Андрей Архангельский: Великий малый

Нас должно немного утешить то, что и на Западе Аллену нет замены: какой еще режиссер так долго, лет тридцать-сорок, топтался бы на поляне экзистенциализма, с такой непосредственностью воплотив идею «сизифового» человека, вынужденного самого себя тащить в гору бытия и одерживающего на этом пути пусть символическую, но победу.

Посмотрите, как он кривляется! Ну, разве не прелесть, какой идиот! Так что пусть он тоже живет. Поддержите нашего идиота вашими аплодисментами!...

Между тем идеи Аллена по-своему выразили у нас в 1960-е еще Галич и Синявский. Галич как-то сказал: «Я пишу свои песни от лица идиота», а Синявский придумал Абрама Терца, который есть своеобразный Вуди Аллен в русской литературе.

В нашем кино алленовский тип воплотил, конечно же, Гайдай, который в этом смысле ближе к европейскому контексту, чем любой русский режиссер 1960-х. Сходство еще и в том, что своего Шурика Гайдай, как и Аллен, писал с себя (есть фото военных лет, где молодой Гайдай сидит верхом на ослике, и ноги почти волочатся по земле). Однако маленький человек Гайдая, как и Галича, – это реакция, а не программа: болезненная реакция на садизм обезумевшего государства, на крах сталинизма и гитлеризма, отрицавших такую мелочишку, как отдельный человек. Между прочим, в слове «шурик» есть что-то зловещее: звучит примерно как человек-винтик, человек-шурик.

Диктатура всегда лепит массам тезис о величии человека, о том, что «это» звучит гордо. Маленького человека в этой мифологии в принципе нет. Тут оперируют только большими – людьми Духа, Слова, Дела. Есть только гроссы, вершители судеб, гиганты, атланты и атлеты. Новые боги, как в фильмах режиссера Роома.

И вдруг появляется маленький человек. То, что он нелеп, смешон, полуслеп, в этом и есть его единственное преимущество. Он так безобиден, что поначалу дракон даже не смотрит в его сторону. Недавно в России показали продолжение мультфильма про Чебурашку, который тоже есть в своем роде триумф маленького существа. Чебурашку можно было создать только в конце Оттепели (1966): он, хотя и неведомая зверушка, но произведение вполне реального человека, писателя Успенского – аккумуляция его советского опыта и фобий. Заметим: у Чебурашки нет ни расовых признаков, ни пола. У него вообще нет ни с кем ничего общего. Он придуман именно с таким расчетом, чтобы его нельзя было запихнуть ни в одну советскую анкету, ни в один колхоз. Любая социальная или этническая классификация есть на самом деле попытка контроля. То, что ты чей-то брат или сват, колхозница или рабочий, удмурт, еврей или русский, автоматически делает тебя виновным и должным государству. Это эффективнейший способ держать человека на крючке. Успенский придумал Чебурашку таким, чтобы его не за что было прищучить: подсознательная мечта любого советского интеллигента – избежать учета и контроля по любому признаку.

 ...Вуди Аллен, однако, делает следующий шаг; пережив физическую (1940-е) и моральную (1950-е) травму, его маленький человек не просто решается жить: он требует, чтобы его нелепость и идиотизм были признаны в качестве нормы. Это уже не поза идиота и не прием, с фигой в кармане – как у Галича или Синявского; алленовский идиот не притворяется – он просто живет как живет, и не понимает, почему он не такой, как все. Благодаря Аллену идиот становится субъектом, а не только объектом права.

На чем основана моральная уверенность этого героя? Мой малый идиотизм, словно говорит алленовский идиот, ничто по сравнению с вашим большим, государственным идиотизмом. Моя маленькая нелепость есть лишь ответ на ваши грандиозные планы по переустройству человека. Естественный тормоз на пути превращении меня в биомассу. Ни один закон, ни одно социальное устройство не может быть совершенным – поэтому мой идиотизм (мое нежелание подчиняться общим нормам) есть всего лишь один из вариантов существования – возможно, не лучший, но никак не худший, по сравнению с тем, что есть.

Это есть уже в первом фильме Аллена – «Хватай деньги и беги» – про нелепого вора, которому ничего не удалось украсть, но которого все время ловят. Когда ему дают пожизненный срок и спрашивают, не жалеет ли он, что выбрал такую профессию, он отвечает, что нет, не жалеет: у вора всегда есть свободное время, и нет начальства, а в тюрьме всегда кормят... Это висельный юмор, но в нем есть резон. Право человека – выбирать то, что ему по душе, и самому отвечать за последствия. Нелепость, осознанная как правота, как собственный выбор.

Почему у нас не было своего Аллена? Потому что эта модель поведения есть порождение европейской культуры, которая отстаивала интересы маленького человека. До Аллена в кино, конечно, был Чарли Чаплин. Но в литературе эта традиция существует очень давно: плутовской роман, Рабле, Сервантес, Дефо. Русская культура могла утешить или воспеть человека, но она никогда не умела научить его гордиться собственным выбором.

Маленький человек бесправен: его угнетает государство, бизнес, общество, и единственная его защита, привилегия – право смеяться. Гоготать, обезьянничать и показывать пальцем на проезжающий мимо кортеж с мигалками. Тот, кто смеется, все-таки свободен. На этом стоит карнавальная культура: возможность хоть изредка смеяться над святым, сакральным. То же и в алленовских «Бананах» и «Любви и смерти» – насмешка над «святыми вещами» – патриотизмом, борьбой за независимость и т.д. В России маленький человек лишен  единственного преимущества – насмешки. Ему внушали, что как только он рассмеется, случится нечто страшное: грянет гром или приедет НКВД.

А вот Аллен легитимизировал это право. Пока стальные крылья родины или планы правительства носятся над твоей головой, ты имеешь право ржать над этими крыльями или планами. Маленький человек есть насмешливый критик, и в каком-то смысле цензор общества – это право Аллен и закрепляет, придает ему устойчивость. Идиотизм – это одновременно и возможность укрыться от власти. Моя нелепость меня бережет: она и есть, собственно, моя индивидуальность. В ранних фильмах Аллена есть моменты, когда этот идиотизм противоречит даже художественной задаче. Он выходит за границы экрана, в прямом смысле подмигивает нам: автор хочет подольше подержать этот беспримесный глоток идиотизма во рту, насладиться его вкусом. Вот это я люблю в Аллене больше всего: то, что идиотизм, игра сама по себе, оказывается для него даже важнее идеи.

Интеллигенция должна отдельно поблагодарить Аллена – за легитимацию образа астенического, нервного, рефлексирующего мужчины. Американскую культуру упрекали за то, что она ставит знак равенства между неврастенией/ сексуальными отклонениями/ фобиями и интеллектом, тем самым внушая массам мысль, что человек мысли есть выродок и извращенец по определению. Аллен, с одной стороны, этот штамп как бы закрепил – с другой же стороны он приучил общество относиться к этому типу если не с любовью, то со снисхождением. Да, ребята, говорит он: это мрачный, желчный тип, он портит жизнь своим женщинам и детям, почти ничего не создает, он эгоист и нарциссист. Но не убивать же его! И если разобраться, в нем тоже есть какая-то прелесть. Посмотрите, как он кривляется! Ну, разве не прелесть, какой идиот! Так что пусть он тоже живет. Поддержите нашего идиота вашими аплодисментами!...

 В условиях правящей мачистской нормы ХХ века, с которой мы тоже теперь столкнулись –  «взять от жизни все», это было крайне важно сказать. На самом деле ведь это важнейшая социальная работа, снижение уровня агрессии, адаптация и толерантность. Примирить американского гопника, как и всякого другого, с иными биологическими формами жизни можно только при помощи иронии и самоиронии. Для русского кино 1990-х это тоже могло бы стать важнейшей задачей, но не стало: здесь предпочли создать тупую пародию, шарж на интеллигента, которая вызывала не сочувствие, а бешенство и желание растоптать гниду. Потому что сделано это было без вкуса, без любви и без таланта.

Самое удивительное, что всего этого Аллен добился при помощи позитивной программы: он примирил общество без сверхусилий, играючи.

Зачуханный российский обыватель, выросший в суровых условиях блатной морали и пацанских понятий («победитель занимает лучшие нары») и переносящий это все во взрослый мир, постоянно дрожащий за свою, в традициях Средневековья понимаемую «честь», всю жизнь хорохорится и пыжится, но на самом деле живет в страхе и напряжении. Нелепый человек Вуди Аллена живет не без трудностей, но все же вполне нормальной, психически здоровой жизнью: способный посмеяться над собой, он легко соблазняет женщин и всегда договорится с вышибалами. Вот бы нам бы.