Во втором своем видеопослании Алишер Усманов вспомнил героя Михаила Булгакова «с огромной разрухой в голове», который «все мечтал отнять и поделить». Шарикова он назвал глупым, необразованным и демагогом.
Уже почти тридцать лет как этот фильм-повесть встроился в нашу жизнь и влияет на нее
Не будем вдаваться в суть дискуссии олигарха с Навальным. Нас интересует другое, мысль, посланная пробросом: о социальной справедливости с лозунгом «отнять и поделить» могут говорить лишь дураки. Ну и Шариков, конечно, Шариков…
В стомиллионный раз слышишь про Шариковых и Швондеров, про прекрасных Преображенских, которых мы все потеряли, и прочие цитаты и аллюзии даже не повести, а в первую очередь отличного фильма режиссера Владимира Бортко.
Уже почти тридцать лет как этот фильм-повесть встроился в нашу жизнь и влияет на нее. И вот уже даже сам режиссер будто взял после этого сознательную епитимью и кается, уйдя в коммунисты.
Фильм «Собачье сердце» настолько пришелся ко времени, что мы до сих пор живем его кадрами и сверяем через их черно-белый фильтр свою жизнь.
Великолепный и безумно обаятельный Евстигнеев. Ну кто может что-нибудь сказать про его героя плохого? Только пылинки сдувать с такого и вопрошать «чего изволите?».
А Роман Карцев и Владимир Толоконников, те самые Швондер и Полиграф Шариков… Упор делается на ужасные лица, лишенные человеческого. Этакое наглядное свидетельство того, во что превращался человек. Только брезгливость к таким может быть.
В фильме Шариков стал собирательным образом пресловутого «совка». Доказательством его дегенеративности и обреченности. Это вам не веселый челентановский Бинго-Бонго.
Фамилия Шариков сделалась нарицательной и самым жутким ругательством. Наряду с просторечным определением лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Назовешь Шариковым – и приступ тошноты и омерзения гарантирован.
Сделать с этим «совком» ничего невозможно. Как ни крути, человеческий облик потерян давно (помните утверждение про уничтожение генетического кода нации?) и человеком ему уже не стать. Только усыпить, эфтанировать. Взять скальпель.
Фильм «Собачье сердце» настолько пришелся ко времени, что мы до сих пор живем его кадрами (фото: киностудия «Ленфильм»)
|
Разве не это стали реализовывать тогда? Те же Егор Гайдар и компания. Чем не коллективный Преображенский, устраивающий операцию по производству человека рыночного?
В 1988 году мы все окончательно поняли, что такое «собачьи сердца», и захотели во что бы то ни стало избавиться от них. Вырвали из груди, а там оказалось настоящее человеческое, большое сердце.
Страну уже тогда сделали смертельно больной. Но вместо бережного ухода за болящим решили попросту избавиться от него.
На самом деле: для чего реанимировать страну Шариковых?..
В итоге заскулила та самая побитая дворовая шавка. Стала безропотно наблюдать, как «седой волшебник» доставал мозги и резал. Совершал «страшные дела» упорно и настойчиво. Скальпель стал резать все и вся.
Преображенский убивает хладнокровно, устраняя угрозу своему комфорту и удобству. Для него это крайне важно – комфорт.
Вспомним историю про украденные калоши. Этот временный дискомфорт, вызванный кражей, нанес ему глубокую душевную рану. Чашу терпения переполнило то, что Шариков не согласился убираться из профессорской квартиры. Ответом на его шиш был револьвер и подушка. Квартирный вопрос погубил.
Но вновь обаяние Евстигнеева обмануло. Такой не может совершить неблаговидный поступок!
Для Преображенского все просто в духе социал-дарвинизма: я тебя породил, я и убью.
Но почему? Разуверился в исправлении, предотвратил худшее зло?
Сам Булгаков называет устранение Шарикова преступлением. В фильме же это за таковое не воспринимается, лишь только чувствуешь облегчение, что произошло избавление. Так в фильме был увиден мандат на разрушение, в том числе и страны. Если очень нужно, то можно и убить. Человек, страна – какая разница, лишь бы мне чай пить.
Тридцать лет из каждого утюга утверждалось, что Швондеры и Шариковы сделали все, чтобы профессора Преображенские были либо уничтожены, либо выброшены из страны. Или лились назидательно школьные мысли про угрозу обществу от Шариковых, дорвавшихся до власти. Так у нас все отштамповали, обухом не перешибешь.
В стомиллионный раз слышишь и понимаешь, что все это жутко раздражает. И не потому, что каким-то образом расходится с твоими убеждениями, а так как ощущается очевидный подлог.
Да и не просто подлог, а разделение. Ну и сегрегация, конечно же. Обыкновенный фашизм. Есть человеки, а есть – кого и животным-то с натяжкой можно назвать.
Шариковы – это только материал в руках магов и чародеев, преобразователей мира. На заре глубочайших и трагических изменений в стране эту фамилию сделали нарицательной, чтобы характеризовать даже не пресловутого «совка», а простого человека. Чтоб знал свое место. Иначе револьвер и подушка…
А между тем очевидно, что в булгаковской повести нет какого-либо положительно прекрасного человека. Это Булгакова во многом роднит с Гоголем.
Профессор Преображенский – маг и чародей. Так называют его клиенты. При этом он – сын кафедрального священника. Перед операцией Шарику он вообще представляется жрецом. Многое в его облике и одеянии напоминало священника: «белый колпак, напоминающий патриаршую скуфейку», фартук, как епитрахиль. За нож он берется со словами: «Ну, Господи, благослови. Нож!»
Во время операции Булгаков сравнил Преображенского и Борменталя с убийцами: «как убийцы, которые спешат». Сначала глаза Преображенского «приобрели остренький колючий блеск», потом лицо стало страшным, он «зверски» оглядывается. Борменталь «набросился хищно», потом в его руках мелькает инструмент, как у «фокусника».
В завершение всего «жрец снял меловыми руками окровавленный клобук» и жалеет порезанного пса. Недалеко они ушли в плане потери человеческого облика от того же Шарикова…
Преображенский – демиург плотского мира. Он может вставить яичники обезьяны на квартире за пятьдесят червонцев, сделать аборт или восстановить потенцию. Этого оказалось мало, решил заняться преображением человеческой природы, добраться до сердца, до мозга.
Высокомерно, с апломбом говорит о разрухе в головах. И при этом достаточно обывательски рассуждает о том, что «невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то там испанских оборванцев!»
Центр квартиры Преображенского – столовая, главный ритуал – прием пищи. Он чревоугодник. Булгаков пишет, что после сытного обеда и рюмки Преображенский стал походить на «древнего пророка».
В пророческом кураже он рассуждает о людях, которые отстали «в развитии от европейцев лет на двести, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают собственные штаны».
«Вы – творец!» – написал в дневнике восторженный Борменталь. Сам доктор говорит, что заботится о «евгенике, об улучшении человеческой породы».
Преображенский считает, что человека категорически нельзя «драть». Воздействовать на него можно и нужно только внушением, впрочем, как и на животное. Не террором, а колбасой.
На вопрос Борменталя, «удастся из этого хулигана сделать человека», отвечает отрицательно. Он проповедник социал-дарвинизма, как многие современные просвещенные головы, которые считают – как только уйдет поколение «совков», так все мы лучше и заживем.
В финале Шариков вернулся в «первобытное состояние» Шарика. Профессор восстановил свой авторитет в его глазах. Преображенский снова стал восприниматься «высшим существом, важным песьим благотворителем», седым волшебником.
Ну еще бы: «Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги. Упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался в них, резал, рассматривал, щурился и пел».
Из этого видно, что повесть – вовсе не исключительно социальная и политическая сатира, как это представлено в фильме. Здесь все та же тема Воланда. Являлся в финале и черный человек…Так что пора не только про Шарикова твердить, но заняться и профессором Преображенским, дать ему оценку и отделить от образа, созданного актером Евгением Евстигнеевым.
А Шарикова вовсе могло и не быть. Только лишь дурной профессорский сон, страхи, вызванные приходом домкома с требованием ужаться в жилплощади. Полиграфа и порешили при помощи подушки из-за квадратных метров. Мы же образы этого сна прилагаем к нашей жизни и подверстываем под нее. Не странно ли?
Но вернемся к Алишеру Усманову и его версии Шарикова.
Плоду профессорских рук-воображения часто ставят в упрек фразу: «Взять все да и поделить». Это в 1988 году она казалась дикой, тогда возводился культ частной собственности.
Но по прошествии времени, когда боги рынка оказались на поверку демонами, так ли уж чудовищно шариковское обоснование этого тезиса: «А то что ж: один в семи комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет».
Но начнешь рассуждать по этому поводу, тут же Шариковым обзовут, потянут руки к револьверу и к подушке.
ВЫ СОГЛАСНЫ С АВТОРОМ?
|
