре скалы».

Надо сказать, что на сегодняшний момент часть нашего Крайнего Востока и в самом деле превратилась в экономическую колонию Японии. Причем контрабандную. Большинство наших рыбных хозяйств гонит контрабандой продукцию в Японию, где платят дороже и валютой. Сахалин – край подпольных миллионеров-контрабандистов.

Можно, конечно, до бесконечности запрещать (пограничный контроль с каждым годом становится все жестче). Но на самом деле эта контрабанда будет продолжаться до тех пор, пока Крайний Восток не будет привязан к остальной России достаточно крепко. Необходимо продолжение железных дорог, качественные автодороги (и локальные, и на Запад), нужен запуск новых авиарейсов, развитие Севморпути, строительство моста Сахалина и материка, интенсификация морского и речного сообщения внутри региона.

Самая главная угроза для русского Крайнего Востока не в том, что его завоюют китайцы, и не в том, что оттуда разъедутся все жители, хотя «вахтенный» психологический комплекс там развивается и, конечно, подрывает демографию, но темпы депопуляции Крайнего Востока в последние годы снизились. И саму депопуляцию я бы не преувеличивал.

Советская власть завезла туда избыточное население, явно больше, чем реально позволяла существовавшая инфраструктура. И уехал именно этот излишек. Если инфраструктура будет улучшаться, а жизнь – становиться более удобной, население Крайнего Востока будет расти. Из неустранимых факторов, портящих качество жизни, можно назвать разве что один – невыносимо гнусные комары, от одного укуса которых рука распухает на неделю. Ни от чего так не мучаются герои Арсеньева, как от мошки – так дело обстоит и по сей день.

Но действительная угроза нашему Крайнему Востоку состоит, конечно же, в экономическом и культурном подъеме всего Тихоокеанского региона, в превращении Шанхая в экономический центр мира, в смещении Атлантики с королевского места Тихим океаном.

Если Россия по-прежнему будет воспринимать «дальний восток» как периферию, то это усиление Тихоокеанского мира попросту оторвет наш Крайний Восток от нас и переформатирует его от себя. Если жизнь Тихоокеанского мира станет по-настоящему интересной и интенсивной, то, конечно же, Крайний Восток в итоге начнет жить этой интенсивной жизнью АТР, а не затхлым мирком заброшенной российской провинции.

Поэтому нам надо готовиться к той эпохе, когда Крайний Восток станет не захолустьем, не «фронтиром», а «фронтменом» России в двух шагах от новых мировых центров. Очень не помешала бы здесь та Русская Океания, надежда на которую была потеряна в XIX веке. Или хотя бы память о ней. Осознание того факта, что Тихий океан – наш.

Нам не нужна Атлантида. Нам нужна Океания.