Максим Соколов: Посол-арабист

В данном конкретном казусе отличились обе стороны – и отставляющая, и отставляемая. Отправлять в отставку посла, когда он находится при исполнении в стране пребывания, вообще беспрецедентно, приправлять это ругательными комментариями неназванного источника – беспрецедентно вдвойне. Но и раздача обширных интервью, явно никак не санкционированных руководством, для служащего МИДа в высоком ранге тоже беспрецедентна. Покуда дипломат на службе, все интервью от него лично может заключаться лишь в двух словах – «no comments», а для подробных рассказов есть мемуары посла на пенсии.

По мере несения послом своей службы в арабской стране становилось все менее понятно, чьи интересы и где он представляет

Тем не менее беспрецедентность публичного разбирательства не отменяет того факта, что сама-то проблема с послом-арабистом вполне прецедентная. Когда в известной чамовской симпатии к полковнику Каддафи усматривают пережитки советской дипломатии – очевидно, в смысле, что А. В. Козырев в начале 90-х недореформировал МИД, хотя и старался, а дальше все стало возвращаться на круги своя – люди, говорящие так, явно не знают, что еще где-то лет сорок назад Госдепартамент США столкнулся с той же самой проблемой посла-арабиста. Очевидно, у послов на службе Соединенных Штатов тоже были советские пережитки.

Проблема же заключалась в том, что по мере несения послом своей службы в арабской стране становилось все менее понятно, чьи интересы и где он представляет. То ли интересы США в стране пребывания, то ли интересы страны пребывания при Госдепе. При этом существенно, что проблема посла-арабиста возникала не с президентским собутыльником, назначенным на посольский пост по дружбе и имеющим весьма слабое представление о стране пребывания. Напротив, эта болезнь поражала в высшей степени компетентных и образованных профессиональных дипломатов, прекрасно знающих язык, обычаи, хозяйство etc. страны пребывания.

Впрочем, эта болезнь была известна и раньше и случалась не только в Госдепе. Классик британской дипломатии Г. Никольсон отмечал еще в 20-е гг. прошлого века, что «среди дипломатов, проживших долго за границей и, быть может, потерявших контакт с родным народом и со своим министерством иностранных дел, замечается тенденция, при которой их лояльность приобретает весьма туманные очертания. Некоторые из них способны настолько сентиментально полюбить страну своего пребывания, что перестают замечать ее недостатки...  Между ними могут оказаться такие, которые, полагая, что функции посла – это создавать «хорошие отношения» с иностранными правительствами, смешивают цель со средствами и рассматривают «хорошие отношения» не как часть своих функций, а как единственную цель своей деятельности».

Психологически такая эволюция понятна. Должность посла предполагает известное раздвоение личности. С одной стороны, он должен быть безусловно лоялен своему правительству и безусловно отстаивать его интересы. С другой стороны, чтобы отстаивать интересы своего правительства наилучшим образом, он должен лучше понимать мотивы, резоны, обычаи, предрассудки etc. правительства страны пребывания, т. е. в известном смысле влазить в его шкуру. Без такого понимания получится полное отсутствие взаимопонимания, при котором только и останется, что механически вручать ноты от своего правительства. Но ради такой примитивной функции посла держать необязательно.

Однако здесь и ловушка. Чрезмерно регулярное и длительное влезание в чужую шкуру и чрезмерно глубокое вживание в миросозерцание, присущее стране пребывания, приводит к размыванию представлений о том, какая шкура, собственно, у меня настоящая. В результате чего получается посол-арабист. Необходимость разом мыслить и за свое правительство, и за правительство страны пребывания создает ситуацию, описанную в «Шахматной новелле» С. Цвейга, когда герой в тюремной камере играет сам с собою в шахматы, причем по мере того, как возрастает его шахматное искусство, возрастает и его безумие. У послов оно помягче, до полного безумия не доходит, да и посольская резиденция – не глухая тюремная одиночка, но отчасти оно на той линии. Какие-то сшибки неизбежны.

Наиболее же благоприятные условия для такого развития возникают в том случае, когда страна пребывания не то чтобы совсем враждебная, но и не то чтобы совсем дружеская или даже прямо вассальная. В этих полярных ситуациях меньше проблем с самоидентификацией своей шкуры. Когда же и не друг, и не враг, а так, да еще и в сочетании с восточной тонкостью и восточной цветистостью – а это арабские страны и есть, – становится понятно, почему именно выражение «посол-арабист» некогда стало в Госдепе нарицательным.

Надо отдать должное американской дипломатии. Никаких роскошных сцен, вроде тех, которые получились с чрезвычайным и полномочным послом В. В. Чамовым, американцы отнюдь не устраивали, а всего лишь прибегали к своевременной ротации послов. Ведь утрата понятия о том, чьи интересы и при ком я, собственно, представляю, подобна морской болезни, которая тут же пропадает при сходе на берег. Для того и целебная ротация.

Впрочем, целебность целебностью, но не стоит забывать, что отставка Чамова сильно напомнила еще одно поучение мудрого Никольсона: «Он (посол. – М. С.)  знает, что утешительные известия (такова человеческая природа) вызывают чувство удовольствия, а тревожные – неудовольствия. Чиновник... с облегчением переходит от доклада сэра X (который пишет: «Если вы не предпримете немедленных шагов, последует ужасная катастрофа») к докладу сэра Y (который гласит: «Благодаря настойчивости и предусмотрительности правительства Его Величества удалось полностью овладеть положением»). Измученный чиновник непременно придет к выводу, что сэр X «сварлив и выжил из ума», а на сэра Y можно вполне положиться. Обо всем этом Франсуа Кальер предупреждал еще в 1716 году.

Еще в 1716 году, а будто про сегодняшние МИД РФ и Кремль.