Андрей Бабицкий: Он вам не Рудик

Просвещенная публика иногда просто сочувственно, но по большей части нервно, с традиционными сетованиями на жалкие условия, в которых приходится существовать высокому искусству в стране победившей реакции, обсуждает причины отмены премьеры балета «Нуреев» Кирилла Серебренникова.

Язык, которым Серебренников и другие новаторы продолжает говорить со зрителем, обветшал, утратил новизну и обаяние

Причины, названные директором Большого театра Владимиром Уриным, эту публику не устраивают. Не верит она в то, что спектакль был сырым, не до конца сложенным и отработанным, поскольку некоторые актеры, участвовавшие в последних прогонах, утверждают, что в конечном счете все чудесным образом встало на свои места, спектакль уже вполне можно было представлять зрителю. Урин же настаивает на том, что зрелище вызывало уныние.

Публика раздраженно отмахивается от этих объяснений, поскольку ей прекрасно известно, что неправедная власть в нашей стране озабочена только одним: найти что-нибудь светлое и прогрессивное и немедленно растоптать. В этом она видит смысл своего существования.

Поэтому версия, пошедшая гулять по свету стараниями некоего анонимного источника – дескать, «Нуреев» был отменен по указанию министра культуры Мединского, тут же обретает такую удивительную плотность и силу, что вытесняет на страницах либеральных и не очень изданий все попытки директора Большого извиниться перед ожидавшими премьеры зрителями и успокоить импульсивное либеральное сообщество.

Да, говорит Урин, Мединского просто проинформировали о принятом решении, но никто ничего не запрещал.

Я, честно говоря, вполне доверяю директору Большого, его спокойной и уверенной интонации и, убей Бог, не пойму, почему анонимный источник с его примитивной гипотезой запрета, якобы спущенного сверху, кому-то кажется более убедительным.

Мы можем буквально пересчитать по пальцам случаи, когда закрывали какие-то показы или отменяли театральные постановки (фото: пресс-служба фестиваля «Черешневый лес»/ТАСС)

На самом деле искусство – это та область, где и по сей день бал правит либеральный, постмодернистский канон, а власть вообще редко заглядывает в эту сферу и уж тем более не пытается регулировать ее запретительными мерами. Мы можем буквально пересчитать по пальцам случаи, когда закрывали какие-то показы или отменяли театральные постановки.

Такие случаи единичны, что указывает на отсутствие системной цензуры, однако свободомыслящие соотечественники почему-то не допускают ни малейшего сомнения в существовании запретительного государственного монолита, который тяжелой плитой придавил слабые и прекрасные ростки несостоявшихся шедевров.

Я бы сказал, что эта дискуссия в принципе лишена смысла, поскольку искусство, как показывает советская история, все равно пробьет себе дорогу через все преграды, если оно органично времени и укоренено в вечности. Мне кажется, что срыв показа «Нуреева» был вызван тем, что постановка не соответствовала именно этим критериям.

Просто язык, которым Серебренников и другие новаторы продолжают говорить со зрителем, обветшал, утратил новизну и обаяние, а потому фирменная стилистика, сложившаяся в 90-х двадцатого века и рассчитанная на эпатаж и срывание последних покровов, сегодня не вызывает ничего, кроме неловкости.

Акцент на гомосексуальной ориентации великого танцовщика, наверное, имел бы смысл в серьезном автобиографическом исследовании, поскольку очевидно, что невозвращение в СССР Рудольфа Нуриева было в значительной степени обусловлено и его нетрадиционной сексуальностью.

Тем не менее, смыслом его жизни и творчества стал танец, а вовсе не желание отстоять свое право спать с кем угодно. Однако в балете, судя по фотографиям с репетиций, о гомосексуализме танцора говорится в вызывающей, почти оскорбительной манере, с характерным для Серебренникова преобладанием темы телесного низа.

Гигантское фото полностью обнаженного Нуриева на заднике, партии танцора с имитацией наготы, фиксация внимания зрителя на частях тела, участвующих в гомосексуальном соитии – все это смотрится задорно, пошло, но и как-то вымученно.

Когда-то это было и «пощечиной общественному вкусу», вызывало ужас и восторг, говорило о храбрости художника, решившегося поставить на сцене гимн плоти и ее бунту против всех правил и установлений. Сегодня же общество, в период буйного шествия свободы по всем закоулкам родины насильственно ознакомленное в деталях со всеми нетрадиционными страстями, как мне кажется, потеряло всякий интерес к тайнам параллельной сексуальной жизни великих и не очень людей.

Возвращение традиции, представлений о ценностях семьи, Родины, взаимопомощи, сострадания приходит наконец и в самую раскрепощенную силами самых передовых творцов, разомкнутую в хаос и стирание разницы между добром и злом сферу – в искусство.

Именно поэтому попытки снова и снова сводить все многообразие человеческих жизни и творчества к сексуальным девиациям, искать и находить их следы в известных сюжетах, во взаимоотношениях персонажей сказок или великих драматургических произведениях, в литературной классике, представлять телесность подлинным движителем поступков – доморощенный фрейдизм наших художников так чрезмерно насытил атмосферу миазмами животного, неупорядоченного, примитивного секса, что видеть и слышать все это в тысячный раз уже нет никаких сил и желания.

Я думаю, что потрепанному и провинциальному декадансу Кирилла Серебренникова приходит естественный конец. Вполне возможно, что спектакль был все же доведен до той степени готовности, когда его уже можно было показывать публике. Но что показывать? Очередную экранизацию статьи из «Спид-инфо» с лукавым и не слишком веселым уклоном в порно?

Зачем это нужно современному зрителю – усложнившему свои представления о жизни, подлинному эстету, способному видеть свечение подлинных энергий поверх страстей, терзающих бренную, не преображенную плоть.

Нам нет нужды отказываться от наших великих поэтов, танцоров, композиторов, художников, государственных деятелей из-за свойственных им сексуальных пристрастий, но и мириться с попытками низвести их драму, благородство и высоту помыслов, красоту созданных ими произведений к сексуальному дискомфорту из-за якобы, а может, и не якобы имевшей место дискриминации их идентичности тоже не стоит.

Серебренников, упоминая на своей странице в «Фейсбуке» о спектакле, демонстрирует какое-то фантастические дурновкусие и слащавость. Нуриева он называет Рудиком, говоря, что тот не может жить без свободы и опять упорхнул. В этой фамильярности и хлестаковщине кроется ответ на вопрос, что лежит в основании той картины мира, которую режиссер пытается развернуть на сцене.

Помните замечательный пассаж Пушкина из письма Вяземскому? Вот этот: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе».

Так вот, Кирилл Семенович, иначе. Фото, которым вы завесили задник сцены, танцовщик запретил публиковать. Он вам не Рудик.