Мы встречались с Дашей Дугиной недели три назад. Много говорили. Обсуждали будущее и совсем не говорили о войне. Я тогда подумал, что Даша – человек Нового времени, собственной своей жизнью нащупывающая очертания будущего, опираясь в генах, да и в судьбе на волю яростного своего отца.

Так бывает, что нация становится одержима смертью. Как инки с их массовыми человеческими жертвоприношениями и кровавыми войнами ради пленных, чтобы принести их в жертву, как немцы три четверти века назад с их лагерями смерти и машинерией массовой войны, как финикийцы с их убийством собственных детей. Украинцы поют: «Ще не вмерла», но они одержимы смертью. Будучи в прямом смысле нами, они не могут умереть без нас, они хотят, чтобы мы умерли. Умерли все. Они убивают женщин, потому что вместе с женщиной умирает сосредоточенное в нерожденных детях будущее.

Когда я в первый раз оказался в Донецке в 2016 году, меня потряс контраст: в центре вечеринка, девушки в коротких юбках, шампанское в бокалах на тонкой ножке, диджей, светомузыка, а в нескольких остановках – ледяной ветер в руинах аэропорта, железо вороненое и ржавое, папиросы в раздавленных работой пальцах. Край ночи. Этот контраст казался невозможным, невыносимым, неправильным. А вернувшись в Москву, я понял, что люди так устроены. Так настроены – не замечать ужаса, жить по-прежнему. Я не мог избавиться от чувства, что вот артиллерия бьет по МГУ, где я учился, что вот возле фонтана у театра Натальи Сац стоит минометная батарея, а с одиннадцатого этажа первого гуманитарного работает снайпер, горит библиотека… а на Патриарших в это же время люди просят баристу сделать музыку погромче, чтобы заглушить канонаду, люди пьют кофе, обсуждают права меньшинств и сериалы на «Нетфликс». Невозможно? Но я уже видел это. По Ленинскому ехали танки. Горел Белый дом. Трупы в Останкино.

В центре России убили русскую женщину за то, что она русская. За то, что она была умной, тонкой, талантливой, за то, что могла родить и воспитать красивых и умных русских детей.

Чего вам еще надо? Это уже красная линия или еще розовая?

Не может у нас теперь быть мира с Украиной, как не может быть примирения человека с его гангреной. Всякий говорящий о примирении с Украиной сейчас – враг. Время на разговоры прошло (у нас было тридцать лет, и мы наговорили достаточно), приходит время исцелить болезнь руками воинов. Нам нужны Писарро, Жуков, Сципион.

Всех пацифистов и заукраинцев отныне следует считать соучастниками этого убийства и всех других убийств русских людей.

Глумящиеся над горем отца, видевшего смерть собственной дочери, этим своим глумлением добровольно отказываются от статуса человеческих существ.

Законы человеческие и божественные больше не касаются тех, кто сжигает людей заживо, взрывает женщин, раскидывает «лепестки», бьет «Градами» по спящим жилым кварталам.

У нас нет выбора: или мы ударим «Искандером» по Банковой, или они ударят «Хаймарсами» по Тверской.