Праздники и будни

Но не всегда чудеса удаются. Иной раз бывает так, что заклинатель в тысячный раз взмахивает волшебной палочкой – но вместо роскошной кареты мы зрим все ту же тыкву.

Передо мной два номера журнала «Октябрь», пятый и шестой. Пятый номер – не просто журнал, это театр литературных действ. В предуведомлении редакция «Октября» предупреждает читателей: сегодня у нас будет не так, как всегда. Что касательно шестого номера, он ничем таким концептуальным не блистает.

Есть возможность сопоставить «праздничный» «Октябрь» с «будничным» «Октябрем»: вот девочка на шаре, вот мужик на тумбе. Чем они отличаются друг от друга?

Девочка на шаре и мужик в Китае

Борис Евсеев

Коронный номер театра литературных действ, как я понял, – «пьеса для чтения в двух действиях и двух снах» Бориса Худимова и Олега Кудрина «Про Василия, Воду и Жид-рыбу».

Поначалу с интересом воспринимаешь эту сумеречно-выморочную стилизацию. Затем читать ее становится все скучнее и скучнее. И не случайно.

Известно, что основа драматического искусства есть действие. Можно легко представить роман, в котором нет фабулы и конфликтов. Но всякая бездейственная пьеса, будь она хоть четырежды «пьесой для чтения», являет собой воплощенный нонсенс.

Худимов и Кудрин успешно обдумали правила игры, создали яркую (наполовину фольклорно-мифологическую, наполовину натурфилософскую) фактуру. Но делать им с этой фактурой нечего. В оправдание авторов замечу, что на том же месте споткнулась сама Татьяна Толстая: вообще миф – штука, которая плохо поддается экспериментам.

Следуем в потоке литературных действ далее и обнаруживаем повесть Михаила Баженова «Happy Hour». Сюжет повести таков: русский мужик среднего возраста сидит в баре-ресторане пекинской гостиницы и размышляет о Китае (цитаты из древнекитайских текстов перемежаются с советско-армейскими воспоминаниями).

Вдруг выясняется, что прекрасная официантка Фэн Мэй – косвенная участница (и жертва) памятных событий на площади Тяньаньмэнь. Она признается в этом гостю из России, после чего ее невесть с какого фэн-шуя убивает начальница – не менее прекрасная Яо Лин Яо. Ужасные спецслужбы тоталитарной державы сначала пытаются свалить это убийство на главного героя повести, но затем отпускают его.

Невозможно красивый финал повести в лучших традициях «Мадам Баттерфляй» сразу выдает искусственность, выдуманность сюжета. Оно и ладно: беллетрист имеет право на выдумку. Плохо то, что подобный стереотипно-клюквенный «баттерфляй» закрывает реальную жизнь современного Китая.

Большая проза шестого номера «Октября» – начало романа Вацлава Михальского «Храм согласия». Северная Африка. Вторая мировая война. Возлюбленная Антуана де Сент-Экзюпери Мария разоблачает козни генерала Роммеля. Параллельно ведутся раскопки некоего карфагенского храма. Потом действие переносится в воюющий Советский Союз: как-то связанная с Марией Анастасия (урожденная графиня Мерзловская) пребывает в госпитале на протяжении десятка страниц.

Роман Михальского отменно длинный, длинный, длинный: на следующий номер заявлено его продолжение (а не окончание). Возможно, мы будем читать «Храм согласия» не только в июле и августе, но и в сентябре (ноябре, декабре).

Плюс к тому «Храм согласия» – часть романного цикла Михальского. Вспомнив бесконечную «Весну в Карфагене», скажу: воистину редакция «Октября» обрела золотоносную жилу.

Но вернемся к театру литературных действ. Перед нами новое зрелище – проект «Наш алфавит». Суть проекта: две актрисы (Наталья Заякина и Людмила Глушкова) пишут рассказы на заданную тему. Темы задаются в алфавитном порядке. Итог: мило, душевно, сентиментально, отлично подходит для «интеллигентного глянца».

Львиная доля текстов – про «школьные годы чудесные». Где не «про школу», там «про детей». Где «про взрослых», там эксплуатируются «городские былички-страшилки», рассказывавшиеся пионерами на ночь в палатках. Непонятно, на что рассчитывали устроители проекта. На то, что «культурные дамы-любительницы» напишут иначе, чем «литераторы-профессионалы»? Но грань между «профессионализмом» и «любительством» давно стерта. Миниатюры Заякиной – Глушковой неотличимы от миниатюр, созданных «профессионалами», и вполне качественны. Особо отмечу «Абрикос» Глушковой и «Йорик обещал перезвонить» Заякиной.

В пятом номере «Октября» – «алфавит», в шестом номере – «кроссворд». То бишь «Крестослов» – так называется подборка рассказов Алексея Лукьянова. Работает Лукьянов умело: с равной убедительностью может сделать и психологический этюд в лучших традициях городской прозы, и отрывок из как бы боевика, и гностическую притчу с участием Господа, Сатаны и архангела Михаила, и изящную новеллу «из дореволюционной жизни» в духе раннего Алексея Николаевича Толстого. Во всех опытах Лукьянова на третьем плане проглядывает «эзотерика». Веяние времени.

Еще одно произведение «не без актуальных веяний» – маленькая повесть Ивана Глаголева «Десять нот веселого блюза» (№ 5). Все донельзя ультрасовременно. Парочка среднеевропейских персонажей: Алекс плюс Вика равняется любовь. Наркотики. Юный поваренок Автандил, читающий «Бойцовский клуб» и мечтающий стать радиодиджеем. Приемчики в стиле недавно модного фильма «Беги, Лола, беги». Повесть явно создавалась в расчете на молодежь, и как раз молодежи-то она, подозреваю, будет малоинтересна.

Модничанье модничанью рознь. Есть безобидное (и в чем-то трогательное) стиляжничество (как у Глаголева). Есть иное модничанье – когда все моды последних сорока лет сливаются в один жуткий золотозубый «шик»; именно это модничанье мы можем лицезреть в тексте Светланы Васильевой «Розовое и голубое. Соч. № 4, № 4» (№ 6).

Повествование в «соч. №4, №4» ведется от лица Росинанта. Притом Дон Кихота нет в помине: заместо «рыцаря благородного образа» Росинантом правит какая-то госпожа Люкс, которая забредает в кабачок «Иберия» aka «Розовое и голубое», где встречает буйствующих авантюристов Румянцева, Умянцева и Мянцева, веселых шлюх Машу, Дашу, Глашу и Мышу, а также престарелую Доротею.

Промежду однообразных буйств Румянцева-Умянцева-Мянцева-Маши-Даши-Глаши-Мыши и длительных повествований Доротеи Росинант рассуждает о Высоком Искусстве и о том, что жизнь есть Прекрасная Дама, – одним словом, «бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно»; вдобавок опус Васильевой изложен безобразным суконно-камвольным языком. Не знаю, как я его дочитал до конца.

На мое счастье, после Васильевой я взялся за рассказы Бориса Евсеева (№ 6) – и они оказались наилучшим противоядием. Евсеев очень разноплановый автор: в респектабельном «Новом мире» он «почвенник», «южный Солоухин», а в тяготеющем к эксцентрике «Октябре» не чужд модернизма. Но в любой своей ипостаси Евсеев – умный, возвышенный, тонко чувствующий прозаик, и все его произведения – вне зависимости от их стилистики – полны чудесной прозрачно-сухой листопадной грусти.

Поэты за стеклом и не за стеклом

Евгений Лесин

Поэтам театр литературных действ пришелся во благо: наконец-то есть достаточно репрезентативная панорама молодой (относительно молодой) поэзии, опубликованы авторы, которые, не будь этого удачного случая, мариновались бы лет пять-шесть в предбанниках «толстых» литературных журналов.

Я говорю не про успешного Александра Левина и не про входящего в моду Андрея Родионова, а про поэтов из литературной группы «Алконост» – про Ольгу Нечаеву, Всеволода Константинова, Алексея Тиматкова, про популярного, но отнюдь не журнальными публикациями, Евгения Лесина. Повод для появления подборки – широко известный в узких кругах «чемпионат поэзии» «За стеклом». Побольше бы таких поводов!

А может, и без повода?… Была же в «Юности» перестроечных времен рубрика «Испытательный стенд», явившая читателям весь цвет современной поэзии. Почему бы не обновить традицию?

Что касается непосредственно «застекольных» поэтов… Кто-то из них мне нравится больше (как Геннадий Каневский), кто-то – меньше (как Ербол Жумагулов, механически повторяющий лирические шаблоны «Московского времени»), о ком-то трудно сказать что-либо определенное (как о Нате Сучковой, Александре Переверзине и специалисте по хайку Илье Кригере). Обо всем этом можно спорить. Бесспорно то, что «Коллекция за стеклом» как способ подачи поэтических материалов куда эффективнее «обычного режима работы» «Октября» в отношении стихов.

Вот он – «обычный режим работы» – в шестом номере. Два поэта: Максим Калинин и «человек театра» Вадим Жук. У Калинина есть отдельные хорошие строки и строфы; Вадим Жук временами бывает остроумен. Две относительно неплохие подборки на один номер – и помимо этого стихов нет. Маловато будет…

Америка, Болгария, Сахалин

Василина Орлова

Отдел очерков: в шестом номере – эссеистика Василины Орловой «Плацкартный вагон» и подчеркнуто интеллигентные путевые заметки Анастасии Чеховской о Сахалине «Провинция у моря» (интересно, Чеховская – это подлинная фамилия или псевдоним?). В пятом номере только один текст – «Сделано в Америке» Александра Снегирева, но эта штука посильнее «Фауста» Гете и удивит так, как не удивит добрый десяток очерков других авторов.

Поначалу все выглядит обыкновенно – в привычной стилистике «придурки в Америке», временами с темперированными волчьими железно-мизантропическими нотами, также хорошо знакомыми – Лимонова все мы читали. Но ближе к середине текста начинаются сюрпризы…

Во-первых, выясняется, что рассказчик вышел из высокородной советско-номенклатурной династии и смертельно обижен тем, что его чиновный дед похоронен не на Ваганькове.

«Я перечитываю имя, отчество и фамилию этого человека и думаю: почему же он достоин лежать здесь, а мой дед недостоин? Почему дед лежит пускай на престижном кладбище, но на окраине, а этот… пролез сюда, в центр столицы? Неужели дед подмахнул меньше приказов, шлепнул меньше печатей, сделал меньше выговоров и уволил меньше людей?! Нет, не меньше! Тогда почему, черт возьми, меня лишили права приходить сюда как в свой дом, гордо неся четыре алые розы мимо охранника, чтобы он видел, что я не какой-нибудь любопытный шалопай, а скорбящий наследник одного из центурионов погибшей империи. Чудовищная ошибка вкралась в мою жизнь. После смерти мой дед оказался меньшим ловкачом, чем этот, под черным блоком. Меня лишили власти, лишили наследства, лишили права почетно скорбеть среди равных».

А во-вторых, благородный «наследник центуриона погибшей империи» признается в хобби добывать себе еду на американских помойках.

Нет, я понимаю: голод не тетка. Но голод здесь ни при чем…

Анатолий Вассерман

«Вы спросите: зачем мы с Юханом едим из помойки, если у нас есть работа и деньги? Сами не знаем, просто это круто – есть из помойки».

Напомню: эти признания опубликованы в престижном российском литературном журнале, который, полагаю, читают и в Соединенных Штатах. Приходя после чтения к небезосновательному выводу: Россия – это нечто типа острова Туамоту, богатого жрецами и принцами…

Публицистика в двух «Октябрях» представлена одним-единственным материалом – статьей Анатолия Вассермана «Демократия и русофобия. Не путать кислое с желтым» (№ 6). Смысл статьи укладывается в название: демократия – столбовой путь цивилизации, Россия идет по этому пути, но американцы с европейцами почему-то не хотят видеть это, их политика направлена против России, вот бы открыть им глаза и объяснить, что они заблуждаются. Такое явление, как «конфликт геополитических интересов», судя по всему, Вассерману вовсе не известно.

Литературная критика: в пятом номере – рубрика «Штудии»: дебютанты Дарья Ращупкина, Всеволод Лазутин и Кирилл Юхневич сообщают о процессе создания сценарного синопсиса, о значении для современной литературы «Живого журнала», а также о нелегкой судьбе литературного критика (круг замкнулся). В шестом номере – статья Анны Голубковой «…Вот почему я отрицаю Гоголя» (В. В. Розанов о Гоголе) и рецензия Георгия Гачева на антологию болгарской поэзии.

На эту тему
• Своя игра
• Новые архаисты и старые новаторы
• Шорт-лист как текст
• «Эмиграция» – история болезни страны и человека
• Норвежский квинтет
• Леннон, Высоцкий, Дассен: три цвета времени

Финал театра литературных действ – круглый стол «Драматургия с нуля», посвященный феномену «Театра.doc». Адепты «документального театра» – драматурги Владимир Забалуев и Алексей Зензинов – восторженно вещают о «перспективах сценического искусства»; актеры (Владимир Качан и Альберт Филозов) недоумевают: с какой стати возводить в «новое слово» то, что всегда считалось «подготовительной частью театральной работы»? В этом же пятом номере – размышления Юлии Идлис на тему экранизаций литературных произведений.

Подводя итоги, признаем: «праздничный» номер «Октября» мало чем отличается от «будничного» номера; более того, в последнем куда больше ярких удач и столь же ярких провалов.

Неудивительно: в нашей жизни праздники давно смешались с буднями. И стали неотличимы от них.