Каток и скрипка

Вместе с Джейланом в шорт-лист премии вошли такие знаменитые картины, как «Жизнь других» немца фон Дoннерсмарка, «Лабиринт фавна» Гильермо дель Торо и «Синдромы и век» Апичатпонга Вирасетакула из Бангладеш. В московском прокате «Времена года» продержатся до конца января в кинотеатре «Иллюзион».

Ностальгия

В Стамбуле, так же как и в Москве, Лондоне или Париже, люди тоже страдают от неразделенной любви

Нури Бильге Джейлана, турка по национальности, уже успели окрестить «турецким Антониони» и «турецким Бертолуччи». Почему-то позабыв о Тарковском – любимейшем авторе Джейлана, своеобразной кинематографической иконе, культе, которому этот режиссер добровольно поклоняется.

Во всяком случае, на пресс-конференции в городе Канне, когда Джейлан удостоился второго по значению приза за свой дебют «Отчуждение», о Тарковском говорилось столько, что на какое-то время показалось, будто мы присутствуем на вечере, посвященном памяти русского режиссера, а не, скажем, на рутинной регламентированной прессухе.

Что и говорить, «Отчуждение», минималистский шедевр, утонченное кружево из психоанализа, метафизики и экзистенциальной тоски, не только напомнило всем нам о былом величии кинематографа, но и о личных приоритетах г-на Джейлана: сразу было ясно, что в детстве он смотрел Брессона – Тарковского – Антониони, а не Спилберга – Копполу – Лукаса.

«Времена года», вторая его картина, тоже участвовавшая в конкурсе Каннского фестиваля (правда, к огорчению фанатов этого режиссера, уже ничего не получившая), тоже пронизана «европейской» тоской по чему-то несбывшемуся, лучшему, одухотворенному; по чему-то такому, что порой мнится каждому из нас сквозь предутренний сон и чему не суждено осуществиться никогда.

Жертвоприношение

Речь здесь идет о паре влюбленных, уже утерявших первую свежесть чувств и судорожно пытающихся восстановить былые нити, неизвестно когда и неизвестно почему порвавшиеся.

Мужчина по имени Иса и женщина по имени Бахар, стамбульские интеллигенты, пройдут в своих метаниях тот же путь, что за сорок лет до них прошли антониониевские герои – отчужденные, несчастные, мечущиеся, утерявшие гармонию и мечтающие ее обрести.

Те, кто склонны приписывать Востоку драйв, чувственный напор, силу семейно-клановых традиций и отсутствие европейских рефлексий, будут явно разочарованы.

Ибо, как выяснилось, в Стамбуле, так же как и в Москве, Лондоне или Париже, люди тоже страдают от неразделенной любви, бросаются друг к другу в надежде вернуть прошлое и в конце концов понимают, что это самое прошлое, равно как и будущее, им не принадлежит.

Но дело даже не в сюжете как таковом. Дело – в интонации. Джейлан, прилежный ученик лучших европейских режиссеров, не то чтобы перенес европейские рефлексии на турецкую почву, он первым из турецких режиссеров почувствовал, как и эта, еще недавно традиционная среда постепенно заражается вирусом вечной европейской неудовлетворенности: самим собой, течением жизни, взаимоотношениями с окружающими.

И человек, проживая эту жизнь, вдруг начинает понимать, что между тобой как отдельной и суверенной личностью и другими пролегает пропасть.

Интересно, что все ужасы и кошмары этого экзистенциального одиночества Джейлан живописал с такой элегантностью, с таким возвышенным, иначе не скажешь, пессимизмом, что от его картины буквально не оторваться.

За последнее время я не видела ничего более утонченного, прекрасного, вдохновляющего: как будто бы перенесся на многие годы назад, когда кинематограф еще мог удивлять и навевать светлую печаль, оставляя в подкорке свои образы.

Два года прошло с тех пор, как я видела этот фильм (в наш прокат он выходит только сейчас), а картина заснеженного Стамбула и одиноко бредущий по улице Иса, в который раз потерявший свою возлюбленную Бахар, не выходят из головы.

Такова сила настоящего кино: ведь коммерческие поделки забываются на следующий же день.