Вольво или Бергман?

Трудно сказать, что именно сподвигло шведских конгрессменов наконец решить этот животрепещущий вопрос, причем – если мерить российскими темпами – довольно быстро.

Еще летом никто не знал, что ожидает архив величайшего режиссера ХХ столетия: 45 ящиков с бесценными материалами, сценариями, записками и режиссерскими разработками театральных спектаклей могли пропасть, сгнить, придти в полную негодность.

Шведское «все»

Еще летом никто не знал, что ожидает архив величайшего режиссера ХХ столетия: 45 ящиков с бесценными материалами могли пропасть…

Если бы не самоотверженность Астрид Содерберг-Видинг, хранительницы бергмановского наследия, сразу же после смерти маэстро забившей тревогу, вряд ли шведские чиновники побеспокоились. Как любят говорить в Швеции – дескать, у нас, шведов, кроме Бергмана и своих забот хватает.

Как это ни парадоксально звучит, простые шведские обыватели – да и шведский истеблишмент в том числе – терпеть не могут Бергмана. Для этой маленькой мещанской страны, отнюдь не богатой на гениев, он, похоже, слишком необъятен, слишком величественен и недосягаем. Шведы, люди не гордые, обошлись бы кем-нибудь и попроще…

Второй великий швед после Стриндберга, Бергман и при жизни никогда не пользовался популярностью в собственных пенатах: если вы спросите у простого шведа на улице, какой из двух национальных брендов для него предпочтительнее, «вольво» или Бергман, совершенно ясно, чему он отдаст свой голос.

Ибо вольво, в отличие от Бергмана, удобен и понятен, символизируя собой достаток и благополучие, а не, скажем, неуспокоенность и вечную тягу к трансцендентному.

Как сказал один молодой шведский режиссер: дескать, Бергман все врет, Швеция – не только страна туманов и взыскующих истины пасторов; на возражение же о том, что Швеция, видимо, бывает и такой, и другой, лишь пожал плечами.

Ценные бумаги

Возвращаясь к вопросу о средствах, которые наконец-то поступили на счет бергмановского архива, подозреваю, что не одна фрёкен Соберберг-Видинг сыграла здесь судьбоносную роль.

Правительство забеспокоилось только тогда, когда в дело ввязалась семья Бонньеров, шведских магнатов аристократического происхождения, решившихся расстаться с немалой долей своих средств ради Бергмана.

Так что здесь не только так называемая «добрая воля» (ибо ее никто не хотел проявлять даже под давлением мировой общественности), но, похоже, война за приоритеты, игры честолюбия, «перетягивание одеяла» в свою сторону.

Однако как бы там ни было, вопрос почти что решен: не хватает «каких-то» шестисот тысяч долларов, чтобы привести архив в надлежащий порядок, сохранив его для потомков и ныне живущих студентов киношкол, киноманов и просто культурных людей.

Странная история вообще-то: как говорит Вуди Аллен (самый, наверно, преданный поклонник Бергмана среди кинематографистов, к тому же принадлежащих к высшей касте), на свете есть режиссеры средней руки, талантливые, гениальные, но надо всеми ними высится Ингмар Бергман – скала, не подверженная человеческому суду.

Его имя стоит в ряду не только с Чаплиным и Феллини, но и с выдающимися творцами «смежных» профессий – Шагалом и Пикассо, Фолкнером и Джойсом.

Странно и дико, что это нужно еще как-то артикулировать, впадая в трюизмы неумеренных восторгов, доказывать и убеждать. То же самое, что, например, с утра до вечера талдычить, что Пушкин – наше все.

По-видимому, истинное значение Бергмана – в частности, для его неразумных соотечественников – будет понято чуть позже, когда бергмановский миф отстоится, наберет силу.

Лицом к лицу увидать это самое лицо довольно затруднительно: для человека без воображения невозможно даже представить, что гений может обретаться совсем рядом.

Эта чудовищная близость Бергмана – всего в нескольких километрах от Стокгольма, на острове Форё, где он несколько лет назад буквально спрятался от своих соотечественников, - при его жизни давала отсвет на все происходящее.

Теперь, когда этот отсвет, мощный блик, этот шведский дух, ставший вселенским, глядит на нас из Поднебесья, что-то, возможно, начнет проясняться. Что-то, что потеснит в сознании самого незатейливого человека даже самое вольво.

Впрочем, духовный прогресс (если таковой вообще существует) совершенно не нуждается в одобрении толпы. Как и Бергман, который и при жизни совершенно не нуждался в одобрении своих недалеких соотечественников.