Израильский газопровод сблизит Россию и Турцию

Вплоть до начала 2000-х годов Израиль критически зависел от поставок нефти и газа из-за рубежа. Небольшая еврейская страна, оказавшаяся в недружественном арабском окружении Ближнего Востока, была практически полностью лишена собственных углеводородных ресурсов на суше, полагаясь в основном на импорт нефти и природного газа. При этом даже такой импорт был предельно осложнен – большинство мусульманских стран региона начиная с конца 1940-х годов вводили различные ограничительные меры в отношении экспорта нефти и природного газа в Израиль, а с 1973 года такое эмбарго приобрело практически тотальный характер.

Конечно, экономика Израиля не остановилась, но импорт углеводородов стране пришлось осуществлять через полмира, оплачивая их втридорога. Это привело к парадоксальной ситуации – вплоть до начала 2000-х годов в Израиле было микроскопическое потребление природного газа, около 1 млн м³ в год, притом что все соседи Израиля по региону буквально купались в углеводородах.

Единственным ресурсом, который мог помочь Израилю в решении задачи ухода от импорта, стал морской шельф. О существовании крупного Левантийского нефтегазоносного бассейна между побережьями Сирии, Ливана, Израиля, Египта и Кипра было известно уже давно, но даже к его геологической разведке не приступали вплоть до начала 2000-х годов. Сказывалось то, что «шельфом» территорию этого бассейна можно назвать лишь условно – средние глубины морского дна в этом регионе составляют около 1500 метров, а максимальные – более 2500 метров.

Второй проблемой стало то, что Израиль вплоть до настоящего времени так и не подписал Конвенцию ООН по морскому праву, которая регулирует права государств на исключительную экономическую зону – и полагается в своих взаимоотношениях с соседями исключительно на принцип силы, двусторонних переговоров и фактических морских границ. Как следствие, даже границы исключительной морской зоны Израиля в Восточном Средиземноморье определены, по сути, «явочным» порядком, что до недавнего времени вызывало возмущение соседних Ливана и Египта. Впрочем, такие юридические моменты, касающиеся морских границ, повлияют лишь на возможные будущие открытия – найденные к настоящему времени газовые месторождения в 2010 году признаны Ливаном и Египтом как находящиеся в исключительной морской зоне Израиля.

Таких месторождений в Левантийском нефтегазоносном бассейне на сегодняшний день Израилем найдено два – Тамар, открытое в 2009 году, и Левиафан, обнаруженное годом позднее. Извлекаемые запасы этих месторождений значительны по меркам Израиля – на Тамаре нашли около 307 млрд м³ природного газа, и еще 453 млрд м³ содержится в Левиафане. Таким образом, если исключить спекулятивные оценки, Израиль в 2000-х годах обнаружил на своем шельфе не менее 760 млрд м³ природного газа, чего этой небольшой ближневосточной стране хватит минимум на 70 лет собственного потребления. Ведь начиная с середины 2000-х годов потребление природного газа в Израиле стремительно растет и уже достигло 10,5 млрд м³ в 2018 году.

На эту тему
• Газ толкает Израиль и Турцию на силовой конфликт
• Турция предложила Израилю обсудить строительство газопровода в Европу
• В Германии призвали отказаться от строительства израильского газопровода в Европу

Конечно, эпичное название «Левиафан», которое получило самое крупное из открытых на сегодняшний день израильских газовых месторождений, может вызвать только улыбку во «взрослом» газовом мире. Например, одно из последних введенных в эксплуатацию Газпромом месторождений, Бованенковское, имеет балансовые запасы 4900 млрд м³, а крупнейшая в мире газоносная структура Северный/Южный Парс и вовсе содержит 28 000 млрд м³ газа. Поэтому израильское «газовое морское чудовище» велико по меркам Левантийского нефтегазоносного бассейна, но отнюдь не в мировых масштабах.

Стоит также упомянуть, что Израиль использует ресурсы Тамара и Левиафана отнюдь не в одиночку, а создал подобное российскому геополитическое «газовое оружие». В начале 2018 года Египет с его почти что 100-миллионным населением и соседняя Иордания заключили договор о поставках израильского газа, добываемого в месторождениях Левиафан и Тамар. Все дело в том, что «золотой нефтегазовый век» этих двух стран уже давно позади. Как пример, собственные, в значительной мере истощенные газовые месторождения в Египте уже с начала 2000-х годов не позволяют удовлетворить даже потребности внутреннего рынка. В результате чего Египет столкнулся с тяжелейшим энергетическим кризисом, резко сократил экспорт газа за рубеж, а с 2014 года и вовсе стал нетто-импортером природного газа. Поэтому на планы по созданию EastMed будет влиять и этот немаловажный ближневосточный фактор – Израилю критически важны даже не деньги от продажи газа, но спокойствие возле его границ.

Трудная Афродита

Территориальный вопрос и геополитика касаются и еще одного месторождения – кипрской Афродиты, которую обнаружили в том же Левантийском нефтегазоносном бассейне в 2011 году. Запасы Афродиты скромнее, чем у Тамара и Левиафана, и составляют около 170 млрд м³ природного газа. Опять-таки, как и в случае израильских месторождений, это очень много для отдельно взятого Кипра, но скромно даже в масштабах Европы.

Главным вопросом в случае Афродиты опять-таки является вопрос морских границ. По иронии судьбы, практически все крупные газовые месторождения буквально прижимаются к разделительным линиям исключительных экономических зон. Это касается как израильских Тамара и Левиафана, кипрской Афродиты, так и египетского месторождения Зохр с запасами в 453 млрд м³, которое в 2015 году пополнило список открытий Левантийского нефтегазоносного бассейна. Государства – владельцы газовых месторождений в бассейне Леванта формально утрясли свои морские границы еще в прошлом десятилетии. Кипр демаркировал свою морскую границу с Египтом в 2003-м и с Ливаном в 2007 году, а с Израилем разграничил морской шельф в 2010 году.

Однако против таких соглашений выступила Турция, которая не признает пограничных соглашений Кипра со своими соседями и настаивает на учете интересов турок-киприотов и включении в соглашения Республики Северный Кипр.

Непризнанное государство Северного Кипра формально по Конвенции ООН по морскому праву не может претендовать на расположенное к югу от острова месторождение, однако здесь Турция успешно использует непризнанный статус Северного Кипра, который подвергает сомнению любые международные договоры самого Кипра.

Конечно, большая часть ответных действий Турции носит лишь дипломатический характер. В частности, Анкара еще в 2011 году обещала «мобилизовать свои военно-морские силы» в ответ на разведывательное бурение на Афродите, но к реальным действиям перешла только в феврале 2018 года. Тогда турецкие военные корабли заставили буровое судно Saipem 12000 итальянской компании Eni покинуть прибрежные воды Кипра.

Поэтому ответные действия Турции, направленные против проекта газопровода EastMed, также, скорее всего, будут по большей мере дипломатическими и экономическими, нежели военно-силовыми. В частности, в ноябре 2019 года турецкое буровое судно Fatih приступило к бурению пробной разведывательной скважины к югу от полуострова Карпас на Кипре – в непосредственной близости от условной разграничительной линии между территориальными водами Северного и Южного Кипра, однако все же на «своей» стороне. Это уже вызвало ответную реакцию Евросоюза. Министры иностранных дел ЕС согласовали введение режима санкций по отношению к физическим и юридическим лицам Турции, несущим ответственность за «незаконное» бурение в Восточном Средиземноморье или причастным к нему.

И все же даже такая турецкая активность создает неприятные риски для газопровода EastMed, который Анкара воспринимает как прямо нежелательное начинание. Как следствие, в качестве еще одной ответной меры Турции можно ожидать ускорение и поддержку всех альтернативных EastMed проектов газопроводов, которые призваны задушить его экономически. А в их число попадают не только конкурирующий с российским газом трубопровод TANAP, но и два российских газопровода – «Голубой поток» и «Турецкий поток».

В чем состоит интерес России?

Начнем с того, что даже в самых смелых ожиданиях мощность EastMed планируется на уровне 15 млрд м³, а в реальных – не более 10 млрд м³ природного газа в год. Большего из Левиафана и Афродиты просто не выжать, а египетское месторождение Зохр, скорее всего, уйдет на наполнение уже явно просевшего рынка Египта. Ничтожность этой цифры можно понять даже не в сравнении с продажами российского Газпрома (которые в последние годы на европейском направлении колеблются в пределах 190–200 млрд м³ природного газа в год) и не сравнивая ее с общим потреблением газа Евросоюзом (которое составило 458,5 млрд м³ в 2018 году и монотонно росло все предыдущее десятилетие).

Все дело в том, что собственная добыча газа в Европе постоянно падает. Как и в Египте, в газодобывающих странах Европы, а именно Норвегии, Нидерландах и Великобритании, газовые месторождения уже в значительной мере истощены. В результате в последние годы сокращение добычи природного газа в странах Европы в целом достигает 10–15% в год, а от пикового объема производства в 341 млрд м³, который наблюдался в 2004 году, к 2018 году произошло падение до уровня 240 млрд м³. Таким образом, Европа теряет объем собственного производства газа, который EastMed может обеспечить ей всего лишь за два года – и никаких предпосылок для слома этой тенденции в ближайшем будущем не наблюдается.

Ну и наконец, надо сказать о стоимости проекта EastMed. Несмотря на то, что Еврокомиссия назвала трубопровод EastMed проектом общего интереса, что автоматически выводит его из-под действия Третьего энергопакета и в значительной мере улучшает его экономику по сравнению, например, с «Северным потоком – 2» (СП-2), сам по себе проект EastMed балансирует на грани рентабельности.

Длина EastMed составляет более 1900 километров, так как ему придется обходить исключительную экономическую морскую зону Турции. Для сравнения, длина СП-2 составляет лишь около 1200 километров. Немного скрашивает ситуацию то, что EastMed лишь частично является морским трубопроводом – после Кипра он еще два раза «выныривает» на сушу, сначала на острове Крит, а потом на греческом полуострове Пелопоннес. Однако основная сложность маршрута EastMed – это глубины Средиземного моря, которые достигают на его маршруте 3000 метров. Опять-таки, для сравнения, глубины на маршруте СП-2 в Балтийском море гораздо меньше – от 50 до 250 метров.

Два этих фактора создают печальный финансовый прогноз – общая стоимость прокладки нового газопровода составит не менее 7 млрд долларов США. Для сравнения, имеющий впятеро большую мощность СП-2 обошелся ненамного дороже – около 9,8 млрд долларов США. Как следствие, амортизационные издержки на EastMed по сравнению с СП-2 будут минимум вчетверо выше, а газ, поставляемый с его помощью, соответственно – дороже.

Кстати, проект EastMed изначально позиционировался и Евросоюзом, и США исключительно как политический шаг. Это выразилось в том, что Еврокомиссия выделила на его проектирование около 39 млн долларов США, сразу после открытия Тамара и Левиафана и обнаружения Афродиты. Отметились в поддержке EastMed и США, которые даже прислали госсекретаря Майка Помпео на подписание соглашения об «Энергетическом треугольнике» (Energy Triangle), заключенного между Израилем, Кипром и Грецией в Тель-Авиве в марте 2019 года.

Таким образом, в Восточном Средиземноморье с постройкой EastMed де-факто организуется сразу два энергетических альянса. Один формальный, упомянутый «Энергетический треугольник» Израиля, Греции и Кипра, и второй, неофициальный – из Турции, России, Азербайджана и стран Средней Азии, которые будут конкурировать с EastMed своим газом, поставляемым по турецким газопроводам – через обходящий Россию TANAP или же по двум российским газопроводам, «Голубому потоку» и «Турецкому потоку». Ну и понятным побочным эффектом является более тесная привязка Турции к России в газовом вопросе, где у турецкой стороны возникает понятный геополитический и геоэкономический интерес.

И, стоит сказать, в первом приближении такой «размен» в экономике и геополитике отнюдь не выглядит проигрышем для России и ее интересов.