Февраль 1918 года был для Балтфлота временем тревожным. 18-го числа началось масштабное наступление германских войск на Восточном фронте. На следующий же день корабли начали перебрасывать из Ревеля (Таллин) в Гельсингфорс (Хельсинки), чтобы они не достались немцам. Но это был не конец, и вскоре Балтийский флот ждала куда более тяжелая часть похода. В марте Советская Россия подписала с Германией Брестский мир, по которому русские корабли должны были убраться из Финляндии.

Организовать это быстро было непросто. По тем временам кем-то считалось, что и невозможно. Еще никто не пробовал водить через льды целый флот численностью более чем две сотни кораблей и судов. Но выбора у моряков и офицеров Балтфлота не было.

Финляндия, с поправкой на свои масштабы, переживала не меньшую смуту, чем Россия. В стране шла гражданская война между красными и белыми финнами. Обстановка накалялась. Формально Балтфлот был нейтральной стороной в этом конфликте, но он был слишком лакомым куском. Немцы, еще ведущие войну с Антантой, наверняка бы попробовали реквизировать его под каким-нибудь предлогом, попади он им в руки. В том, что немцы скоро окажутся в Финляндии, сомнений ни у кого не было. Поэтому корабли надо было срочно уводить.  

Прорвать ледяную блокаду

У Балтийского флота имелся козырь в рукаве – первый в мире линейный ледокол «Ермак». В конце XIX века его постройку «пробил» адмирал Макаров, грезивший об экспедиции на Северный полюс. Идея Макарова формулировалась просто: «К Северному полюсу – напролом!». Сам адмирал так и не воплотил эту мечту, подорвавшись на японской мине. Но теперь его наследие – 100-метровый ледокол с машиной в десяток тысяч «лошадей» – было как нельзя кстати.

Но даже при помощи ледоколов, включая мощного «Ермака», Балтфлот не получалось вывести за один раз. Всего было три конвоя. В первом, который вышел в Кронштадт 12 марта, были самые крупные и ценные боевые корабли – четыре линкора и три крейсера. Четвертого апреля из Гельсингфорса вывели еще два линкора, два крейсера и две подлодки.

Третий отряд был самым большим – более восьми десятков вспомогательных судов, 45 эсминцев и другие корабли Балтфлота. Отряд покидал Гельсингфорс в несколько эшелонов с 7 по 11 апреля. Позже все эти корабли и суда объединились и двинулись в Кронштадт, обеспечиваемые четырьмя ледоколами.

Финны пытались помешать Балтфлоту, но делали это неумело. Самой опасной была попытка перехвата «Ермака», когда он шел один в Гельсингфорс. На него удалось выйти финскому вооруженному ледоколу «Тармо». Но финны в линейный ледокол попасть не сумели. Они вообще плохо стреляли из морских орудий в силу отсутствия этого специфического опыта. Именно поэтому захваты русских береговых батарей на побережье Финляндии и последующие обстрелы повлияли только на нервы моряков, но не на переход флота в Кронштадт.

Интересно, что «Тармо» еще встретится с «Ермаком» в январе 1940 года во время Зимней войны. Тогда «Ермак» неудачно застрянет во льдах. Но он все равно будет сложной целью – памятуя об опыте 1918 года, советское командование поставит на ледокол орудия, а еще пришлет ему на помощь авиацию. 57 советских самолетов, которые внезапно появятся в воздухе, станут достаточно сильным аргументом, чтобы финны на «Тармо» сломя голову бросились наутек.

Балтийский флот в составе 236 кораблей и судов благополучно достиг Кронштадта и был спасен от захвата немцами или финнами. Переход был сложный – корпуса кораблей с броней попроще, чем у линкора или крейсера, были измяты ударами об лед, но выдержали. И революционное разложение еще не успело сломать «сыгранность» команд – бунтов во время похода не было. Но судьба человека, обеспечившего драгоценную дисциплину при переходе, сложилась несчастливо.

Дело капитана Щастного

Походом руководил Александр Щастный, который при царе и Керенском успел дослужиться до капитана первого ранга. К командованию Балтийским флотом его привела великая русская смута.

Он играл важную роль – был своего рода «прокладкой» между обозленным на перемены офицерством и органами новой власти. Не прими Щастный решение вести флот в Кронштадт, ничего бы не произошло – лояльные новой власти матросы просто не справились бы самостоятельно с таким сложным переходом. Щастный обеспечивал лояльность офицерства – одной из двух необходимых компонент для успеха всего дела.

При этом он не был безвольной марионеткой. Роль «прокладки» Щастный, быть может, и исполнял, но при этом старался извлечь из нее максимальные дивиденды. Капитан вел большую игру, стремясь завоевать доверие матросов и сделать Балтфлот отдельным политическим актором.

Например, он, как и большая часть офицеров, был в ярости, когда после Февраля революционеры разрушили систему иерархии в армии, введя выборность командиров. Но Щастный уже научился играть в эту игру, и когда большевики начали потихоньку возвращать единоначалие, публично выступал против, стремясь понравиться матросам. Кроме того, он обнародовал посылаемые ему секретные телеграммы Троцкого, которые могли выставить большевиков в глазах матросов в дурном свете, а командование флотом – в хорошем. А еще Щастный выдвинул лозунг «диктатуры Балтийского флота», что означало прямую и публичную конфронтацию.  

Проблема Щастного была в том, что он был хоть и талантливым, но все-таки новичком. При этом против него сидели настоящие гроссмейстеры, закаленные десятилетиями подпольной борьбы. Большевики заметили политическую деятельность спасителя Балтфлота – и 27 мая арестовали его в Москве. Менее чем через месяц, 22 июня, он был расстрелян – многообещающую пешку удалили с доски, прежде чем она успела стать ферзем.