Для государств Западной Европы война была и остается естественным способом достижения своих внешнеполитических целей, и было бы крайне наивно думать, что существовавший столетия способ мышления может измениться.
Специальная военная операция России на Украине нанесла удар по сразу нескольким стратегическим приоритетам европейцев. Некоторые из них являются настолько важными, что единственный подходящий, с их точки зрения, ответ – это вступление в вооруженную борьбу, масштаб прямого участия в которой пока ограничен только страхом перед массированным возмездием со стороны России. Однако не надо думать, что этот страх является абсолютным и непреодолимым – за свою историю страны Европы уже неоднократно показывали способность к самоубийственным действиям.
Учитывая эту особенность европейской цивилизации, можно не удивляться недавним заявлениям верховного представителя ЕС по вопросам внешней политики Жозепа Борреля, которые прозвучали даже более кровожадно, чем это себе позволяют наши американские противники. Испанский дипломат, как мы помним, порадовал наблюдателей сообщением, что, с его точки зрения, «эта война должна быть выиграна на поле боя». Такой радикализм вступает в противоречие с устоявшимися представлениями о Евросоюзе, как организации, для которой мир является главной целью. Но надо признать, что он имеет под собой объективные основания.
Во-первых, Европа столкнулась с вызовом, который при определенных обстоятельствах может оказаться для нее экзистенциальным. Во-вторых, война, как способ отношений, не является для европейцев аномалией и, что самое важное, никогда еще не становилась препятствием для восстановления отношений в будущем. В этой связи несколько преждевременной представляется сугубо линейная интерпретация происходящих событий, как фундаментального разрыва между Европой и Россией, после которого общее будущее нам не светит ни при каких обстоятельствах.
Попытки представить собственное будущее без неразрывной связи с Европой сейчас могут быть для России важным инструментом собственной интеллектуальной мобилизации. И в этом смысле они необходимы хотя бы для того, чтобы сделать для себя более комфортными наши неуверенные пока попытки всерьез повернуться к другим частям мира, в первую очередь – к Азии. Но вряд ли стоит думать, что исходящая сейчас со стороны Европы агрессия – это способ оттолкнуть Россию, скорее наоборот.
Единственное условие, при котором европейцы могут чисто гипотетически допустить возникновение такого раскола – это то, что Россия победит в идущей сейчас вооруженной борьбе и затем выстоит под давлением экономической войны, которую на нее обрушил Запад. Но это – именно то, что Европа считает наименее вероятным сценарием, против реализации которого направлены сейчас все ее устремления. И чем более общепринятой станет в России именно такая интерпретация европейских мотивов, тем более осмысленно мы будем участвовать в происходящем сражении.
Причина достаточно простая – география, к которой в России традиционно относятся несколько пренебрежительно и отдают предпочтение более высоким материям. Однако в Западной Европе взгляд на международную политику с точки зрения топографической реальности является наиболее распространенным, несмотря на многочисленные рассуждения о культуре, ценностях и прочем подобном. Сильнейшие страны Европейского союза, в силу своих экономических масштабов и военных возможностей, представляют собой главных спонсоров противостояния с той стороны, несмотря на шумовой фон, создаваемый вокруг себя странами вроде Польши или прибалтийских республик.
- Чем грозит нефтяное эмбарго самой Европе
- Украинцы стали расходным материалом для Европы
- Ле Пен заявила о выходе Франции из НАТО в случае ее победы на выборах
С точки зрения географии именно Россия, а отнюдь не Украина, представляет собой единственный стратегически приемлемый для Европы источник ресурсов для развития. Только через доступ к колоссальным российским пространствам и богатствам европейцы могут обеспечить себе сравнительно независимое существование в условиях доминирования и противоборства таких гигантов, как Китай и США. Поэтому способность контролировать Россию в долгосрочной перспективе является задачей такого масштаба, что ради ее достижения наши европейские соседи действительно готовы принять на себя серьезные риски.
Не говоря уже о том, чтобы пойти в самое ближайшее время на вполне зримые экономические лишения. То, что в настоящий момент страны Западной Европы готовы вернуться к углю и пообещать новую жизнь ядерной энергетике, не должно вводить нас в заблуждение – это, как и зависимость от США в плане поставок сжиженного природного газа, не больше, чем экстренные меры. Их предназначение – дать ресурсы для борьбы, чтобы победа позволила вернуться к более привычным, безопасным и надежным в долгосрочной перспективе источникам энергии.
Если для США их геополитическое положение позволяет извлечь выгоду из любого, кроме самого катастрофического для всего человечества, пути, по которому будут развиваться события, то для Европы география означает необходимость тем или иным образом тесно взаимодействовать с Россией. И сейчас европейцы ведут борьбу за то, чтобы играть в этих неизбежных отношениях привычную для себя доминирующую роль.
Тем более, что у европейских соседей России нет исторических оснований думать об объективной необратимости изменений, вызванных текущим противостоянием. Европейские народы столетиями воевали друг с другом, а также с Россией, стоило ей в середине XVI века появиться на границах владений или интересов великих европейских государств. В этих конфликтах они несли миллионные жертвы, и мы не можем быть настолько наивными, чтобы думать, что несколько десятилетий сравнительно мирного развития под сенью американской гегемонии могли изменить сформированные веками культурные основы европейских обществ. Другое дело, что пока обстоятельства позволяют ведущим странам ЕС вести борьбу чужими руками. А то, насколько непреодолимыми являются препятствия для еще более активного участия самих европейцев, нам еще предстоит проверить.
Вооруженное противостояние в принципе не может стать причиной для долгосрочного и тем более цивилизационного раскола, если он не обеспечен географическими факторами или, что еще более важно, самой идеологией и способом развития противников. Сравнительно устойчивый раскол периода холодной войны был вызван тем, что СССР представлял собой альтернативу Западу в плане фундаментальных принципов, по которым развивались его экономика и общество.
Современная Россия явно не собирается принимать формы экономического или общественного устройства, которые бы радикально отличались от господствующих в мировом масштабе с момента возникновения социальных организаций. Тем более мы не можем ожидать того, что между Россией и Европой разверзнется морская пучина, масштабы которой действительно сделают нас независимыми друг от друга. Поэтому, строго говоря, нет оснований думать, что решительные заявления и действия европейских государств основаны на их убежденности в том, что случившийся кризис навсегда определит формат нашего соседства. После любой войны всегда наступает мир, и каждая из сторон вправе рассчитывать, что тогда приобретения станут достойными потраченных усилий – иначе государства не вели бы между собой войны.
Сколько бы долго не продолжался военный кризис в Европе, будущее наших отношений по его итогам будет определяться не тем, что сказано или сделано сейчас, а способностью и решимостью России создать внутреннюю основу для собственной самостоятельности. И здесь поведением европейцев действительно было бы разумно воспользоваться.
Произошедшее в последние недели озверение Европы основано на вполне прагматичных соображениях добиться мира, выгодного именно для нее. Но оно может стать внешним стимулом для того, чтобы наши собственные усилия внутри страны приобрели хотя бы относительно последовательный характер. Платой за это будет несколько лет, если не десятилетий, военной напряженности на западных границах, а вознаграждением – уверенность в собственной устойчивости.
