29 октября исполнилось бы 90 лет Евгению Примакову, советскому и российскому государственному деятелю, дипломату и ученому-международнику, специалисту по Ближнему Востоку.
С Евгением Максимовичем Примаковым не только было приятно иметь дело, его приятно вспоминать, причем даже не нужно особенно напрягать память, эпизоды сами всплывают.
Я всегда его считал человеком советского ренессанса. Он сполна воспользовался всеми возможностями советской эпохи: получить поистине энциклопедическое образование, нынче редко доступное, стать популярным журналистом и незаменимым консультантом-знатоком для верхушки КПСС. Многие годы ему удавалось продвигать собственные вполне творческие идеи, не задевая классовое чутье аппаратных догматиков.
В некотором смысле Примакову повезло в том, что пик его советской карьеры в конце 1960-х и в 1970-е годы совпал с длительным кризисом на Ближнем и Среднем Востоке. На Примакова возник острый спрос: потребовались не только его обширные знания, но и уникальная коммуникабельность в головоломных узлах восточной дипломатии.
США и атлантический альянс сделали тогда ставку на «челночную дипломатию» мудреца и комбинатора Генри Киссинджера. Примаков стал советским Киссинджером, чья челночная дипломатия сильно помогала руководству СССР выигрывать или сводить вничью сложнейшие партии. Но наш Киссинджер (он же Примаков) действовал без официальной должности и значит – без дипломатического прикрытия.
- Примаков научил Россию отстаивать интересы
- Лавров оценил «разворот над Атлантикой» Примакова
- Лавров рассказал о «визитной карточке» Примакова
Второй раз острый спрос на Примакова возник в годы горбачёвской перестройки. Примаков вполне разделял стремление Горбачёва основательно «обновить социализм»: он пошел в народные депутаты СССР, возглавил верхнюю палату Верховного Совета СССР, вошел в президентский совет.
С этого момента мне довелось с ним общаться довольно тесно: Горбачев явно хотел, чтобы у Примакова наладились тесные отношения с либеральной оппозицией, сплотившейся в Межрегиональную депутатскую группу. И эти отношения сложились, ибо брали начало от многолетней работы Примакова в АН СССР, где его уважали как настоящего профи.
В августе 1991 года Примаков выступил против авантюры ГКЧП и даже летал в Форос в составе делегации Руцкого, чтобы привезти президента СССР в Москву.
Ну а дальше началась новая страна и новая жизнь, в которой на Примакова опять возник неизменный спрос. Горбачёв в сентябре 1991 года назначил Примакова главой ПГУ – разведывательного управления КГБ СССР. Но старая советская империя, смертельно раненная авантюристами из ГКЧП, стремительно распадалась. Надо было позаботиться о будущем.
И уже в декабре 1991 года Примаков возглавил вновь созданную Службу внешней разведки России. Президент России Ельцин, тяжело конфликтовавший с Горбачёвым и всеми его близкими людьми, не без сопротивления и ворчания подписал это назначение.
Примаков стал не просто главой первой постсоветской разведки, он образовал своеобразный интеллектуальный штаб, в котором обсуждались и формулировались ключевые идеи геополитики нового государства. Он собирал экспертов и аналитиков разных взглядов на свой особый «ситуационный анализ», в ходе которого возникало немало продуктивных идей и проектов...
Положение соотечественников в Прибалтике и Средней Азии, проблемы Крыма и Черноморского флота, Приднестровье, новое качество отношений с Украиной – все это развивалось и обострялось на фоне кардинальных изменений в Европе: центральноевропейские страны устремились в НАТО, силы Североатлантического союза планировали приближение к границам России. По сути, речь шла о крахе ялтинской системы мира, сложившейся после Второй мировой войны, для России это был серьезный исторический вызов.
Летом 1992 года у нас по этому поводу состоялась особенно мне памятная продолжительная беседа с Евгением Максимовичем. Мы встретились с ним в центре Москвы в историческом особняке, принадлежащем СВР, где часов пять беседовали за накрытым столом.
Речь шла о том, как доктринально трактовать итоги холодной войны, какой порядок может прийти на смену ялтинской системе. «Железный занавес», проходивший от Штеттина до Триеста, рухнул, и НАТО, говорил Примаков, обязательно двинется на восток. У России не было сил, чтобы предотвратить вхождение в НАТО Польши, Венгрии, Чехии, других стран. Но в таком случае, считал Примаков, необходимо остановить Североатлантический союз на границах СССР. Мы должны провести новую «линию Керзона», если угодно. И Запад должен молчаливо признать ответственность России за все, что происходит к востоку от этой линии. Помнится, я предложил назвать эту линию «линией Примакова». Мы полагали, что Запад, встревоженный нестабильностью на огромной территории бывшего СССР и неопределенностью судьбы советского ядерного оружия, согласится с нами. На смену ялтинской системе должна прийти какая-то новая система европейской безопасности, которая позволяла бы гарантировать новую стабильность не за счет России, а с учетом ее интересов.
Здравые и прагматичные идеи Примакова, увы, не находили тогда адекватного отклика ни в России, ни на Западе. К тому моменту, когда Примаков в 1996 году возглавил МИД, а потом и правительство, время было уже упущено. Президент Ельцин так до конца и не избавился от ревнивого недоверия к бывшему соратнику по ЦК КПСС. В конце 1990-х на Примакова обрушилась критика – особенно старался Борис Березовский и его окружение, которые утверждали, что если Примаков станет президентом России, произойдет коммунистический реванш.
Это глупости. Человек опытный, серьезный, с хорошим чувством юмора, умеющий дружить, человек, повторяю, лично мне глубоко симпатичный, Примаков, конечно же, не был ни догматиком, ни тоталитарным монстром. Он соединял эпохи, идеи и людей в гармоничные проекты, способные приносить благо нашей стране.
Редкий и счастливый талант.
