Ну запретили по телевизору говорить «Мухос...анск». Да и «запрещённая лексика» с ним! Не это интересно. Самое увлекательное – про «семейные ценности», которые отныне нельзя подвергать сомнению. Ни по ТВ, ни по радио, ни, судя по всему, внутри головы. Эта формулировка обширна и бессмысленна, она запрещает практически всё – от Вуди Аллена до Эмми Уайнхаус. И ведёт нас в сторону ханжества и похабщины.
Я ни за что не пожелаю этому поколению, от 7 до 17, того, через что прошли мы
В СССР были комиссии, которые запрещали/разрешали песни. При всей строгости критиков они, не дрогнув, утверждали ресторанный репертуар, который до сих пор наносит культурный и психологический ущерб детям и взрослым с помощью таких корифеев, как Михайлов, Ваенга, Лепс, Успенская и многих других, чьё творчество близко и понятно людям с тремя судимостями.
Так получается, что запреты множат дурной вкус, так как борцы за нравственность по каким-то странным причинам всегда оказываются либо глубоко безнравственны, либо вопиюще бескультурны.
И наши дети, как и мы в своё время, обречены на расщепление личности: одна половина будет ходить в школу, где их будут учить «ценностям» – как их понимают неофиты, которых до сих пор терзает вопрос: «А что такого в этом чёрном квадрате Малевича?», а вторая будет слушать дома Эминема и читать Берроуза.
Детям, вместо того чтобы развиваться – всячески и творчески – придётся большую часть времени сопротивляться вранью. А дети, между прочим, если кто не помнит или никогда не был ребёнком, намного хуже переносят ложь и лицемерие.
Какие-то чиновники вдруг решили, что знают, какие «ценности» хороши для чужих детей, а какие – никуда не годятся.
Здравствуй, советская школа. Где лично я получала дозу вранья, способную облучить целую Австралию.
Дома я слушала Битлз, Джимми Моррисона («мама, я хочу тебя трахнуть, папа, я хочу тебя убить»), Мадонну и матёрого пропагандиста гомосексуализма среди несовершеннолетних Элтона Джона. Слушала и знала наизусть.
Дома у нас, на пятом этаже, жила Люба, лесбиянка, у которой я торчала сутками, потому что у неё была отличная библиотека, и вообще, она была ювелиром (на дому), что ребёнку всегда интересно. Потом Люба стала Леонидом – не знаю, физически или только на словах, но я в свои девять лет принимала это просто как многообразие мира.
- Антон Бруй: Взаимные обязанности
- Тина Канделаки: Вопросы все те же
- Максим Кононенко: Опасный предмет
- Эраст Галумов: Три слова
Мой отец Игорь Холин, поэт-нонконформист, писал такие стихи: «Вы не знаете Холина – и не советую знать, это такая с...ка, это такая бл...дь!». Он не был женат на моей матери, у него всегда были любовницы, а ещё более увлекательную информацию о его личной жизни я подслушивала, когда он выпивал с приятелями. Я в детстве тайно читала Мамлеева (даже мой отец считал, что для ребёнка младшего школьного возраста – это слишком), а «Лолита» Набокова – до сих пор мой любимый роман о любви, потому что когда ты читаешь его в 13 лет – это совсем другая история.
А в школе нам задавали читать какие-то советские героические книги, которые я ни разу не открыла, по телевизору показывали сплошь фальшивое советское кино (к счастью, телевизор дома не работал), и что-то такое всё время говорили про Брежнева (не слушала).
В школе было просто неинтересно, потому что все эти официозные «ценности» были бездарными. Скучными и, в плохом смысле, поучительными. Фокус в том, что люди, которые не способны стать для других примером (хоть отрицательным, хоть положительным), добиваются этого с помощью насилия. Они осуждают и запрещают, выламывают руки, «вбивают в голову».
Мы, советские школьники, с одной стороны, со школьной, жили в крохотном мире, где всюду были ограничения, где всё было если не за железным занавесом глупости и ханжества, то перекопано, перекурочено, отделено красными флажками и предупреждениями: «Не ходить! Опасно для!»
К счастью, у меня была удивительная школа, где все понимали, что за гадость эта пропаганда и в каком двуличном мире мы растём. Мы переписывали друг другу «Стену» Пинк Флойд и «Последнее Танго в Париже» Бертолуччи. Мы не читали ахинею, которую творили преданные власти советские писатели, а перед контрольными изучали предисловия, где всё уже было написано о великом значении данного романа, и просто их копировали.
И это было чудовищно, потому что вместо того, чтобы придумывать, рассуждать и спорить, мы повторяли чужие глупые злые слова, мы расписывались в безнадёжности мира, который нас окружал.
Сейчас такой мир придумывают для последнего поколения.
Я ни за что не пожелаю этому поколению, от 7 до 17, того, через что прошли мы. Я не хочу, чтобы эти люди вырастали параноиками и невротиками, которые больше всего на свете боятся, что общество их осудит, не примет, что найдётся лично на них вот такой умник, который скажет: «А что это у тебя юбка такая короткая? Семейные ценности не уважаешь?»...
Да и какие, мне интересно, в России семейные ценности? Если верить сюрреалистическим высказываниям некоторых особо сильно православных, то это значит – учить детей и жену битьём, последнюю наряжать в платки «бабушка» и платья до пола, обучать штопать и кашеварить, а в жёны брать с 13 лет.
Эти ценности нельзя расшатывать?
Или, может, такие ценности, когда жена, тайная жена, любовница, пара запасных, да ещё и симпатичный мальчик – дизайнер там или музыкант в придачу?
Понятно, что люди, которые всё это придумывают, не видели хорошей жизни, они глубоко травмированы и, возможно, даже честно верят в то, что их так называемые ценности заслуживают преумножения в масштабах страны. И уж конечно, они думают вовсе не о таких, как мы, – мальчиках и девочках из школ с углубленным изучением английского языка; они думают о «народе», каким они его хотят видеть. Для них «народ» – это аудитория «Дома-2», униженные и оскорблённые презренные массы, чью жизнь они собираются улучшить с помощью бодреньких и весёленьких семейных комедий, сериалов, песенок на тему: «мама мыла раму». Никакой больше Германики с её «Школой». Нечего «народу» знать, как он живёт.
Нас всех тоже выводит из себя и «Дом-2», и «Каникулы в Мексике», и даже «Мухос...анск» прямо из телевизора, но, знаете, лучше противная, но правда, чем наспех сляпанное маловразумительное враньё.
Источник: «Трибуна Общественной палаты»
