Андрей Архангельский: Хосни Мубарак и я

Моей страной тогда, в 1981-м, руководил один дедушка: он был у власти так долго, что, казалось, целую вечность. Но вскоре дедушка умер; его сменил другой дедушка, который умер спустя год; ему на смену пришел еще один дедушка, который умер менее чем через год. Эти скорые смерти создавали иллюзию изменений, хотя на самом деле ничего не менялось. Зато в моей жизни происходили тысячи изменений: я рос, учился читать, писать, считать, плеваться через трубочку бумажными шариками, подрисовывать усы писателям в школьных учебниках, кидаться снежками и, глядя прямо в лицо учительнице, заявлять, что окно в кабинете истории разбил не я.

И, наконец, я дожил до того дня, когда мы с Хосни Мубараком впервые со времен моего второго класса опять оказались в равных жизненных условиях

Что делал Хосни Мубарак в эти годы? Нельзя сказать, что он ничего не делал: боролся с коррупцией, сажал чиновников, выпустил из тюрем несколько сотен членов оппозиции, разрешил ей издавать собственные газеты. На него дважды покушались исламисты, которых он тоже не жаловал. Восстановил дипломатические отношения со всеми арабскими странами. Но высокий уровень коррупции и безработицы ему так и не удалось победить, как и монополию крупного капитала.

Тем временем в моей стране началась перестройка, за что я до сих пор безмерно благодарен тогдашнему лидеру. Сказать, что тогда, в 14 лет, моя жизнь изменилась – это не сказать ничего. Перемены происходили буквально на каждом углу и в каждую минуту. «Мы ждем перемен» – пел известный певец, и хотя я не совсем понимал, что он имел в виду, но знал, что это хорошо, правильно – хотеть перемен.

А вот в жизни президента Египта Хосни Мубарака уже мало что менялось: он продолжал безуспешно бороться с коррупцией и безработицей, а также с монополией крупного капитала. Зато в целом в жизни его страны, как было решено, наступил этап стабильности. Это означало, что он побудет президентом еще некоторое время.

У меня тем временем закончилась школа, и почти одновременно – моя бывшая страна; я переехал в другой город и поступил в университет. О стабильности можно было забыть: лекции, экзамены, сессии – при этом еще и приходилось работать в газете, потому что очень хотелось есть. Потом я встретил девушку своей мечты, и, как мне казалось, это навсегда. Потом газету закрыли, а девушка закрылась как-то сама собой. Менялись мои пристрастия, друзья, гитары, аккорды, выпивка, сигареты, кумиры и привычки. В мире тоже было неспокойно: регулярно начинались и заканчивались войны, менялись страны, флаги, правительства, случались экономические кризисы, рушились и перекраивались политические системы.

И только у президента Египта  Хосни Мубарака ничего не менялось. К тому времени шел уже второй его президентский строк по земному (демократическому) летоисчислению. Он жил мирно с Израилем, с США и Саудовской Аравией, и всех, в общем, устраивал. К этому времени он дважды переизбирался на референдумах, причем голосование проходило по единственной кандидатуре: это обосновывалось сохранением чрезвычайного положения в стране, вызванного обострением исламской проблемы.

А я опять переехал в другой город, столичный, и опять все по новой: новое издание, новые хитрости, новые съемные квартиры и новые развлечения. В стране как раз заканчивалась эпоха первоначального накопления капитала: взрывали и убивали уже чуть реже; бизнесмены становились чиновниками, бандиты становились бизнесменами, другие бизнесмены, напротив, объявлялись банкротами и бандитами; у моей страны опять к тому времени сменился руководитель – прежний превратился в дедушку, но ушел с поста сам.

Уже 20 лет мы шли по жизни рука об руку с Хосни Мубараком (хотя он и не догадывался об этом): он, как мог, поддерживал стабильность – и себя в ней; я же о стабильности только мечтал: разочарования, расставания, безденежье, разъезды, ссоры, переселения, обиды, падения и подъемы. Я надоедал девушкам, и они меня бросали: или, напротив, они мне надоедали, и я с ними расставался. Иногда мне казалось, что нужно что-то менять (эта мысль, честно говоря, временами посещает меня каждое утро). Иногда же, напротив, казалось, что я живу как на вулкане и мне нужна какая-то стабильность. Но тут срывало кран, случался теракт, начиналась дистония, нужно было переезжать с одной квартиры на другую, у моего издания менялись хозяева, и ни о какой стабильности не могло быть и речи.

И только жизнь президента Мубарака оставалась островком стабильности в бушующем мире. К тому времени он уже больше 20 лет руководил страной: столько же, сколько Л. И. Брежнев, вдвое дольше, чем Б. Н. Ельцин, и вчетверо дольше, чем М. С. Горбачев. 26 сентября 1999 года в Египте прошел референдум о продлении уже на шесть лет президентских полномочий Мубарака, по итогам которого он сохранил пост президента, получив поддержку, как несложно догадаться, в 93,79% голосов. Словосочетание «Хосни Мубарак, президент Египта» стало настолько привычным, что, казалось, это президента просто уважительно называют по отчеству.

Тем временем в моей стране наступили очередные перемены, которые тоже назывались стабильностью: правда, мало кто понимал, что это такое, но всем было хорошо оттого, что за них думал теперь кто-то другой. И так прошло еще 10 лет. За то время, пока я работал в журнале, сменилось четыре моих непосредственных начальника и четыре главных редактора (заместителей я даже не считаю), пять издателей и примерно 67 менеджеров по рекламе и распространению; несколько раз менялись моя должность и зарплата, и не всегда в сторону увеличения. Кстати, вновь поменялся и президент моей страны, хотя многие до сих пор не верят в это.

И, наконец, я дожил до того дня, когда мы с Хосни Мубараком впервые со времен моего второго класса опять оказались в равных жизненных условиях. Спустя 30 лет у народа Египта кончилось терпение, и он вышел на улицу. Я не знаю, какова судьба президента Мубарака на момент, когда вы читаете этот текст. Но если спросить меня, почему люди терпели 30 лет, а потом вдруг перестали терпеть, то я могу сказать только одно: все надоедает, рано или поздно. А ведь политики надоедают даже раньше, чем любимые девушки – просто им, в отличие от девушек, не сразу говорят об этом.

Тут нужно сделать одно важное замечание. Мубарак вовсе не является палачом или диктатором; Запад называет его режим авторитарным, но никак не тоталитарным, и даже оппозиция в его собственной стране с этим определением согласна. Ну, родственники президента были не самыми бедными людьми в стране, ну, принадлежала им примерно половина всего хорошего в этой же стране. Удивить нас тут нечем, а с поправкой на восточную или африканскую специфику – так и вовсе жить можно.

То есть, я хочу сказать, что люди протестуют вовсе не против сатрапа, а просто потому, что хватит и надоело. Потому что все люди на Земле тоже ходят в школу, плюются из трубочек, бьют окна, заводят жен или мужей, потом – детей, осваивают гаджеты и ходят на работу, то есть у всех все меняется. И если все меняется, кроме президента, честное слово, тут что-то не так. Ничего личного, никакой политики. Просто по-человечески.

И тут я должен сделать еще одно замечание. В СМИ я целую неделю слышу от разных людей один и тот же тезис. Да, Мубарак не подарок, но если бы вы знали, какие силы могут прийти на смену ему, то вы бы сочли за лучшее упрашивать Мубарака остаться. И что сегодня от его решения – уйти или остаться – зависит ни много ни мало мир на планете. И если Мубарак все-таки уйдет, то нарушится хрупкое равновесие, лопнет пружина, все расстроится и рассыплется, и мир рухнет под ударами исламистов.

Здесь мы имеем дело с парадоксом демократии: при демократических процедурах всегда есть опасность, что народ выберет не лучшего, а худшего – или худшее – с точки зрения остального человечества.

Ну и что, хочу я спросить. А если Мубарак пробудет у власти еще 10 лет – что, эти темные силы рассосутся сами собой? Растворятся? Откажутся от своих целей? Нет. Они будут еще энергичнее и жестче добиваться своего. Мало того: если бы Мубарак ушел 10 или 20 лет назад, когда в принципе карьера европейского или американского политика заканчивается, тогда, возможно, нынешняя опасная ситуация и не была бы патовой.

Так что, в любом случае получается, что президенту всегда лучше уходить, чем не уходить. Политологи, которые пугают нас исламизацией Египта, подобны человеку, который решает не просыпаться потому, что дальше будет еще хуже. Ну, будет. В конце концов мы все умрем. И что же теперь – не жить? Что с этим можно поделать – со временем, с естественными изменениями и ходом истории? Одни приходят, другие уходят. Поэтому уходить нужно, и менять нужно, и не бояться перемен. Все это знают; но когда сидишь наверху 10, 20, 30 лет, бывает, забываешь. И вспоминаешь только тогда, когда многотысячная толпа собирается внизу и начинает кричать дурными голосами: слезай, пора.