«Чрезвычайное положение (...) в наше время все больше и больше
стремится к тому, чтобы (...) стать правилом» (Джорджо Агамбен).
Как это часто бывает с масштабными кризисами, явившимися будто из ниоткуда, пандемия коронавируса уже к концу первого года своего течения породила не только множество жертв, но и лавинообразные алармистские настроения.
«Мир больше не будет прежним», – доносился приглушенный голос из экспертной среды; «наступает новая эпоха», – вторили этому голосу политики. На какое-то время подобная шаблонная патетика и вовсе подменила эффективные административные действия, в результате чего шаги и развитых, и развивающихся стран напоминали причудливый степ на месте: локдауны осуждались и вводились, отрицалась и рекомендовалась вакцинация. Неизменно же, будто прилив, возвращались лишь волны пандемии.
В тени массовой паники, проистекающей, как всегда, из столкновения с неизвестным, государственные деятели азартно сводили друг с другом счеты: представители emerging powers привычно пеняли на Запад, Запад не менее обыденно искал каждый промах авторитарных Акел. При этом действительно случившиеся изменения и вскрывшиеся тренды, затронувшие миллиарды людей по всему миру, по сей день остаются темой едва ли не второстепенной.
Социологи и политологи успели заметить, как изменился язык власти и сам темп её решительной интервенции в общественную жизнь; в свою очередь, власти не без удивления обнаружили, что служащие, доселе готовые «давать результат» даже в сомнительных действиях, совсем не горят желанием включаться в кампании по добровольной вакцинации. Сцилла «общества надзора» вдруг встретилась лицом к лицу с Харибдой массового недоверия. Но до сих пор к этому приковано куда меньшее внимание, чем к любому из хитросплетений конспирологического хайпа.
Меж тем буквально на наших глазах происходит дискурсивное перевооружение того «лагеря», который итальянский философ Джорджо Агамбен еще в 1990-е назвал «ключевой биополитической парадигмой современности». Вряд ли кого-то можно удивить замечанием, что представления людей о государстве много лет неразрывно связаны с риторикой «порядка» и «общественной безопасности» (где трактовки и того и другого порой весьма произвольны).
Однако сегодня безопасность вдруг стала «эпидемиологической», дисциплина – «гигиенической», а сама перевооружившаяся демократия – поистине «санитарной». Под аккомпанемент заботы о коллективном здоровье новый импульс получают знакомые технологии контроля и наблюдения, сбора данных и фиксации поведения, а с ними и категория «нормальности» Мишеля Фуко – того, за чем постоянно следят, к чему старательно приучают, с чем неизменно сопоставляют самих себя.
«Нормальность» рождает и исключение, отчего в пору «санитарной демократии» одни массовые мероприятия проводятся, а другие, существенно меньшие по масштабу, нарекаются угрожающими безопасности и здоровью граждан; одни высказывания нарекаются fake news, а другие, несмотря на очевидную ложность, превозносятся как проявление мудрости. Мы смутно помним, что знание – сила, и куда чаще осознаем, что наука в умелых руках может быть орудием.
- Иммунолог предупредил о затяжной суперволне коронавируса
- Почему перепись в Крыму встревожила Киев
- Экологический фундаментализм похож на «хождение в народ»
Современное же общественное недоверие, вдруг обнаружившееся в таких новеллах, как вакцинация или «ковидные пропуска», оказалось очередным следствием длительной самоизоляции политического истеблишмента, еще раньше породившей «популистскую» электоральную волну. Причем, в отличие от пандемических локдаунов, эта изоляция не была связана с какой-либо хворью – кроме, быть может, завышенного самомнения; но и то с большим грохотом обрушилось под гнетом политиков-харизматиков, призывавших «вернуть власть народу».
Тогда многие предпочли списать популизм на временное помутнение общественного рассудка, своеобразное глобальное переиздание карякинского «Россия, ты одурела»; однако нынешние протесты антипрививочников вызваны к жизни всё тем же разладом и взаимным непониманием, при котором «лучшие люди города» горестно и внезапно обнаруживают, что в городе проживают не только они. Слишком многие политические изменения последних даже не лет – десятилетий! – проходили без участия общественности и помимо её воли. Повестку диктовали эксперты и «государственные деятели», интеллектуалы и корпоративные ястребы. Подобная антидемократическая нить не могла виться бесконечно, и уже Брексит показал, что на смену обманчивому спокойствию «христианской демократии» пришла бесконечно критичная и жадная до действия пора турбулентности.
Неслучайно одни авторитетные издания назвали «годом протестов» 2019-й, а другие – 2020-й; при этом обеим годам предшествовали Болотная и Occupy, армянский «бархат» и гонконгские «зонтики», волнения в Греции и Чили. Нынешний цвет конспирологии – прямое следствие деполитизации и демобилизации, кризиса вовлеченности и партисипативной апатии.
COVID-19, несомненно, стал мощным триггером социальной напряженности – но именно триггером, а не причиной; иное представление, вероятно, сродни тому, чтобы обвинять в Первой мировой войне 17-летнего сына почтальона из сербской деревушки Обляй.
Автор принимает участие в XVIII Ежегодном заседании клуба «Валдай» на тему: «Глобальная встряска – XXI: человек, ценности, государство», 18–21 октября, Сочи.
