Убийство Соединенными Штатами одного из важнейших представителей военного руководства Ирана генерала Касема Сулеймани вполне обоснованно позволяет поставить вопрос: это уже большая война на Ближнем Востоке или пока нет?
Ответ зависит от реакции Тегерана и его практических действий в отместку за крайне жесткий, даже по современным меркам, выпад со стороны Вашингтона. Начнет Иран после завершения траура наносить чувствительные удары по американским силам и прокси в регионе – и Трампу будет очень трудно отвертеться от того, чтобы оказаться втянутым в спираль эскалации. Не начнет – история просто зафиксирует очередной уровень насилия, допустимого при возникновении военно-дипломатических противоречий.
Большинство наблюдателей явно надеется, что реакция Ирана останется в пределах драматизации момента и не приведет к по-настоящему серьезным осложнениям международной обстановки. Но есть и такие, кто считает, что Иран ответит серьезно – и 2020 год станет все-таки не последним мирным, а первым военным годом новой эпохи игры без правил. В любом случае с точки зрения развития международной политики наиболее важно – это то, какой будет такая война и насколько она будет отличаться от предыдущих конфликтов с участием сверхдержав и не только.
Пока есть надежда, что вооруженный конфликт США и Ирана, развязанный президентом Трампом, станет началом новой эпохи, которая будет ближе к «блестящим» XVIII–XIX векам, нежели чем тоталитарному и жестокому XX. Сам президент США очевидно стремится удержать эскалацию под контролем и не скатиться в политику, которую проводили три его предшественника. Особенно пошлой она стала при президенте – лауреате Нобелевской премии мира, когда США сносили враждебные режимы, но уже вообще не брали ответственность за будущее пострадавших государств, как это случилось с Ливией.
Угрозы Трампа разнести несколько десятков иранских объектов, включая исторические памятники – это скорее попытка не допустить дальнейшего разрастания конфликта. Но воевать по-настоящему, как это было принято в последние десятилетия, Трамп явно не собирается и не хочет. Он максимально задрал ставки – показал, какими могут быть действия сверхдержавы, если ее интересы задеты. Это чудовищно с точки зрения нормальной человеческой морали и права, но для международных отношений не так уж и трагично.
Несмотря на то, что действия США позволяют забыть о существовании международного права, когда это касается великих держав, в долгосрочной перспективе это вносит ясность и несколько расширяет горизонт решений для России или Китая, даже Индии, в отношениях с более слабыми, но норовистыми партнерами. Как это всегда было в истории международных отношений, великие державы создают практики, которые потом становятся общепринятыми.
Никто не утверждает, что эти практики хороши или справедливы – последнее понятие вообще не из терминологического ряда международной политики. В этой жестокой области человеческой деятельности наивысшим проявлением морали является умеренность в использовании своей силы.
В 2008 году Россия поступила морально – могла захватить Тбилиси и сменить там политический режим, но не сделала этого, ограничившись решением четко артикулированной политической задачи. В 2014 году Россия своей военной силой дала населению Крыма возможность свободно определить свое политическое будущее. Но не пошла на оккупацию Украины с ликвидацией там враждебного режима и установлением дружественного. В обоих случаях у России были на это силы, и она не рисковала втягиванием в неконтролируемую эскалацию вплоть до Третьей мировой войны. Но сама себя ограничила, оставшись в рамках допустимой в действиях военной сверхдержавы морали.
Сами США и их союзники, наоборот, после завершения холодной войны о морали в своих действиях не задумывались – ставка делалась на полное подчинение непокорных, оккупацию целых стран и насаждение там дружественных режимов.
Во всех случаях, кроме агрессии НАТО против Югославии 1999 года, где политическая цель – заставить руководство страны принять те условия, которые его не устраивали – была четко обозначена, это не принесло самим США и миру ничего хорошего. Трамп, сугубо мирный по своему характеру человек, пока пытается остаться в рамках морали – воюем с военными, решаем исключительно политические задачи. Результат – минимальное за всю новейшую историю военных авантюр США количество жертв среди гражданских у противной стороны.
Большей умеренности в применении силы, даже в отношениях между сверхдержавами и средними по масштабу государствами, каковым является Иран, способствует и разнообразие потенциальных источников внешней поддержки. При том, что и сам Иран – это, конечно, не Ирак Саддама Хусейна по степени своей внутренней устойчивости, мир 2020 года – уже не «однополярный момент» 1999 или 2003 годов. Начни США против Тегерана настоящую войну на уничтожение, вряд ли другие сверхдержавы позволят Вашингтону легко отделаться. Трамп это, похоже, прекрасно понимает. И не рассматривает такую войну в качестве приемлемого варианта.
Так что демократизм международных отношений нашего времени – это безусловное благо. Он позволяет сдерживать произвол тех, кто в силу своих силовых возможностей может его себе позволить. В условиях международной анархии применение силы регулируется только возможностью получить сдачи.
В этом качественное отличие новой эпохи от тоталитарных международных отношений большей части ХХ века. Вторая мировая – самая страшная война в истории человечества – создала порядок, при котором сильнейшие полностью контролировали более слабых. Контролировали не их действия, а сам уклад жизни, диктовали, какие политические режимы имеют право на жизнь, а какие нет. Период после холодной войны оставил в качестве сильнейшего только США, но сути этого порядка не изменил. Поэтому она и проявлялась наиболее уродливо. Сейчас наступили другие времена.
Сверхдержава может и должна «щелкнуть по носу» более слабого, если его поведение сверхдержаве не нравится. Но рассчитывать на полное лишение его суверенитета она уже не может.
Весьма возможно, что XXI век вернет войну к ее первоначальному назначению – быть инструментом дипломатии и средством решения территориальных вопросов. Если державы, особенно великие, смогут оставить в прошлом привычку завоевывать других, то станет меньше жертв среди гражданских – не будет необходимости полного подавления и контроля над территорией. Война опять станет делом тех, для кого решение внешнеполитических задач своего государства с оружием в руках – это профессия. Как это было для погибшего иранского военачальника.
