Роман «1984» увидел свет в 1949 году. Между годом написания и годом, вынесенным в название, расстояние в 35 лет. Автор описывает непереносимое будущее всего лишь на отдалении 35 лет от более-менее переносимого настоящего.
Мы видели, как улицы затопила молодежь. Она горяча и неопытна. У нее много амбиций, и сил, и прыщей
Много это или мало – 35 лет? Это время, за которое человек успевает вырасти и возмужать, но не успевает постареть. Человечество за это же время успевает натворить и напридумывать массу всякой всячины.
Реальный 1984 год, до которого Оруэлл не дожил 34 года (писатель умер на следующий год после выхода своей антиутопии), был примечателен многим. В этот год началась Олимпиада в Сараево и умер Юрий Андропов (этого незаурядного человека сменит бесцветный Черненко, а Сараево вскоре станет балканским Сталинградом). В этот год вовсю шла война в Афганистане. Беспощадно били друг друга Иран с Ираком.
В открытый космос впервые вышла женщина (опять советская), и Йоркский собор, второй по величине после Кельнского, подожгла молния. Океания и Евразия (в терминологии романа), т. е. Штаты и СССР не бросались бомбами, но воевали конкретно. Война именовалась «холодной».
Ежедневно происходило много нового. Дикторы захлебывались в море информации, донося ее до телезрителей. И только мрачные прогнозы писателя нигде не воплощались полностью.
И вот спустя 30 лет после календарного 1984-го, то есть примерно через столько же лет, сколько отделяли год выхода книги от даты, вынесенной в заглавие, целый ряд оруэлловских образов – бац! – воплотился. 1984 плюс 30 равняется 2014. Новая временная точка отсчета для европейской истории. Мечта о кружевных трусиках привела к переодеванию в камуфляж.
В одной из стран, метнувшейся за счастьем, появились опять, как в годы военного коммунизма, Министерство правды, Министерство любви и Министерство изобилия. В одном заведуют ежеминутным враньем, в другом – пытками, в третьем – иностранными кредитами, чтобы как-то держаться на плаву.
Оруэлла следует срочно перечитать. Срочно и с карандашом. Надеюсь, он переведен и на армянский, и на украинский, и на македонский, и на тайский. Где там еще сделали или пытаются сделать сказку былью? Надеюсь, он на все языки переведен. Способность воплощения литературы в жизнь поразительна.
Например, магнетическое соединение людей в толпу в романе происходит так: «Все собрание принялось медленно, мерно, низкими голосами скандировать: «ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!» – снова и снова, врастяжку, с долгой паузой между «ЭС» и «БЭ». «ЭС» и «БЭ» – это аббревиатура слов «Старший брат». Ее в жизни можно заменить на подобный лозунг, состоящий, желательно, из двух слов.
Например: «Если кричат что-то на свежем воздухе или в здании, то есть в этом тяжелом волнообразном звуке что-то странно первобытное – мерещился за ним топот босых ног и рокот больших барабанов... Люди топили свой разум в ритмическом шуме» (Оруэлл). Потопление разума в ритмическом шуме и откат разума в доисторическую тьму мы видели собственными глазами.
А еще видели, как улицы затопила молодежь. Она горяча и неопытна. У нее много амбиций, и сил, и прыщей. Еще – ложных знаний, и пустот в голове, и веры в собственное величие. Чьей еще головой, как не головой молодежи, надо пробивать бреши в исторических стенах. Юношу нужно сделать боевиком, девушку – активисткой, а ребенка – идейным стукачом, Павликом Морозовым, которого успели призабыть.
Пусть поют в садиках патриотические песни, пусть пишут письма воинам на фронт гражданской необъявленной войны, пусть играют в милитаризованные игры и по-взрослому ненавидят врага.
Главное – вскоре взрослые будут этих детей бояться, ибо это поколение потерянное. Оруэлл: «Жизнь с такими детьми – это жизнь в постоянном страхе. Через год-другой они станут следить за матерью днем и ночью, чтобы поймать на идейной невыдержанности. Теперь почти все дети ужасны...
Песни, шествия, знамена, муштра с учебными винтовками, выкрикивание лозунгов, поклонение Старшему брату – все это для них увлекательная игра. Их натравливают на чужаков, на врагов системы, на иностранцев, изменников, вредителей, мыслепреступников. Стало обычным делом, что тридцатилетние люди боятся своих детей».
Обязательно надо переписать историю. Обязательно. Ленин бы сказал: пренепременнейше. Потому что: «Кто управляет прошлым, – гласит партийный лозунг, – тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым». То есть историю будем читать под «единственно верным» углом зрения. И это не ради исторического мышления, а ради построения нужной модели будущего.
Революция» изначально совершается именно для того, чтобы после установить диктатуру
Раз Бандера – герой, а Мазепа не предатель, то у рукотворного будущего угадываются вполне конкретные черты. Ночь. Факелы. Бой барабанов. Кого-то – на ножи. Конечно, ради счастья нации. Для этого мало переписать учебники. История ведь ставит автографы на всем: на названиях улиц, на памятниках, на самих зданиях, каждое из которых – от фундамента до крыши и от фасада до последней кладовой – дитя конкретной эпохи.
Отсюда необходимое следствие: «Статуи, памятники, мемориальные доски, названия улиц – все, что могло пролить свет на прошлое, систематически переделывалось». Как итог, «по архитектуре изучить историю было так же невозможно, как и по книгам» (Оруэлл).
Все это издевательство над жизнью, совестью и здравым смыслом имеет опору в обмельчании человека. Его познавательные способности и нравственные реакции должны быть сведены если не к нулю, то к минимуму. Это социальная база для любого негодяйства под маркой демократии.
Неизбежна еще одна длинная цитата: «В некотором смысле мировоззрение партии прививалось людям, не способным его понять. Они соглашаются с самыми вопиющими искажениями действительности, ибо не понимают всего безобразия подмены и, мало интересуясь общественными событиями, не замечают, что происходит вокруг. Непонятливость спасает их от безумия.
Они глотают все подряд, и то, что они глотают, не причиняет им вреда, не оставляет осадка, подобно тому как кукурузное зерно проходит непереваренным через кишечник птицы».
Свидетельствую. Так и есть. Не понимают безобразия подмены. Глотают все подряд. Непонятливость спасает их от безумия. Плохо, впрочем, спасает, потому что множество из них уже безумны.
Книга Оруэлла набита до отказа убийственными для тоталитаризма смыслами, как полная обойма смертельного оружия. Поэтому ее не печатали в Союзе. Слишком велика была опасность превращения читателя в диссидента. Но описанное в книге происходит вновь. Пытки, промывание мозгов, исчезновение людей в неизвестном направлении (в романе – «распыление»), двухминутки ненависти каждый час и прочее.
Ужас в том, что именно под знаком разрыва с тоталитарным прошлым удобнее всего строить новый тоталитаризм. Ведь, как справедливо пишется в книге, диктатура устраивается не для того, чтобы защитить достояние революции. Это «революция» изначально совершается именно для того, чтобы после установить диктатуру. Только для этого, что с самого начала ясно. Жаль – не всем.
Итак, смыслы в ходу, а книга в свободном доступе. Почему? Потому что это Союз был читающей страной, в нем печатное слово было оружием. А сегодня информационный поток так плотен, а человек так дезориентирован, что бояться хозяевам жизни особо нечего.
Большинство не откроет книги, потому что верит всему, что ему в эфире прочитают с монитора не краснеющие от лжи телеведущие. Другие прочтут и не поймут. Третьи прочтут и забудут. Четвертые начнут читать и не осилят. При таком раскладе пятые, те, что прочтут и поймут, не очень страшны. Уж больно их мало.
К тому же эти умные «пятые» кое-что знают. Они знают (умные ведь), что революции обычно выносят со дня жизни наверх такой редкостный человеческий мусор, что обагрить руки кровью одного-другого лишнего человека в революционном угаре – вовсе не проблема.Поэтому в стране «победившей демократии», где каждый день стреляют и взрывают ручные гранаты, где исчезнуть навсегда – никакой не фокус, да, на Украине снова должно появиться диссидентство. Классическое диссидентство читающих, ясно мыслящих и говорящих кое-что шепотом людей, понимающих, что никакие демократические процедуры не способны исцелить болезнь, именуемую «обыкновенным фашизмом». Оруэлл опять востребован. Брэдбери востребован. Достоевский востребован.
Большевики цензурировали печать, боясь умного бунта в читающей стране. Мы сегодня видим, что нечитающая страна еще более взрывоопасна. Она манипулируема донельзя по причине крайне низких аналитических способностей своих граждан.
Сначала Голливуд победил Гуттенберга. Картинка вытеснила текст. Затем клуб со стадионом победили музей и библиотеку. Жажда наслаждений и зрелищ задушила жажду знаний. Затем вор крикнул: «Держите вора!» Затем... За этим... Перечитайте Оруэлла.
