Ведь как оно получается? Собирается он, голубчик-активист, в свой клуб. Да на здоровье. Разговор окончен? Нет. Ему мало спокойной сдержанности, которая мне в целом даётся без усилий. «А ты знаешь, что я пойду в клуб в кружевных трусах с подтяжками? И очки надену, как у Элтона Джона?» Вэлкам, только не мимо школы и без плаката «Мы наш, мы новый мир построим». «Ах вот как, ты что – фашист?» Да почему фашист, просто согласен с тезисом, что надо дожить хотя бы до 18 лет, а потом разобраться окончательно, дуб или берёза. «А, подхрюкиваешь своему двуличному президенту?» Нет, сам так думаю. Совпало.
Слушай, иди уже, а? Посижу, спокойно Элтона Джона послушаю, «Все однажды влюбляются»: «It crackled on the speakers аnd trickled down the sleepy subway trains». Всегда нравилось. «Элтон Джон это хорошо. Это можно. Но при этом ты должен целовать фотографию, где он с мужем и двумя приёмными детьми». Не смогу. Во-первых, за детишек переживаю. Сериалов насмотрелся. Вдруг мать появится. А, во-вторых, может стошнить на фотку гениального музыканта.
«Не увиливай! Мать не появится: ей в свете новой нравственности столько бабла отвалили, что инстинкт молчит. Ты, небось, ещё и против гей-парадов?» А тебе будет приятно, если я, традиционалист в семейных трусах, со своей избранницей выйду на свой парад и буду ходить по улицам, демонстрировать, на что способны инстинкт, пиво и умеренная тяга к деторождению? «Да, у баб титьки, как свинячьи пятачки... Ужас! А ты марш в фитнес, Геринг! И не смей появляться в приличном обществе, пока не убудешь живот и не сдашь зачёт по толерантности на детекторе лжи!»
Словом, ещё пять минут такого разговора – и из вдумчивого читателя «Смерти в Венеции» вы получаете на выходе хоругвеносца с дрекольем.
Примерно те же чувства обуревают меня, когда я вижу и слышу борчих за дамские права. Выходит вперед такая – и давай: «Каждая из нас испытала на себе мужской шовинизм! Нас всех насиловали отчимы! (Боже, что ждёт детей у супругов Элтонов, если ей верить)! Мы требуем равенства во всём!» Слушайте, куда дальше? Уже и в футбол вы играете! «Да играем, но неправильно». А как надо? «А так: вот есть квоты на иностранцев в командах? Надо и квоту на женщин ввести!» Двуполые команды, что ли? «Именно так». То есть Месси проходит по правому краю, обходит Вейналдума, Мане, Ван Дейка, Рембрандта, удар, гол, устарело? «Конечно! Пусть и меня обойдёт, если я ему разрешу. Не обойдёт – пусть женится. Обойдёт – обвиню в харассменте, а это такой пенальти, что сразу вылетаешь за пределы поля».
И ведь это не шуточки, граждане, и игры уже такие есть и вылетают люди реально! При этом если на меня сильно не наезжать, не злить, то я абсолютно убеждён: женщина тоже человек. Считаю, она даже лучший человек, чем мужчина, если бы мне пришлось выбирать между женщиной и Элтоном Джоном. Но, в отличие от некоторых, мнения своего не навязываю. Понимаю: мир изменился. Хотя...
Смотришь на иную древнегреческую чашу – и думаешь: а не сильно мир изменился. Читаешь Сафо: «Немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза, в ушах же звон непрерывный» – знакомо же всё! Конечно, это ж Давид Тухманов, «По волне моей памяти»! Наталья Капустина в далёком СССР пела нам, комсомольцам: «Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены» – лучше не скажешь, именно дрожью охвачены они были! В переводе Викентия Вересаева. И трогает это, кем бы ты ни был в гендерном смысле. Главное, чтоб не ворвалась борчиха-активистка, не отобрала пластинку с криком «Не заслужил!» – и не утащила к себе Сафо служить ефрейтором в окопах борьбы за равноправие.
Периодически эта беда приходит с другого фланга: обычно в форме то ли казачества, то ли царской армии периода Первой мировой. Встаёт цепью и перекрывает вход на какую-нибудь выставку. Про которую знало полтора человека. И где, разумеется, непотребство какое-нибудь кажут. Надо прямо сказать, что непотребства всякого под крылом искусства за века наплодилось очень много! Но прекрасного, нежного, изысканного – ах, как немало. И в точности разобраться, шедевр или издевательство, не всегда возможно и в цивильной одежде. А уж в казачьей форме...
Вот удивительно: времена у нас в целом вегетарианские, занимать «пролетарскую позицию», лезть по разные стороны баррикад не обязательно. Да и строить их никакой обком (ну, может, вашингтонский) не заставляет.
Не так давно отмечали мы день рождения Александра Пушкина. И натолкнулся я на мнение, что проживи «наше всё» ещё десяток годков, он научил бы нас искусству объёмного понимания жизни. Помирил бы западников и славянофилов. Убедил бы безбожников (сам был грешен, «Гавриилиаду» написал) слушать аргументы верующих. Ну, не знаю. Хочется верить. Но... Большое счастье нынешней постпушкинской жизни, которым мы плохо пользуемся, в том, что вроде нет необходимости втискиваться в политические, идейные, социальные рамки. Однако видим: втискиваются! Увлечённо, азартно. Чего алчут? Известности? Власти? Денег? Преимуществ? Славы? Лайков себе в котомку? Может, блага России-матушке? Ой, не похоже.
Если бы разговор обо всем шёл в стране и мире по честноку, без обязательного опознания «свой-чужой», без искусственного подогрева, без перевёртышей вроде «демократия – это диктатура демократов», много о чем можно было бы серьёзно договориться. Продвинуться в понимании истории. Прикинуть верный проект будущего. А так...
Едва, скажем, возникнет из архивных глубин правдивый и полный документ о том, как обстояло дело с подвигом героев Великой Отечественной, тут же подхватываются «борцы с тоталитаризмом»: только что не танцуют! Ага, мы же говорили, что Сталин равен Гитлеру, а подвиги – пропагандистские мифы! И пулемётная очередь заготовочек: от сдачи Ленинграда до медкарты Зои Космодемьянской. Вместо нового понимания, во всей суровой правде и непридуманной полноте того, как предыдущие поколения жертвовали собой ради Победы. Охраняли её, верили – что зачастую куда убедительнее для молодых, чем отфильтрованные версии.
По сути, нам навязывают новый пропагандистский «евростандарт» – только с обратным знаком. А этого я снести не могу. Не хочу. И такой бульдозерист-оппонент – историк, социолог, журналист, скорее всего, получит от меня гранату. А знания поглубже, багаж, накопленный для серьёзного разговора, я приберегу.Сожалею, но не в этот раз. Не с вами.
