Четыре танка в прямом эфире

Спор вокруг трагических событий октября 1993 года в Москве продолжается уже 20 лет и, видимо, так никогда и не завершится. Какой-либо «научной», претендующей на относительную объективность оценки мне до сих пор увидеть не довелось. По существу, продолжается та же упертая «партийная» полемика (зачастую просто злобная ругань), что и два десятилетия назад.

Мы с Гайдаром по очереди выступили в эфире. Я сообщил, что лично видел Ельцина в Кремле (чистая правда), что он в данный момент делает все для наведения порядка в городе. Призвал остановить насилие, прекратить захваты зданий и стрельбу на улицах, напомнил об ответственности перед Богом и законом

Перечитывая свои архивные записи, я вновь пытаюсь понять, почему в 1993 году нам не удалось найти политического решения, почему мы тогда вплотную подошли к порогу масштабной гражданской войны.

Появление «темного рыцаря»

Если в кризисе 1991 года не последнюю роль сыграло личностное противостояние президента СССР М. С. Горбачева с российским лидером Б. Н. Ельциным, то в событиях 1993 года также важнейшее, а в отдельных эпизодах решающее значение имел конфликт между президентом Ельциным и спикером парламента России Р. И. Хасбулатовым.

Руслан Имранович Хасбулатов, став в 1990 году народным депутатом РСФСР от Грозненского округа, привлек внимание ельцинской команды критикой социалистической плановой экономики и своими организаторскими навыками, приобретенными в ВЛКСМ.

Когда 29 мая 1990 года Ельцин с третьей попытки был избран председателем Верховного совета РСФСР, Хасбулатов, отличившийся в мобилизации голосов за победителя, стал первым замом председателя (это был важный жест в сторону 20 российских автономий). Видимо, с этого момента Хасбулатов стал в глубине души лелеять собственный сценарий будущего.

12 июня 1991 года Ельцина избирают президентом РСФСР, он покидает парламент. Хасбулатов начинает исполнять обязанности председателя, выжимая из этого поста максимум, в частности, замещая все аппаратные должности своими людьми.

После августа 1991 года и до формирования в ноябре первого «кабинета реформ» Хасбулатов и его аппарат во многом фактически управляли хозяйством от имени правительства республики.

В конце октября 1991 года состоялись выборы председателя Верховного совета. Движение «Демократическая Россия» настойчиво предлагало Б. Н. Ельцину сменить спикера, обвиняя Хасбулатова в «ползучем сталинизме». В качестве преемников назывались, в частности, С. М. Шахрай и В. П. Лукин. Другая часть депутатов выдвигали кандидатуру С. Н. Бабурина. Хасбулатову удалось склонить Ельцина на свою сторону, заключив с ним «пакт лояльности» в личных беседах. Но избран он был только с шестой попытки.

Утвердившись на спикерском посту, Хасбулатов отстроил механизм мягкого манипулирования Съездом и Верховным советом, после чего запустил, казалось бы, беспроигрышный сценарий перехвата власти.

Все болезненные и непопулярные реформы должно было осуществлять правительство Гайдара – Черномырдина. Верховный совет мог нещадно критиковать и публично пороть реформаторов, ожидая их политического краха, чтобы затем сформировать иное, послушное и подконтрольное правительство. Сам Хасбулатов мог оставаться защитником народа, «делателем правительств» и их несменяемым тренером-наставником.

Конституционная ловушка и двоевластие

Став в августе 1991 года фактическим лидером новой страны, отвечающим за вывод ее из тяжелейшего системного кризиса, Ельцин сразу же оказался в конституционной ловушке. Конституция РСФСР с изменениями 1989 года породила Съезд народных депутатов как громоздкий и непредсказуемый, но юридически всевластный орган.

Многие поверхностные «комментаторы» даже не знают, что Съезд в тогдашней системе власти был коллективным главой государства, а президент – всего лишь «высшим должностным лицом», это ставило его в подчиненное и крайне уязвимое положение.

Съезд и формируемый им Верховный совет в любой момент могли рассмотреть любой вопрос федеральной компетенции и принять по нему окончательное решение. Съезд мог по своему усмотрению менять Конституцию, проводить референдумы, назначать и смещать правительство, объявлять импичмент президенту или шантажировать его постоянно висящим импичментом.

Всевластный орган, унаследованный от рухнувшей советской власти, был по своей структуре и полномочиям радикально далек от настоящего парламента и изначально несовместим со сколько-нибудь последовательным и интенсивным реформаторством.

Двойка Съезд – Верховный совет вполне могла де-факто подмять под себя все ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную, а впоследствии и СМИ (к чему была начата практическая подготовка).

Стране остро нужна была новая Конституция, которая ввела бы нормальное разделение властей и создала бы полноценный компактный профессиональный парламент.

Группа Хасбулатова, вобравшая в себя партаппаратчиков второго эшелона и региональную номенклатуру, различными маневрами тормозила конституционную реформу по принципу «время работает на нас», используя выгодную для себя ситуацию двоевластия.

Команде Хасбулатова удалось, по сути, захлопнуть конституционный капкан на 8-м Съезде народных депутатов 10–13 марта 1993 года. Были организованы выступления и заявления глав и представителей российских регионов и автономий, которых пугали перераспределением полномочий в пользу центра. В итоге на съезде прозвучал призыв «приостановить» работу над проектом Основного закона до того, как автономиям гарантируют отдельным специальным законом их суверенные права.

Проведение референдумов по вопросам деятельности высших органов государственной власти Съезд признал на неопределенное время «нецелесообразным», тем самым лишив президента главного возможного инструмента.

Удар был сильным и во многом парализующим. Для Ельцина и его правительства продолжительное сохранение двоевластия было смерти подобно: именно президенту пришлось бы отвечать и за паралич управления, и за неосуществленные реформы. Конфликт был неизбежен, вопрос состоял только в форме его разрешения.

Президент на месте, – повторял я журналистам, – совещается с руководством силовых структур. Хаоса и анархии в Москве не будет». Что на самом деле делает Ельцин, я не знал

Две тактики

В окружении Ельцина в 1992–1993 годах сложились две группы, предлагавшие разные варианты решения проблемы двоевластия: «силовики» и «либералы».

«Силовики» группировались в службе безопасности президента (начальник – Коржаков А. В., первый зам. начальника – Рогозин Г. Г.) и в Главном управлении охраны (начальник – Барсуков М. И.).

К условным «либералам» (включавшим и меня) относились госсекретарь Г. Э. Бурбулис, пресс-секретарь В. В. Костиков, помощник президента Г. В. Старовойтова, руководитель администрации президента С. А. Филатов, а также группа экспертов, которые сначала участвовали во внутренних кремлевских дебатах и «мозговых штурмах» на общественных началах, а позднее (в 1993–1994 годах) были оформлены помощниками президента: Г. А. Сатаров, Ю. М. Батурин, М. А. Краснов.

«Силовики» копили многочисленный компромат на оппозиционный депутатский корпус, докладывали президенту о враждебных планах команды Хасбулатова и считали любые уговоры напрасными, а силовое прекращение двоевластия – неизбежным. «Либералы» отстаивали различные сценарии мирного политического разрешения конституционного кризиса, делая главную ставку на референдум как возможность прямой апелляции к народу через голову Съезда.

«Генеральная линия» президента Ельцина до сентября 1993 года колебалась между этими двумя полюсами.

В марте 1993 года состоялась первая проба «силового сценария». 20 марта 1993 года Б. Н. Ельцин в неожиданном телеобращении объявил о введении «особого порядка управления страной» и о назначении на 25 апреля референдума о доверии президенту. Обстоятельства появления этой инициативы до сих пор до конца не прояснены.

В ходе последовавшего острейшего противостояния президент балансировал на грани импичмента, а 9-й Съезд народных депутатов (26–29 марта 1993 года) – на грани силового разгона в случае импичмента. Пройдя по самому краю, Съезд принял решение о референдуме по четырем вопросам: доверие президенту; одобрение социально-экономической политики; выборы президента и парламента.

После боевого марта «силовая» линия в политике Кремля временно ушла в тень, а «либеральная» тактика возобладала. В результате мощнейшей агитационной кампании, хорошо организованной с помощью тысяч добровольных энтузиастов, всероссийский апрельский референдум закончился убедительной победой команды президента, что открывало дорогу для мирного политического выхода из конституционного кризиса.

Сформированная мною экспертная команда, в частности, разрабатывала многоходовые тактические сценарии, позволявшие президенту политическими методами достигать конкретных важных целей. Вот один характерный пример. В мае 1993 года, вскоре после апрельского референдума, завершившегося в пользу президента, Б. Н. Ельцину был представлен следующий сценарий, открывавший возможность принять новую Конституцию и добиться перевыборов парламента мирным и легитимным путем, без силовых операций.

С июня 1993 года в Кремле работало созванное президентом Конституционное совещание, на котором готовился текст нового Основного закона. Параллельно существовала Конституционная комиссия (фактически возглавлялась депутатом ВС РСФСР Олегом Румянцевым), работавшая над альтернативным вариантом Основного закона в тесном контакте с руководством Верховного совета.

#{help=652218}Границы компромисса

Приведенный (см. справку рядом) подлинный архивный документ 1993 года обозначал желаемый вариант разрешения кризиса для «либеральной» части ельцинской команды.

Сценарий строился как прямая реализация результатов апрельского (1993 года) всероссийского референдума, в ходе которого граждане поддержали «проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации» (67,2%), а вопрос о досрочных выборах президента был отклонен.

Именно референдум давал основания президенту, заручившемуся доверием 58,7% граждан, инициировать досрочные парламентские выборы, а Конституционному суду – поддержать такую развязку кризиса.

В то же время мною и другими «либералами» предлагалось Б. Н. Ельцину в качестве решающего аргумента (если переговоры зайдут в тупик) пойти на одновременные досрочные выборы и парламента, и президента.

Это могло бы стать последней гранью гражданского компромисса, эффектной и убедительной для всех демонстрацией доброй воли и верности демократическим принципам.

Согласно нашим тогдашним опросам и экспертным оценкам, «апрельская коалиция» граждан, сознательно поддержавших Б. Н. Ельцина на референдуме, несмотря на все трудности реформенного времени, должна была сохраниться до ноября – декабря и вновь проголосовать в поддержку президента, если он укрепит имидж миротворца и обозначит хоть какой-то перелом в социально-экономической обстановке. Уровень поддержки прогнозировался в районе 55–57%.

В мае и июне Ельцин соглашался с тем, что одновременные двойные выборы – это «сильный козырь», которым можно воспользоваться «в самом крайнем случае». Но, продолжал он, «играть с этим нельзя»: «Эту тему мы нигде публично не обсуждаем, никому не комментируем. И писать о ней не надо».

Уже в конце июня тема одновременных выборов для президента полностью и окончательно заглохла. А с июля стала нарастать конфронтационная волна. Президент вновь все заметнее склонялся к «силовому» сценарию.

Визит к «темному рыцарю» 

Руслана Хасбулатова в кремлевских кулуарах иногда называли Хасо (с ударением на «о») – по аналогии с прозвищем Иосифа Сталина Сосо. Иронические параллели со Сталиным напрашивались: кавказец, курит трубку, говорит с веской многозначительностью, организует сложные интриги, постепенно продвигаясь к высшей власти.

Говорили, что настольной книгой у Хасбулатова был «Государь» Макиавелли с предисловием Бухарина. Эту же книгу, как известно, Сталин штудировал с карандашом.

Б. Н. Ельцин с июня почти прекратил личное общение с Хасбулатовым. Но мне казалось правильным сохранять канал общения, поскольку должностные обязанности и гражданские миссии должны быть выше антипатий.

#{interviewpolit}В июле 1993 года Хасбулатов лег в ЦКБ на обследование. Мне этот момент показался благоприятным для возможных миротворческих консультаций. Известив президента и главу администрации, я поехал в больницу к Хасбулатову.

Поводом для встречи было то, что Европейский демократический союз (EDU – European democratic union, объединяет христианские и консервативные партии в Европарламенте), с которым я тесно общался, согласился на мою инициативу провести в Москве конференцию, посвященную парламентаризму вообще и российским проблемам в частности.

Конференция позволяла убить нескольких зайцев: еще раз показать архаичность конструкции «Съезд – Верховный совет»; подтвердить необходимость для России конституционной реформы европейского образца; дать возможность пообщаться политикам, депутатам и экспертам из разных лагерей.

Хасбулатов мог бы попредседательствовать на одной из сессий и возобновить общение с членами кремлевской команды. Конференция мне казалась важным, если не последним шансом вернуть ситуацию к переговорам и компромиссам.

У дверей отдельной больничной палаты меня встретили телохранители. Начальник охраны Александр Бовт сидел внутри, рядом с шефом. Бледный Хасбулатов лежал в спортивном костюме и теплых носках поверх одеяла. Шторы были задернуты. На тумбочке стоял большой пищевой термос и рядом поменьше – чайный. Видимо, Бовт привозил шефу еду: больничной они не доверяли.

После краткого разговора о здоровье Бовт вышел, и мы обсудили главное. Приглашение на конференцию ЕДС Хасбулатов воспринял скептически: «Если европейцы приедут и конференция состоится, то я, естественно, готов стать сопредседателем. Но почти уверен, что ничего этого не будет. Назревает принципиальное столкновение, и никто между нами сейчас не сунется. Так что все это чистый ритуал».

Хасбулатов медленно цедил слова, говорил тихо, своим привычным «одномерным» тоном:

– Верховный совет наделен полномочиями высшего органа власти, мы их реализуем. И с этой дороги не свернем. В то же время я понимаю, с кем имею дело. Я понимаю, что Борис Николаевич ни в коем случае в правовом поле не останется. Поэтому передайте всем, кто там Бориса Николаевича окружает... Пусть ни у кого иллюзий не будет. Сам Борис Николаевич, конечно, человек спонтанный... Но те, кто рядом с ним и кто ему решения подсказывает, пусть знают: если вы выйдете за правовое поле, пощады не будет никому.

Хасбулатов, судя по контексту его речи, еще не потерял надежды договориться лично с Ельциным, заключить с ним новый пакт и освободить от «вредного окружения».

– Особенно пусть это знают Бурбулис и Филатов, – добавил вдруг Хасбулатов.

С. А. Филатова, своего бывшего заместителя, который с января 1993 года возглавил администрацию президента, Хасбулатов считал главным «предателем». Бурбулиса – главным злым гением. На самом деле к этому моменту Г. Э. Бурбулис уже был отлучен от Кремля и больше полугода не общался с президентом.

– Руслан Имранович, – спросил я, – на что же вы все-таки рассчитываете? Какой выход видите?

– Для вас, для всей кремлевской команды – только один. Подчиниться всем решениям съезда (тут я впервые увидел у него усмешку).

На эту тему
• Петр Акопов: Благими августовскими намерениями
• 20 лет назад россиянам стали выдавать ваучеры
• Рожденные в СССР должны получать доходы от госсобственности
• В Лондоне началось рассмотрение иска Черного к Дерипаске
• Мартин Шаккум: Политика либеральных монетаристов
• Наина Ельцина призвала Далю Грибаускайте "беречь Литву"
• Илья Константинов: Осенью 1991 шансы на сохранение СССР были

После некоторого колебания я все же сказал то, что считал самым главным:

– И сама Конституция страны, и законодательный орган безнадежно устарели, это всем очевидно. Дальше затягивать конституционную реформу невозможно: власть должна работать эффективно. За нас большинство граждан, что показал референдум. И за нас сейчас сама логика истории. Есть вполне зрелый проект – давайте его двигать вместе. Так же, как и в августе 91-го.

Еще можно объединить усилия. Если вы упретесь и ляжете на пути реформы, она все равно пройдет, но без вас. Самое страшное, что может быть, это война властей. Если конфликт снова выплеснется на улицы, обе стороны будут отвечать и перед людьми, и перед историей. Но ваша ответственность будет больше...

Взгляд у Хасбулатова был по-прежнему потухшим, без искры, но тут голос его оживился.

– Рано вы про историю заговорили, она не стоит на месте. Сейчас июль, а не апрель, и уже к ноябрю львиная доля тех, кто голосовал «да-да-нет-да», будет совсем по-иному настроена. Нищета многим мозги прочистит, и тогда мы вас просто сметем.

– Если вы так непримиримы и уверены в своей правоте, пусть народ нас еще раз рассудит. Почему бы прямо сейчас не назначить одновременные двойные выборы – президента и парламента?

Замечу, что как раз в те июльские дни в Кремле несколько человек, включая меня, Г. А. Сатарова, Ю. М. Батурина, убеждали Ельцина уйти от конфронтации, выложив последний козырь: согласие на обоюдные выборы, которые, по нашему убеждению, можно было чисто выиграть.

– Сейчас у нас еще есть возможность договориться, – убеждал я Хасбулатова. – Мы можем выработать общий сценарий. Давайте в принципе решим: если вы хотите совместного выхода из кризиса, хотите общего сценария с Кремлем, я сейчас еду, докладываю – и пойдет работа. Потом обсудим детали. Что мне передать?

– Бориса Николаевича я прекрасно знаю, – ответил Хасбулатов. – Что бы вы сейчас здесь ни сказали, ничего не будет сделано. Он будет гнуть свое. Выборов хотите? Будут выборы, но не тогда, когда вам удобнее, а в следующем году. Есть утвержденный Конституцией законодательный орган. Я буду апеллировать к нему, и уж как он решит, так и будет...

Это означало отказ. Мы оба знали, что Хасбулатов давно не спикер парламента, а вожак консервативной коалиции. Он уже вполне отладил механизм манипулирования и Верховным советом, и Съездом, у него там было твердое большинство, поэтому ссылка на «волю парламента» была риторической фигурой, что не особенно и скрывалось.

Разговор исчерпал себя. Рукопожатий не было ни при встрече, ни при прощании – только кивки головой.

#{interviewsociety}Последние усилия перед боем

Естественно, по завершении встречи в ЦКБ я написал подробный отчет президенту и укороченную записку – для внутренней рассылки. Ответом было молчание.

Когда в очередной понедельник я пришел к Ельцину сам и завел речь о конференции по парламентаризму совместно с ЕДС, ответ был лаконичным и жестким:

– Не вижу смысла. Это будет подачка той стороне, это даст Хасбулатову и его банде трибуну. Мы ничего от них не добьемся, а они будут нас полоскать.

Тогда я сказал президенту, что отсутствие с нашей стороны активных политических действий (например, в русле подготовленного еще в мае сценария) достаточно скоро приведет нас к силовой конфронтации. И лучшая альтернатива этому – совместный выход на выборы, которые вполне можно выиграть.

– Почти вся «апрельская коалиция» сохраняется, – убеждал я президента. – Она проголосует за вас в ноябре так же, как проголосовала в апреле. Можно представить вам подробные расчеты...

– Не надо расчетов. Хватит уже уступок. В этом году нам нужны Конституция и новый парламент. А в следующем году, может, и я на выборы соберусь – посмотрим.

Я понял, что Ельцин решил идти до конца. Тем не менее в конце августа была предпринята уже последняя попытка предложить Б. Н. Ельцину «нулевой вариант» с одновременными выборами президента и Верховного совета. Была оформлена записка, которую поддержал глава администрации С. А. Филатов.

На совещании с руководством администрации Ельцин опять отклонил «нулевой вариант», указав, что итоги выборов могут оказаться далеко не такими радужными, как мы себе представляем. Мы рискуем после всех усилий получить тот же тупик и тот же конфликт, а реформы снова застопорятся.

Я еще не знал тогда, в конце августа, что мы в последний раз пообщались с президентом. И мало кто знал, что с начала сентября уже шла подготовка к тому, чтобы разрубить «гордиев узел» конституционного конфликта президентским указом.

С начала сентября 1993 года, формально оставаясь советником президента, я ощутил себя в растущей изоляции. Доступ на личный прием был закрыт, «труба» прямого телефона демонтирована. Оставался только один способ общения – передавать записки и материалы через главу кремлевской администрации Сергея Филатова. Раньше такие записки возвращались с резолюциями и поручениями на президентском «уголке». Теперь отклика не было.

Политического штаба у Ельцина в эти дни уже не было, он общался с «силовиками» и приближенными юристами, готовившими грозные документы.

#{ussr}Противостояние

21 сентября я был в Болгарии, где встречался с президентом Желю Желевым, известным философом и демократом, которого я знал еще диссидентом с 1989 года. Рассказывал ему о развитии ситуации в России. Вечером, услышав по ТВ новости про указ о приостановке деятельности Верховного совета, я из российского посольства в Софии позвонил в Петербург мэру Анатолию Собчаку. По важным сюжетам мы обычно советовались.

Собчак был мрачен и немногословен:

– Вы что, удивлены? Мы же давно этого ожидали. Мое отношение к таким действиям вы знаете, и оно не изменилось. Могу только посоветовать вам скорее возвращаться.

Наутро я прилетел в Москву и все последующие дни оставался в Кремле, только слетал раз на сутки в Кемерово, чтобы проверить настроения шахтеров. Получил заверения, что «Кузбасс с президентом», привез региональную прессу, благоприятную для Ельцина. В ответ на мои просьбы об аудиенции секретари Ельцина неизменно повторяли, что «президенту доложено, он сам пригласит».

3 октября, несмотря на воскресный день, я был в Кремле. После полудня стали поступать тревожные новости о том, что толпа сторонников Верховного совета прорвала милицейские заслоны, заполнила всю площадь у Белого дома и вот уже штурмует соседнее многоэтажное здание мэрии. Проходя по коридорам, я слышал, как тон разговоров у многих сотрудников приближается к истеричному. Из одной комнаты доносились крики – кто-то из чиновников звонил домой: «Лида, уезжай на дачу! Забирай документы, детей и уезжай на дачу!» В другом кабинете сотрудники секретариата рвали служебные бумаги.

Около четырех часов я увидел, как на Ивановскую площадь садятся два вертолета. Это прибыл Ельцин в сопровождении Коржакова и Барсукова. После их прохода в корпус № 6 он был блокирован по периметру бойцами службы безопасности президента, вооруженными автоматами.

Я зашел к Филатову. Тот был мрачен, но спокоен. Только взгляд был какой-то раненый. На громкой связи у него был Вячеслав Брагин, тогдашний глава телецентра «Останкино», который с явным страхом в голосе кричал: «Вы там отсидитесь, а меня здесь линчуют! И весь персонал тоже!» Вопреки требованиям Филатова, в половине шестого Брагин все же отключил вещание из «Останкино». Картинка исчезла, ее сменил пустой серый экран, по которому прошла надпись «Эфир прерван, поскольку в здание телецентра ворвалась вооруженная толпа». Это произвело на нас, да и на всех, кто следил в это время за событиями, тягчайшее впечатление.

#{help=652231}Мнение у нас с Филатовым было одно: нужно немедленно восстановить телевещание и давать комментарий по всем событиям с наших позиций. Я вернулся в свой кабинет в 14-м корпусе, стал обзванивать регионы, излагая обстановку лично известным мне людям. Непрерывно звонили иностранные журналисты. «Президент на месте, – повторял я им, – совещается с руководством силовых структур. Хаоса и анархии в Москве не будет». Что на самом деле делает Ельцин, я не знал.

Около семи часов раздался звонок от Филатова: нужно срочно помочь Олегу Попцову, который организует вещание из запасного телецентра РТР на 5-й улице Ямского Поля.

– Во-первых, надо посмотреть, чем там помочь организационно. Ну и главное: нужно выступить. Люди не видят Бориса Николаевича. Сообщите гражданам, что президент на месте и вскоре наведет порядок.

Я отказался от кремлевской «Волги», прошел пешком от Спасских ворот до Ильинки и сел на неприметный «Пежо», который мне давали в случае необходимости друзья для частных поездок. Поехали в «Яму».

На опустевших московских улицах не было не только транспорта, но и милиции. Редкие прохожие жались к стенам и подворотням. Картина была зловещей. По Тверской мы свободно достигли площади у Белорусского вокзала, и здесь я увидел грузовик с «боевиками», который выруливал в сторону «Останкино».

На «Яме» я застал охрану из пяти растерянных милиционеров, только у троих – табельный «Макаров». Было ясно, что если очередной грузовик с мятежниками завернет сюда, захват здания и студии станет парой пустяков.

Попцов был взвинчен. Увидев меня, он гаркнул: «Где, черт возьми, власть?! Если эти штурмовики сейчас сюда приедут, нас вышвырнут вон за пять минут. Делайте что-нибудь!» Из его кабинета я позвонил начальнику ГУВД генералу Мырикову и потребовал прислать нормальную охрану. Мыриков обещал. Но усиление появилось только через три часа.

Вскоре приехал Егор Гайдар, незадолго до этих событий вернувшийся в правительство в качестве первого вице-премьера. Мы набросали список людей, которых следовало пригласить для выступления в эфире.

Перед входом в студию у нас состоялся короткий спор с Гайдаром. Он сказал, что хочет призвать людей собраться у здания Моссовета, чтобы «показать и мятежникам, и войскам, на чьей стороне народ». По его мнению, это подняло бы моральный дух военных, которые пока явно пребывали в нерешительности. Я возражал в том духе, что если вывести людей на улицу, то возможно их лобовое столкновение с вооруженными сторонниками Белого дома, могут быть жертвы.

Надо добиться, чтобы свою работу выполняли милиция и военные. Будет достаточно, если войска займут ключевые точки в городе и наладят патрулирование. В тот момент я ориентировался на слова Филатова по телефону, что «силовой блок работает» и что «порядок вот-вот будет восстановлен».

Наконец мы с Гайдаром по очереди выступили в эфире. Я сообщил, что лично видел Ельцина в Кремле (чистая правда), что он в данный момент делает все для наведения порядка в городе. Призвал остановить насилие, прекратить захваты зданий и стрельбу на улицах, напомнил об ответственности перед Богом и законом.

У меня заныло сердце. Я понял, что армия где-то застряла и город за ночь может погрузиться в хаос. Не исключены и новые атаки на телестудии, включая нашу

Егор Гайдар сказал о долге граждан и армии защитить завоевания демократии и завершил выступление призывом идти к Моссовету.

Около девяти часов вечера стало известно, что в столкновении возле «Останкино» есть многочисленные жертвы. У меня заныло сердце. Я понял, что армия где-то застряла и город за ночь может погрузиться в хаос. Не исключены и новые атаки на телестудии, включая нашу.

У охраны студии работали рации. Было слышно, как мятежники, захватившие такие же рации у милиционеров, поливают бранью и угрозами, кричат о переходе войск на их сторону.

Утро с танками

Примерно в 21.30 в телецентр на Ямском Поле наконец прибыл взвод охраны – 30 омоновцев в касках и бронежилетах. На душе стало чуть легче. После полуночи я вышел из студии, отыскал в переулке свой «Пежо» и разбудил водителя.

Мы осторожно проехали по Тверской от Белорусского вокзала до Манежной. Возле Моссовета собирались люди, вышедшие по призыву Гайдара. Многие брались за руки и становились в цепочку вдоль улицы. Столкновений, слава Богу, не было.

По Ильинке проехали к ГУМу. Я отпустил машину, пересек пешком Красную площадь и через Спасские ворота вернулся в Кремль. Пост на воротах тоже был в касках и с автоматами.

В кабинете я поспал несколько часов, а утром прошел к Филатову. У него непрерывно работал телевизор, включенный на канал CNN, – их камеры снимали фасад Белого дома прямо из окон их корпункта в гостинице «Украина». Филатов попросил поехать и оценить на месте обстановку вокруг Белого дома. Пришлось опять вызывать «Пежо» с полусонным водителем, забравшим меня у Кутафьей башни.

Мы проехали по Новому Арбату, пересекли Садовое кольцо и притормозили. Дальше я двинулся пешком. На углу Нового Арбата и Смоленской набережной раздался взрыв светошумовой гранаты. Потом там началась стрельба. Меня удивило, что вокруг немало гражданского народу и никто не прячется. Наоборот, пытаются пробраться ближе и посмотреть. И совсем меня поразила парочка мамаш, которые выгуливали своих детей в колясках, не обращая внимания на пальбу. Попросил их быстро убраться во двор.

Было около семи часов утра. Солдаты внутренних войск вскрыли ларек недалеко от здания СЭВ и жадно пили минералку. Позади ларька сидели на корточках двое бомжей – они уже запаслись дармовым пивом и были по-своему счастливы. В свете яркого солнца баррикада и проволочное заграждение возле Белого дома казались киношными декорациями. Здание мэрии зияло выбитыми окнами, на асфальте валялись обломки мебели, разбитые компьютерные мониторы. Периодически с разных сторон звучали выстрелы, но стрелявших не было видно.

Было понятно, что все решится сегодня. Если Кремль не добьется сдачи Белого дома уговорами или штурмом, дальше могут начаться брожение в силовых структурах, раскол в армии, волнения в регионах. Не исключено, что именно этого добивались те, кто заперся в осажденном Белом доме.

Я зашел в жилой дом на Новом Арбате. Позвонил в квартиру на первом этаже. Открыла женщина в халате, из-за ее плеча выглядывали люди. Я поздоровался, попросил разрешения воспользоваться телефоном. Она узнала меня, разрешила, только спросила: «Что происходит в городе? Кто стреляет?» Я ответил, что скоро уже все закончится, а пока надо перейти в те комнаты, где нет окон. Рассказав Филатову об обстановке, я услышал от него, что пора возвращаться в Кремль.

В 14-м корпусе Кремля по этажам уже звучали речи о победе. Во всех кабинетах люди, собравшись у телевизоров, следили, как присланные министром Грачевым четыре танка выкатываются на позицию на Бородинском мосту и потом бьют прямой наводкой по верхним этажам Белого дома. Показались языки пламени, повалил дым. Белый дом на глазах чернел.

Я не разделял общего настроения. Было чувство личной катастрофы. В 1989 году я пришел в политику ради того, чтобы участвовать в создании настоящего работающего парламента. И вот теперь я присутствовал при том, как высший законодательный орган новой России тонул в дыму и пламени.