О шестидесятых и «красном мае» 1968-го, как их апофеозе, написано много. Как правило, с интонацией удивления. Действительно, феномен шестидесятых не вписывается в обычные рамки, лезет своими краями из любого контекста.
Студенческие волнения, начинавшиеся в университете Беркли (Калифорния) с движения студентов за свободу слова в 1964-м, подобно степному пожару охватили все университеты США, а затем перебросились в Европу (Западная Германия, Швеция, Италия, Франция) и даже Японию… Одновременно Америку потрясают чёрные бунты, Испанию, Великобританию, Францию – рабочие забастовки… И везде – пожары, баррикады, рукопашные столкновения с полицией, «коктейли Молотова» и т. д… Причём всё это на фоне беспрецедентного экономического роста как в США (где за первую половину 60-х безработица сократилась до рекордного уровня, валовой же национальный продукт, наоборот, показывал рекордный, 4-6% в год, рост), так и в Европе…
Но и за железным занавесом происходит нечто подобное: протестное движение в Югославии; пражская весна в ЧССР; культурная революция и движение хунвейбинов в Китае; начало правозащитного движения в СССР и появление самиздатовского правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий», просуществовавшего 15 лет…
И это далеко не всё: бушуют партизанские войны во Вьетнаме, Гватемале и Анголе, войны на Ближнем Востоке, беспорядки в Мексике, Бразилии, Аргентине, Австралии… Протесты в Египте и Турции, крестьянские и этнические восстания в Таиланде, Ираке, Северном Калимантане…
Одновременно мир переживает наступление религиозного экстремизма и всевозможных сект: исламизация негритянского населения Штатов, распространение буддизма, движений нью-эйдж в Европе и США, взрывной рост всевозможных религиозных и политических группировок, в том числе террористических, по всему миру… Во Франции 68-го каждая студенческая группка считала своим долгом создать свою партию и провозгласить программу (при полной неспособности договориться с соседней организацией); подобная же картина в ФРГ и Западном Берлине, где к началу 70-х существовало уже более полутора сотен левых партий.
Наконец, невиданный рост террора: убийство лидера президентской гонки Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга в США, угоны американских пассажирских авиалайнеров на Кубу и т. д.
Понятно, что попытки сложить весь этот калейдоскоп в единую сколько-нибудь устойчивую картину рождает недоумение: кажется, весь мир сошёл с ума, причём по всем поводам сразу. И всё же попытаемся. Правда, для этого нам придётся отодвинуть объективы наших камер достаточно далеко в историю: как минимум – к началу Нового времени.
Начало глобального мира
Весь контекст Нового времени зиждется на фундаменте «новой эсхатологии» Иоахима Флорского (1132–1202), учившего о грядущей «третьей эпохе духа», когда станут более не нужны ни церкви, ни монастыри, ни священники, но каждый человек будет знать Бога своим духом. Это была новая (точнее – хорошо забытая старая) мессианская парадигма иудаизма, ожидающего открытия «мессианского века»… Той же мессианской мечтой пылала Реформация Лютера и Кальвина, а позднее (при всех, конечно, издержках) – коммунистический мессианизм Маркса и Ленина… Теперь эстафету принимали новые левые и сопутствующие им разноцветные стада сан-францисских хиппи… При всей примитивности и «химической духовности», философия битничества, хиппанства и ново-левых («под булыжником пляж», «оргазм здесь и сейчас» – лозунги Парижского мая 1968-го) следовала той же логике…
В этом контексте мы и нащупываем некоторый духовный фундамент хаоса второй половины 60-х. Мир в это время стал по-настоящему глобален. Таким его сделали СМИ, ТВ, международная банковская система и экономика.
Американский профессор Уильям МакНил замечает, что в 1960-е впервые за 10 тысяч лет существования нашей цивилизации число горожан на планете превысило число крестьян. В США количество университетов за тридцать послевоенных лет выросло с 40 до 600, во Франции за то же время количество людей с высшим образованием – с 3% до 20%. Похожая картина наблюдалась и за железным занавесом.
Резкое повышение образовательного уровня плюс доступность информации (поп-хит, подобно спутнику, мгновенно облетающий мир) плюс резкое увеличение количества молодежи (последствие бэби-бума, послевоенного всплеска рождаемости) – таковы первые условия революции.
Одновременно мир, который вдруг стал глобален, начал терять объединяющий его до сих пор духовный фундамент. Второй Ватиканский собор (1962–1965) явил собой, по сути, тотальную капитуляцию Католической церкви перед либерализмом. И, как следствие, повлёк за собой резкое ослабление католического влияния в мире. Католические институты, которые до сих пор держали мир как в некоем духовном каркасе, вдруг резко ослабли и мир пришёл в движение… Или, лучше сказать, стал скатываться в хаос. Последнее, конечно, объясняет не всё, но, во всяком случае, цунами сектантства всех видов, экспансию ислама и индуистских сект, неоязычества и нью-эйдж, успех сексуальной революции, феминизма и ЛГБТ-движения, резкое ослабление цензуры, в результате чего Америку и остальной мир захлестнул вал порнографии, закон о миграции 1965 года, обрушивший на США огромное количество цветных мигрантов, признание нормальности гомосексуализма в 1973 году (после беспрецедентной атаки гомосексуального лобби, начавшейся стоунволлскими бунтами 1969-го) – хотя бы отчасти, но объясняет…
Make love, not war
Наконец, в 1969 году мировой неомарксизм мог бы помпезно отпраздновать пятидесятилетний юбилей деятельности Франкфуртской школы социологии, которая начиналась деятельностью Дьёрдя (Левингера) Лукача в красном Будапеште 1919-го с продвижения секспросвета в венгерские школы, а теперь торжествовала в деятельности гуру новых левых Герберта Маркузе…
Именно книги Маркузе и прежде всего его «Эрос и цивилизация» (1955) обрели колоссальную популярность в студенческих кругах середины 60-х. В «Эросе и цивилизации» идейный завершитель Франкфуртской школы перелагал философию Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно, рассчитанную на культурную элиту, на язык, понятный бэби-бумерам: «делай то, от чего получаешь удовольствие», «никогда не заставляй себя ходить на работу», «занимайся любовью, а не войной». В этих и подобных им незамысловатых формулах, в которые Маркузе перевёл основные наработки Франкфуртской школы, фрейдо-марксизм доходил до сознания любого студента.
Сирены «Эроса и цивилизации» Маркузе пели свои сладкие песни прямо в уши детишкам–бэби-бумерам: личность, которую порождает существующий порядок вещей, есть личность угнетённая, личность «с поднятыми руками», измученная неврозами, поскольку её сексуальность подавлена государством, церковью и авторитарной семьёй. В том светлом будущем, к которому мы идём, мы освободим Эрос и выпустим на свободу Либидо; в нашем чудном новом мире «полиморфной порочности» каждый будет делать только то, что захочет; в нём не будет работы, мы будем только играть…
И детишки внимали, открыв рты, истекая либидо и выпадая из конвергентного общества. Если Аллен Гинзберг был живым вождём, увлекающим за собой нестройные толпы новых левых (Карло Маркс – как называл его Джек Керуак), то Маркузе стал их главным духовным ментором. В 1965 году опрос лидеров новых левых показал огромную популярность Маркузе в сравнении с Марксом и левыми старой школы (слишком, разумеется, сложными и скучными).
В книгах Маркузе были, конечно, и более конкретные программные установки. Например, продолжение идей Троцкого о чёрных и иных расовых меньшинствах, как основном потенциале коммунистической революции в США. Собственно, это и был главный тезис Маркузе: чёрные и другие меньшинства, выходцы из стран третьего мира, маргиналы, феминистки, ЛГБТ-сообщества должны стать новым пролетариатом новой культурной революции, направленной «против всего культурного истеблишмента, в том числе против нравственности существующего общества». Не только радикальная переоценка ценностей, не только снятие всех табу (и в первую очередь – сексуальных), но и «лингвистический протест», то есть «переворачивание» с ног на голову «всех значений» («Эссе об освобождении», 1969).
Проповедь «великого отказа» Маркузе призывала к отречению от всех завоеваний белой цивилизации. Ведь именно белые виновны в мировой эксплуатации! И прежде всего – в эксплуатации меньшинств. Главным же орудием борьбы против белого мира и цивилизации должно стать освобождение «мощной, первобытной сила секса от всех цивилизационных ограничений» («Эрос и цивилизация»). Лозунг Маркузе MAKE LOVE, NOT WAR (занимайтесь любовью, а не войной) и стал главным лозунгом контркультурной революции 60-х.
Непосредственной ученицей Маркузе была и известная террористка Анжела Дэвис, которую гуру новых левых наставлял в массачусетском университете – символ движения «Чёрных пантер» и левого террора 60-х и, конечно, большой друг Советского Союза (в 1980-м с ней лично встретился дорогой Леонид Ильич Брежнев).
К началу 60-х кампусы (а во многом уже и кафедры) американских университетов оказались полностью захвачены леволибералами и ультралевыми идеями. В них царили журналы вроде «Партизан ревю» и фрейдо-марксизм. А с началом вьетнамской войны час революции пробил – культурные менторы студенческих кампусов поняли, что настало их время…