Всем известна набившая оскомину фраза про ложь, наглую ложь и статистику. А все потому, что цифры – оружие спекуляции. В последнее время целые спекулятивные фронты развернулись по двум основным историческим направлениям: потери Советского Союза в Великой Отечественной войне и количество жертв репрессий.
Правда необходима и для разделения героев и предателей, которые оказались вписанными в общий ряд
Мертвые не отвечают. В пропагандистских бухгалтериях их суммируют, прибавляют и пасуют, руководствуясь исключительно благими намерениями. С одной стороны, большие цифры поражают воображение, а с другой – внушают комплекс вины и неполноценности, форматируют историю.
Так, чем дальше от события, тем больше росли оценки потерь СССР в Великой Отечественной войне.
Во времена Союза общество практически свыклось с гигантской цифрой – 20 миллионов. Но дальше объяснили, что все кругом было неправдой и большевики скрывали реальные потери. Определенный консенсус был достигнут 27 миллионами, о которых сказал в свое время Горбачев, но с уточнением, что это далеко не окончательный вердикт.
Буквально недавно, будто из рукава фокусника вытащили новую цифру потерь – 42 миллиона. Стратегия на увеличение якобы должна заслуживать доверие. Логика проста: раньше скрывали правду, и вот она постепенно просачивается.
Эту «уточненную» цифру в интервью «Новой газете» комментировал «историк» Борис Соколов. Надо полагать, что это тоже промежуточный итог, дальше будет больше, а значит «правдивее».
Для чего это делается? Чтобы показать масштабы трагедии? Едва ли, ведь и советский консенсус в виде 20 миллионов – это запредельная цифра.
Ответ напрашивается простой: нужна иллюстрация для идеологических клише о Великой войне. Таких, как тезис о безграмотном руководстве, приведшем к огромным жертвам и утверждению, что победили, закидав трупами, то есть не умением, а выкладывали дорогу к победе телами своих граждан.
Помните эпизод из фильма Никиты Михалкова, где красноармейцы идут в атаку с березовыми кольями? Вот как-то так.
Преступный режим, мало чем отличимый от гитлеровского, не считается с жизнями людей, они для него – винтики или летящие в разные стороны щепки – это основной постулат, через призму которого нам стали рассказывать историю Великой Отечественной. В истерике доходили и до того, что победителей называли «сталинскими рабами».
Екатеринбургский историк Сергей Беляков опубликовал в журнале «Новый мир» (2017, № 2) совершенно неангажированное и блестящее исследование «Военная тайна» с подзаголовком «Можно ли подсчитать потери Советского Союза в Великой Отечественной войне?»
#{smallinfographicright=744100}По мнению исследователя, потери в войне не могут быть больше 19,5 миллиона человек, а в реальности, судя по всему, составили порядка 13–16 миллионов. «Точнее ответить вряд ли возможно», – заключает Беляков.
Во-первых, исследователь подвергает критике данные о численности населения страны на начало войны, которые служат основой для многих демографических подсчетов.
По его словам, довоенный Союз – «страна на колесах», что крайне мешало точности подсчета. Были и определенные основания для завышения, чтобы показать рост численности как признак приближающегося благоденствия.
Обозначены вопросы по количеству военнопленных, кто из них не вернулся обратно в страну, а эмигрировал, или кто вернулся, числился пропавшим без вести, а потом повторно был призван на фронт.
Вызывает вопросы и соотношение военных и гражданских потерь, которые оцениваются 1:3, отсюда и закономерное сомнение: находиться на оккупированной территории было в три раза опаснее, чем на передовой? Разве такое возможно?
Это же касается и количества не вернувшихся граждан Союза, вывезенных на работы в Германию. Возникает вопрос: под каким знаменем воевали? Получается, что все жители СССР как один сражались против фашистской Германии и ее союзников, а это не так. Можно ли записывать в списки потерь предателей, коллаборационистов, бандеровцев, «лесных братьев»?
«Почему-то никто не задавался вопросом: а в потерях какой армии и какой страны учтены погибшие солдаты РОА и партизаны из отрядов УПА*?», – спрашивает Беляков. Приводит пример, как в Крыму местные жители сожгли красноармейцев-разведчиков. Те, которые сжигали, – это тоже наши потери?
Еще раз подчеркнем: вопросы Белякова здравые и убедительные, его критика практики подсчетов потерь страны лишена какого-либо политического окраса.
По большому счету, эти выводы можно назвать сенсацией, они лишают почвы многочисленные истерики и спекуляции. Это уже совершенно иной вектор, направленный на исторический реализм, на историческую правду, избавленную от инерции магии запредельных цифр и их манипуляции.
В итоге мы возвращаемся к тому, откуда пришли – к «брежневским» 20 миллионам, только они являются не точкой отсчета, а максимальной цифрой, выше которой – спекуляции и демагогия.
Эта правда в арифметике жертв войны необычайно важна в контексте недопущения переписывания ее истории, акценте на бесталанном руководстве, цене человеческой личности, которая, как нас настойчиво убеждали, не стоила и медного гроша.
Правда необходима и для разделения героев и предателей, которые оказались вписанными в общий ряд жертв.
Все манипуляции призваны подвести аудиторию к вопросу о цене Победы и утверждению о том, что без пакта Молотова–Риббентропа войны бы и не было... Однако вся эта логическая линия рассуждений существует не сама по себе, а в еще более широком контексте.
Речь идет о тезисе о преступности советского периода истории страны. Его синоним – смерть. Абсолютный Мордор.
И здесь, симметрично с возгонкой цифр военных потерь, выстраивается и громада цифр жертв сталинских репрессий.
Как и в случае с потерями в Великой войне, используется такой же принцип пропагандистской гиперболизации. В сознании людей укоренилось, например, восприятие сталинского периода как жесточайшей мясорубки, происходившей без каких-либо причин (нас убедили, что жертвы – безвинны).
В этом случае, как правило, доходят до совершенно фантастических цифр. Когда возникали сомнения в их правдивости, то заверяют, что зло невозможно измерить количеством и употреблять такие сравнительные категории, как много или мало.
К примеру, как-то литератор Сергей Минаев потребовал «прекратить наконец этот вредный треп, сколько у нас было наших мертвых – 649 243 человека или 1 500 000 или 10 миллионов».
На самом деле, есть ли разница? Но когда из рукава вытаскивали жуткие миллионы, разница имелась. Когда же арифметическая эйфория улеглась, любые сомнения в правоте демонических цифр воспринимаются уже оправданием самих репрессий...
Так что же делать с разницей между полюсами: 649 243 человека или 10 миллионов? Это конкретные люди или цифры в логике манипуляции, расходный материал для аргументации своей идеологии?
Этим людям, которые составляют разницу, необходима историческая справедливость или это наши «мертвые души» в грандиозной чичиковской афере?..
Во все этом есть определенная инерция, набор привычек, из которых складывается удобный образ мира.
В свое время председатель «Мемориала» Арсений Рогинский выступил с докладом «о молчании историка». Он говорил о выборе, который лично ему однажды необходимо было сделать.С одной стороны – устоявшееся мнение об огромных цифрах «советского террора», где счет идет на многие десятки миллионов. А с другой – собственные подсчеты, основанные на объективных данных: «с 1921 по 1987 год органами безопасности было арестовано 7 миллионов 100 тысяч человек».
И как быть с этими объективными данными, когда идет общий эмоциональный вектор стратегии на гиперболизацию? Правильно, не идти против течения и дальше продолжать свою деятельность по обличению «советского террора».
Такой вот консенсус с общественным мнением.
Почему так? Почему мы смотрим на историю с позиций классицистической расстановки «плохой–хороший» и если ставим клеймо, то от него ни шагу назад? Почему накрутка миллионов – это «попытка восстановить историческую справедливость» и «отыскать правду»? А слово о том, что количество жертв преувеличивалось и не все жертвы были безвинны, – это «оправдание крови», это ад и «танцы на костях»?
Или образы тотальной мясорубки, вызванной паранойей, установившиеся в нашей голове, становятся догмами, от которых мы не может отступить и о которых невозможно критически помыслить?
Пример таких исследователей, как Сергей Беляков, показывает, что есть альтернатива исследовательской нечистоплотности, ангажированности и конформизму. Он не подгоняет под нужный результат, не прописывает удобную версию, а через вопросы подходит к нашей правде. Теперь необходимо, чтобы эта правда стала достоянием общества.
* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ
