Баян Ширянов: За веру?!

«И истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «Перейди отсюда туда», и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф. 17,18-21). Если следовать логике приверженцев теории палеоконтакта, заявляющих, что Иисус был пришельцем по папе, то из второй цитаты можно сделать вывод, что вера (как и горчица, привет Кэрроллу!) есть «минерал огромной взрывчатой силы». Причем наверняка радиоактивный. Иначе откуда в таком маленьком объеме такая мощь?

Для справки: вес одного горчичного зерна составляет максимум 0,005 грамма. До-о-олго искал, пока пробился через всех толкователей Евангелий, кулинаров и высказывания пророка Мохаммеда про то, что «тот, в чьем сердце есть вера весом в горчичное зерно, не войдет в ад».

Если продолжать копаться в Новом Завете, то самое мощное определение того, что ж такое вера, находится у апостола Павла. В послании к евреям он говорит: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). Чего ожидают христиане? Апокалипсиса. Страшного суда. Спасения. Не дождавшись перечисленного до смертного одра, сиречь индивидуального конца света, начинается ожидание загробной жизни. Нет, сперва верующие надеются, что Бог им поможет здесь, при земной жизни. Некоторые дожидаются («Дурилка, я ж тебе три раза помощь присылал!» (с) – Бог из анекдота), большинство – нет («Ну вот не люблю я тебя!» (с) – Бог из другого анекдота). Они тогда засучивают рукава, берут судьбу в свои руки и рулят по мере сил, умений и возможностей, памятуя, что святые отцы им втолковывали о том, что ежели они тащат свой крест, значит им достанет сил доволочь его до водружения, поскольку запас этих сил и прочности дан не кем иным, как Всевышним. Тем, Он, собственно, и помогает: дает дожить до смерти, не вмешиваясь. Причем, если бы люди не верили, что дотащат свое бремя, – бросили бы моментом. Такая вот несправедливость: одни молятся и получают желаемое, другие делают те же упражнения… И фигушки! Почему? С верой плоховато. Меньше ее чем полмиллиграмма.

Чего ожидают христиане? Апокалипсиса. Страшного суда. Спасения

Справедливости ради можно подыскать и другое, не связанное с такой эфемерной, но обладающей массой материей, как вера. Например, такое: просящие желали лишь того, что им и так должно на голову свалиться. Но тут мы сначала углубимся в даосизм, по которому можно научиться сперва ничего не хотеть, потом ничего не хотеть правильно, а потом не хотеть того, что хочется, и по такой методе его гарантированно получить. Ведь то, чего НЕ желаешь, случается чаще, чем то, ЧТО желаешь… Дальше можно залезть в дебри норн, запутаться в их плетении, разлить по Иггдрасилю мономолекулярную пленку дискуссии о фатализме и детерминизме… Вспомним, что во Вселенной, сиречь Мультиверсе, может случиться вообще ВСЁ, и на том успокоимся, безоговорочно приняв на веру, что ожидаемое случится в любом случае. Но, возможно, не здесь…

С апокалипсисом же все и просто, и туманно. Дождаться его мы всяко дождемся, вопрос – в каком виде? В виде души, обладающей псевдотелом, которое мучается в аду или наслаждается в раю, тренькая на арфах, кушая с золота и занимаясь сексом с вечными девственницами?.. Простите, последнее из другой религии… Или в плотном живущем ныне? Разницы здесь никакой. «Мы все умрем, ты не один!» – растолковывает Шнур постулат , что Страшный суд, что так, что эдак, будет производим только над усопшими, для чего живущих в ту (или нашу) эпоху безболезненно (или как получится) эвтаназируют. Ожидание дальнего прицела, получается, тоже безальтернативно.

С первой частью апостольского определения разобрались: осуществится ожидаемое, без балды и, собственно, веры... Вторая часть – уверенность в невидимом – для разборки еще проще. Кто видел разные там поля, микробов, молекулы, что скрывает стена, горизонт или небесный свод, и все такое прочее, что глаз не воспринимает то ли из-за мелкости, то ли из-за того, что он не приспособлен это видеть? Кто-то, может, и видел, и рассматривал, но с помощью приборов. Сомнения в том, что эти объекты, да и еще куча не перечисленных, существуют, имеются разве что у граждан, к цивилизации не приобщенных. Но и те уверены в том, что есть боги, духи предков и просто духи, короче, невидимый мир у них тоже развернут во всей красе, в зависимости, конечно, от родовой мифологии.

Вопрос не стоит – есть или нет невидимое, загвоздка в том, какое оно? Имеется в нем место для Бога или его заняли научные или не очень факты и домыслы, в которые человек, теперь с полным правом можно это обозначить, верит?

А как же быть с тем, что видимо? В него мы что, не верим разве? Или мы его знаем? Что есть знание?

Знание – набор сведений, которые человек сам нашел, испытал на собственной шкуре и убедился в том, что вода мокрая, огонь горячий, иголка острая, а если на ярком солнце ходить без кепки – можно ненароком и нос спалить, да и вообще грохнуться… Это – опыт. Не тот, который ставят в лаборатории, а тот, что является сыном «ошибок трудных», преодолеваемых в процессе существования, кой есть совокупность знаний. Из опыта вырастает мудрость, но это сейчас нам ни к чему.

Весь процесс обучения – а если человек не желает превратиться в ментальную развалину, способную лишь на глазение в дебилизатор, то обучение перманентно – основан на том, чтобы дать изучаемый предмет пощупать. Знание без такого ощупывания останется лишь сведениями. Фактами, которые есть в памяти, но которые долгое время не могут заякориться в опыте. Можно, конечно, врать другим и себе о том, что когда-то этот факт был осмыслен, прощупан и пропущен сквозь себя, и что же? Субъект в таком случае начинает верить в собственную ложь. И другие верят тоже, пока не найдется скептик, случайно или нет подлавливающий «знатока» на неизвестной тому мелочи.

Вот и выходит, что знать можно только через опыт, а верить, получается, лишь в ложь. Если для кого-то слово «ложь» покажется резким, то я заменю его на общее «сведения, чья достоверность не является продуктом личного опыта». Те, кто был на море, знают, что оно соленое. Те, кто не был, – верят. Те, кто имеет мистический опыт, знают, что что-то там такое сверхъестественное имеется. У кого такого опыта не было – верят. Или не верят…

Самое прикольное, что чем больше человек знает, тем более он склоняется к религиозности, вере. Но его вера не иррациональна, не основана на вранье про добренького Боженьку на облаках, напротив, она рациональна, ибо «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1,18). Откуда печаль и скорбь? Возможностей много, но остановимся на не самой популярной: от осознания собственной ограниченности. И как только оно пришло – рассудок начинает рваться через эту стенку, которую сам и возвел. Рваться куда? К чему-то высшему. К тому, кто или что не имеет такого предела. К божественности.

Впрочем, может ли рациональное стремление к иррациональному быть названо верой? Вряд ли. Если мой читатель знает слово-ярлык, определяющее такой процесс, – подскажите. Мне оно навскидку на ум не приходит.

Ричард Докинз, убежденный богоборец и атеист, считает, что вера является информационным вирусом

Итак, мы поняли, что для веры по большому счету нет никаких разумных оснований. Почему же она наличествует? Для чего культивируется?

Начнем с того, что вера приносит страдание. Вера, в отличие от знания-опыта, алчет постоянного себяукрепления. Вера изображает из себя хилую и немощную и притом, как сварливая маразматическая старуха, требует поддержки, удобного места, лучшего куска… Вера – хитрющая бестия!

Так, Ричард Докинз, убежденный богоборец и атеист, считает, что вера является информационным вирусом , вызывающим серьезные психические нарушения на поздних стадиях заболевания и общую неадекватность на начальных. Сказанное в предыдущем абзаце как раз согласуется с таким описанием этого… чувства. А чувства ли?

Может, обузы?

Теперь, как водится, исторический экскурс. Несколько тысяч лет назад общество четко делилось на касты, кланы, варны, сословия – называйте как хотите. Рабы работали, производя продукт: зерно там, горшки, здания, стихи, скульптуры, оружие... Но в подавляющем большинстве рабы не являлись чьей-то собственностью. Собственностью они становились, лишь попадая в долговую кабалу. С пленниками – другая история, здесь мы ее опустим. Торговцы, второй слой, распределяли продукт по территории. Воины охраняли труд рабов, перемещения торговцев, царствовали и подчинялись лишь представителям четвертого слоя – жрецам. Перемещения из прослойки в прослойку не являлись невозможными, но были делом крайне затруднительным. При этом рабы и торгаши являлись электоратом, воины – царствующей элитой, а жрецы – истинными властителями. Имея возможность всю жизнь посвятить получению и аккумулированию знаний, жрецы этим пользовались. Получалась пирамида – мощный поток информации от рабов и торговцев уходил «наверх», где анализировался. В итоге жрецы обладали полной картиной, воины – частичной, а те, кто ниже, ни о какой глобальности и не помышляли.

И еще одна фишка. Будучи постоянно погружено в мощнейший информационный поток, жречество к нему адаптировалось. Его представители уже рождались с врожденным знанием, которое очень быстро переходило в опыт. У низших каст процесс обучения проходил и дольше, и мучительней. И если жреческое сословие при неблагоприятных условиях (война, мор) могло подменить нижестоящих, то если уничтожалось жречество – народ автоматически переходил под власть победителя.

При чем тут вера?

Жрецы заявляли, что боги есть. Народ не имел оснований им не доверять и принимал этот постулат без критики. В богов не верили. Богов почитали. Они для всех являлись такими же живыми существами, как и все вокруг. У каждого был характер, ипостаси, предпочтения. С каждым можно было договориться. Они были как соседи. А зачем верить в соседа? Он и так объективен. Будет у него хорошее настроение – поможет. Укусила его муха в седалище – пошлет. Но надо сказать и о богах более мощных. Три базовых процесса, пройдя персонификацию в человеческом сознании, обратились в Троицу. Созидание, Сохранение, Разрушение – их имена. Смысл их существования – игра. Люди ее воспринимают как непрекращающуюся войну: паны дерутся, у холопов чубы трещат. В каждом регионе их называли по-разному. На Руси, например, так: Сварог, Велес и Кощей. Но и у них был родитель – Род Святой. У индусов его звали Тримурти…

Этим богам вера была без надобности. Им нужны были чувства. Высокие и чистые. Энергия, переработанная людьми и воплотившаяся в виде эмоций. В богов не верили, к ним ОТНОСИЛИСЬ! Их ругали, хвалили, приглашали разделить с собой горе и радость.

Вера же появилась позже. Когда некий бог потихоньку начал вытеснять богов-соседей. Созданный, или явившийся, как племенной бог, он, обладавший тяжелым и вздорным характером, потихоньку начал реализовывать свои амбиции. Воспользовавшись тем, что боги поглощены своей игрой, этот божок решил перекроить весь доступный ему мир. Землю. Беда в том, что он в силу своего низкого положения принципиально не мог потреблять высокие чувства. Он мог кушать лишь грубые энергии. Такие, как боль и страдание.

Являясь богом междуреченского города Адам, этот товарищ, заполучив в союзники соседний город Хава, повел его жителей на поселения Каин и Авель. Авель, правда, потом разрушили до основания, истребив всех поголовно, но с тех пор небольшое семитское племя под предводительством Саваофа начало свое триумфальное шествие. На тысчонку лет он, правда, их покинул, решив потренироваться на другом континенте – Америке. Его аравийские протеже, потерпев неудачу в завоеваниях, вскоре попали в кабальное рабство – тоже вкусное для бога положение. В Америке же он построил цивилизацию, основанную именно на боли и страданиях, – культуру майя. Когда же семена новой религии, посеянные на Аравийском полуострове, начали давать кровавые всходы, и весьма перспективные, майя потеряли расположение своего бога. Бог переехал. Попытки его вернуть человеческими жертвами привели к полному самоистреблению майя. Саваоф предвкушал более обильную жатву, чем жизни жалких тысяч краснокожих.

Саваофу нужны безропотные рабы, души которых он планирует забрать с собой

Привычный к страданиям, готовый страдать и дальше, лишь бы обрести посуленную землю, где эти страдания кончатся, этот народ стал идеальной затравкой для продвижения страданий и веры в массы. Около 2 тыс. лет назад Саваоф решил, что пора приступать к новой, давно подготавливаемой фазе. Ее итогом стало возникновение сперва небольшого культа, который затем огнем и мечом приучил к страданиям и вере несколько континентов. Потом было еще несколько стадий захвата мира, и теперь Яхве практически безраздельно властвует над всей нашей планетой. Остались лишь жалкие островки сопротивления в Индии да Африке. Возникают иногда разномастные культы, пытающиеся сопротивляться диктату страданий, но они распадаются, едва уходит из жизни их харизматический лидер. Атеисты же Саваофу не опасны: они все равно мучаются, мятутся и страдают от собственного безверия в мире верующих.

Итак, что же такое вера?

Вера – эрзац, обманка, искусственная замена человеческим чувствам. Вера – божественный инструмент, отрезающий человека от его божественной природы. Вера – поводырь, ослепляющий идущих за ним и ведущий свою паству прямо в геенну огненную, сиречь к гибели нынешней человеческой цивилизации.

А как же Спасение? Будет. Обязательно будет. Саваофу нужны безропотные рабы, души которых он планирует забрать с собой и поселить сие покорное стадо на новом месте.

А остальные? Остальным повезет меньше. Остальные станут богами… Или не станут. Как захотят. Свободу воли и выбора даже Саваоф отменить не в силах.

Так, во всяком случае, считают некоторые современные мистики, в результате бесед с которыми и написан этот материал.